TO BUILD A FIRE	Джек ЛОНДОН РАЗВЕСТИ КОСТЕР
Day had broken cold and grey, exceedingly cold and grey, when the man turned aside from the main Yukon trail and climbed the high earth-bank, where a dim and little-travelled trail led eastward through the fat spruce timberland.	День едва занимался, холодный и серый - очень холодный и серый, - когда человек свернул с тропы, проложенной по замерзшему Юкону, и стал подыматься на высокий берег, где едва заметная тропинка вела на восток сквозь густой ельник.
It was a steep bank, and he paused for breath at the top, excusing the act to himself by looking at his watch.	Подъем был крутой, и, взобравшись наверх, он остановился перевести дух, а чтобы скрыть от самого себя эту слабость, деловито посмотрел на часы.
It was nine o'clock.	Стрелки показывали девять.
There was no sun nor hint of sun, though there was not a cloud in the sky. It was a clear day, and yet there seemed an intangible pall over the face of things, a subtle gloom that made the day dark, and that was due to the absence of sun.	Солнца не было - ни намека на солнце в безоблачном небе, и поэтому, хотя день выдался ясный, все кругом казалось подернутым неуловимой дымкой, словно прозрачная мгла затемнила дневной свет.
This fact did not worry the man.	Но человека это не тревожило.
He was used to the lack of sun.	Он привык к отсутствию солнца.
It had been days since he had seen the sun, and he knew that a few more days must pass before that cheerful orb, due south, would just peep above the sky-line and dip immediately from view.	Оно давно уже не показывалось, и человек знал, что пройдет еще несколько дней, прежде чем лучезарный диск на своем пути к югу подымется над горизонтом и мгновенно скроется из глаз.
The man flung a look back along the way he had come.	Человек посмотрел через плечо в ту сторону, откуда пришел.
The Yukon lay a mile wide and hidden under three feet of ice.	Юкон, раскинувшись на милю в ширину, лежал под трехфутовым слоем льда.
On top of this ice were as many feet of snow.	А лед был прикрыт такою же толстой пеленой снега.
It was all pure white, rolling in gentle undulations where the ice-jams of the freeze-up had formed.	Девственно белый покров ложился волнистыми складками в местах ледяных заторов.
North and south, as far as his eye could see, it was unbroken white, save for a dark hair-line that curved and twisted from around the spruce-covered island to the south, and that curved and twisted away into the north, where it disappeared behind another spruce-covered island.	К югу и к северу, насколько хватал глаз, была сплошная белизна; только очень тонкая темная линия, обогнув поросший ельником остров, извиваясь, уходила на юг и, так же извиваясь, уходила на север, где исчезала за другим поросшим ельником островом.
This dark hair-line was the trail-the main trail-that led south five hundred miles to the Chilcoot Pass, Dyea, and salt water; and that led north seventy miles to Dawson, and still on to the north a thousand miles to Nulato, and finally to St. Michael on Bering Sea, a thousand miles and half a thousand more.	Это была тропа, снежная тропа, проложенная по Юкону, которая тянулась на пятьсот миль к югу до Чилкутского