До самого рассвета ребята бродили по лесу в поисках дороги обратно к палаткам. Эрика заметила, что невольно всё больше сближается с Раймондом. С ним было очень легко разговаривать, и вообще, в своих скитаниях друзья довольно весело провели время, несмотря на пережитый испуг и ощущение опасности. Наконец они наткнулись на родник и по нему вышли к водопадику, а там рукой было подать до их лагеря. К тому времени уже рассвело.
Когда Эрика, Рймонд, Кора, Филька и Сашка вышли на берег, навстречу им выскочил Антонио, который сходу принялся довольно складно врать:
— Вернулись! Смылись от меня куда-то в лес, я вас ждал-ждал, потом решил вернуться сюда, думаю, вдруг вы обратно пошли…
— Слушай, молчи лучше! — взбеленилась Эрика, — Будто мы не видели, как ты всех бросил и бежал, только пятки и сверкали! Храбрец!
Антонио весь аж раздулся, изображая оскорблённое достоинство:
— Я!... Да я!... Да вы!...
— Ой, молчи уже, м? — поморщился Раймонд и, потягиваясь и зевая, направился к своей палатке. Антонио проводил его недобрым взглядом.
К вечеру все выспались и принялись жарить новую порцию шашлыка. По уму им, конечно, стоило бы забраться на свою «яхту» и убираться с этого странного острова, пока целы, но ими овладело странное легкомыслие. В конце концов, индейцы их отпустили. Хотели бы убить, так убили бы, зачем же им теперь нападать опять? Остров таил в себе ещё кучу всяких неизведанных интересностей, да и рома было ещё предостаточно: даже если выпивать по две бутылки в день, всё равно должно хватить на две недели. Недоволен был только Антонио, но он не умел управлять катером и не мог уплыть один.
Впрочем, недовольство его было вызвано не только этим. После его предательского побега вся компания стала относиться к нему ещё холоднее и насмешливее, чем прежде. Он был здесь лишним, сам понимал это и злился всё больше и больше.
Около костра лежало весло, найденное ребятами в лодке и используемое с тех пор находчивым Саньком для раздувания углей. И это Антонио ещё повезло, ведь помимо весла там лежали только большие камни, на которые клали решётку с мясом, и шампуры…
Дело в том, что Антонио окончательно охамел и стал указывать, сколько Коре пить. Конечно, у него не хватило ума сказать что-нибудь вроде «Кора, сокровище моё бешеное, если ты выпьешь ещё хоть стакан, то завтра непременно будешь несчастным блюющим бревном». Нет, Антонио сел на любимого слабоумного конька и стал с пафосом заливать, что женщина де не должна пить вровень с мужчинами, так как она неминуемо будущая мать. Разумеется, Кора возмущённо поперхнулась и заявила, что никакие стрёмные мужичонки не будут решать за неё, кем ей становиться или не становиться в будущем. Тут же подключилась и мгновенно озверевшая Эрика, которая подробно разъяснила впавшему в панику и кудахчущему про «священный долг», «женское счастье», «мир заполонят китайцы» и «а чем же ты собираешься всю жизнь заниматься» Антонио, что стремление командовать чужой интимной жизнью и чужим автономным организмом есть последствие определённых неполадок в собственных мозгах. Её неожиданно горячо поддержал Раймонд, а Филька и Сашка уже не очень вникали, о чём там речь, но тоже косвенно были за. Антонио, не ожидавший столкнуться с таким засилием пагубного инакомыслия, заявил, что ну он же шутит, да, девушки сами не знают, чего хотят, и говорят одни только глупости, но это так мило, и куда же он без них. Однако этим он отнюдь не снискал понимания и сочувствия, хоть и поглядывал на парней с раболепною надеждою. Тогда он вконец отчаялся и попытался заставить Эрику растеряться и захихикать путём фамильярного шлепка по бедру, за что и поплатился сторицей. Кора к тому времени, разумеется, упилась до полного беспамятства, чего совсем не собиралась делать, но оказалась вынуждена из принципа. Она лежала, свернувшись калачиком, у костра, и весело икала. Антонио, подвывая и сетуя, уполз в свою палатку. Филька с Сашкой с чего-то вдруг решили поискать ещё дров для костра. А Эрика и Раймонд пытались отрефлексировать происшедшее.
— Эрика, ты, по-моему, чересчур болезненно реагируешь. Ну, мало ли, что там несёт этот ущербный.
— Да дело-то не в нём. Дело в том, что подобное тому, что он несёт, каждая девушка вынуждена выслушивать с детства от каждого встречного-поперечного, включая некоторых учителей в школе и профессоров в универе, из книг, из телевизора, откуда угодно. Ты не представляешь, как это удручает и бесит, иногда руки опускаются даже у меня, а ведь многие девушки хлопают ушами и верят во всю эту чушь, даже уверены, что так и надо. Я считаю, что таких, как Антонио, нужно сразу ставить на место или изолировать, потому что они могут оказаться просто опасны! Когда человек тупой и при этом уверен, что всё и за всех знает и может всех всему научить — это отвратительное сочетание, вот что.
— И очень распространённое, к сожалению. Меня самого с детства коробит, когда я слышу подобную хрень, даже если она лично меня будто бы и не касается. Но всё же нервы у тебя только одни, а кретины в жизни будут попадаться тебе стадами. И ты им ничего не докажешь всё равно, так что достаточно того, что ты веришь в свою правду и живёшь так, как сама считаешь нужным. Беречь себя надо, не стоит оно того.
— Но этот гад ещё и ухватил меня за задик! Он нарушает интимные границы других людей не только ментально, постоянно лезя не в своё дело, но и физически! Он должен знать, что этого нельзя делать!
— И ты сломала об его спину весло. Я думаю, даже до Антонио должно было дойти.
— Хорошо, если дошло. Потому что в следующий раз я уже не буду такой доброй, и воткну шампур ему в яйцо! — Эрика выглядела в этот момент настолько кровожадно, что Раймонду даже стало слегонца не по себе.
— А если… твои границы нарушу я? Случайно… Яйцо, конечно, не самый нужный орган, от него одни лишние сложности, но ты же можешь промазать и попасть во что-то более ценное, — Раймонд «смущённо ухмыльнулся», если такое вообще можно сотворить с лицом.
— Тебя я, скорее всего, ничем тыкать не стану, — честно призналась Эрика, прямо глядя на него ясными глазами.
— Аж от сердца отлегло! А почему я такой везунчик?
— Ну… Если на тебя заползёт сороконожка и если сядет бабочка, ты же по-разному отреагируешь, верно?
— А одна моя знакомая боится бабочек, — раздался снизу пьяный, но очень гордый голос Коры.
— Некоторые и сороконожек любят. Не порть аллегорию! — отмахнулась Эрика.
Через некоторое время Раймонд отнёс Кору в палатку и аккуратно там застегнул, а сам вернулся к Эрике, и они ещё долго сидели у костра и делились своими размышлениями о жизни, находя в них всё больше общего. Философствования сошли на нет сами собой, когда была допита очередная бутылка рома, и Эрика заснула прямо на песке. Раймонд укрыл её своей курткой и тоже прикорнул с другой стороны от костра, который, надо сказать, догорел, а Филька и Сашка с дровами так и не появились.
Парень и девушка не слышали, как на рассвете из своей палатки высунулся Антонио. Он всю ночь не спал, глубоко уязвлённый ударом весла по спине и просто тем, что эти две шлюхи и еретички не хотят слушать его, такого распрекрасного и разумного мужика, а Эрика тут ворковала с Раймондом, ещё бы, он же красавчик и подкаблучник, которого Антонио приходится бояться по причине превосходства в росте и интеллекте. За это время у него созрел подлый план: раз уж Кора не послушалась его нравоучений и напилась, почему бы ему не воспользоваться этим? Эта дура завтра ничего и не вспомнит. Он внимательно пригляделся к силуэтам спящих, убедился, что его не заметят, и рысцой припустил к палатке Коры.
Эрике снился водопад. Она сунула голову в ледяную воду и жадно пила, вода была такая прозрачная, свежая и вкусная, и её было так много, она была повсюду. Эрика проснулась и поняла, что действительно бешено хочет пить. Раймонд сладко спал в обнимку с двумя пустыми бутылками от рома и во сне выглядел невероятно милым: чёрные брови и ресницы ярко выделялись на бледном лице, парень немного хмурился, ему явно что-то снилось. Эрика, пошатываясь, побрела к водопадику, вдоволь напилась воды и стала чувствовать себя несравненно лучше. Она возвращалась обратно и раздумывала, спать ли дальше на земле, или всё-таки перебраться в более удобную палатку, как вдруг послышались крики Коры, содержащие множество эпитетов, затем глухой стук, затем бессвязные вопли Антонио. Эрика припустила к лагерю так быстро, как только могла, и мимо неё в сторону леса пронёсся Антонио, а когда она добежала до палатки Коры, там уже был Раймонд, пытавшийся выяснить, что же здесь произошло, и заодно успокоить причитающую Кору.
— Да этот скотообормот! Да нафиг я его сюда привезла! Да он, наверное, в лесу помрёт, я его уби-и-ила! — рыдала подруга.
— Да что случилось-то?! Чем ты могла его убить? — стала допытываться Эрика.
— К-к-канделя-я-ябром!
—Чего-чего-чего? — удивился Раймонд, — Каким, нафиг, канделябром?
— Б-б-ба-а-абушкины-ы-ым! — заливалась Кора.
— У Коры бабушка вместе с другими смешными старушонками ходит на семинары какого-то шарлатана, типа целителя, — стала объяснять Эрика. — Поэтому куда бы ни шла Кора, она подкладывает ей в сумку старый облезлый подсвечник, заряженный этим целителем и якобы оберегающий от бед.
— Ну вот видишь, хоть раз-то действительно уберёг. Да что именно произошло-то? — пытался выяснить Раймонд.
— Да я п-проснулась, а на мне сидит Антонио и ручонками своими шаловливыми меня ла-апает! — почти нормально сказала уже успокаивающаяся Кора. — Я ему сказала всё, что о нём в тот момент подумала, а он всё равно. Ну а чемодан с канделябром рядом стоял. Я ему и съездила по башке. Он давай орать и в лес убежа-ал. А если я его убила?!
— Мне даже как-то жалко этого убогого: в одну ночь и веслом, и канделябром, — рассмеялся Раймонд. — Впрочем, сам и виноват. Спи.
Утром их всех ждал ещё один крайне неприятный сюрприз. Подъём всем сыграла Филька, укоризненно заявившая: «Пока вы тут пьянствовали, у нас яхту унесло!». Не уточняя, что Филька вчера пьянствовала ничуть не хуже большинства остальных, а потом они с Саньком вообще непонятно где мотались, Эрика ринулась к берегу и была вынуждена констатировать: их яхта, действительно, дрейфовала где-то около горизонта, посверкивая на прощание на утреннем солнце, и её уносило всё дальше и дальше. Как такое могло произойти, никто не имел понятия, точно так же, как и о том, что им теперь делать.
— Она ж была крепко-накрепко привязана, я нервный, я каждый день раза по два проверял! — чуть не плакал Санёк.
— Это Антонио, — заявила Эрика. — Точно он. Потому что где он? Его нет. Он это специально сделал, чтобы потом заявить, будто Филька плохо привязала яхту, так как девушки ни на что не годны. И вообще, он зловредная козлина!
— Но ведь мы все, возможно, застряли на острове навсегда! И сам он тоже. Он, конечно, дуралей, но не настолько же… — усомнился Сашка.
Раймонд мрачно смотрел на яхту, пока она не скрылась из виду. Настроения у весёлой компании стали на порядок более угрюмыми.
До полудня Эрика сочиняла стихи, периодически поглядывая на Раймонда для вдохновения, Кора читала дневник Эрики и то и дело заходилась в приступах истерического хохота, после чего непременно хваталась за больную с похмелья голову и с демонстративным «о-хо-хонюшки» отлёживалась несколько минут. Раймонд курил и, казалось, что-то серьёзно обдумывал. В конце концов, Эрика решилась, и, отложив недописанную поэму, казавшуюся ей самой бредом сумасшедшего, направилась к парню.
— Ты чего завис? Думаешь, как нам вернуться домой?
— И об этом тоже. Но пока не очень продуктивно, — признался Раймонд, явно очень довольный, что к нему пришла Эрика. — Тут ещё кое-что. Ты была так уверена, что яхту отвязал Антонио, что это натолкнуло меня на кое-какие мысли.
— Ты думаешь, это правда он? А что, всё сходится, его вчера отдубасили, вот он и отомстил, как сообразил. А теперь где-то прячется.
— А теперь сядь-ка и послушай, чего не знаешь, — Раймонд легонько потянул её за локоть, и девушка опустилась рядом с ним на песок. — Первое. Антонио, ещё пока мы плыли сюда, залез в трюм и очень долго не выходил оттуда, ты помнишь?
— Помню, — ответила Эрика сквозь зубы, невозмутимо прикуривая.
Раймонд ощупал карман, из которого она умудрилась незаметно стащить сигареты, и вопросительно изогнул красивые бровки.
— Ловкость рук, — ухмыльнулась Эрика.
— Ну так вот, — он наблюдал за ней с интересом, — это тоже ещё не всё. Пока мы выгружали ящики с картошкой и ромом, он тоже постоянно застревал в трюме, и одному лешему известно, какого рожна он там делал. А потом я ещё пару раз видел, как он шёл от яхты, всем видом изображая беззаботность. Такое ощущение, что он носил оттуда в карманах какие-то мелкие предметы. Я, конечно, не особо думал об этом, а вот теперь, учитывая обстоятельства, это кажется мне немного подозрительным. И есть ещё одна штука, которая тебе очень не понравится, но, возможно, объясняет, почему этот убогий мог додуматься отвязать яхту. Он не хочет уезжать отсюда, боится, что ему не хватит времени…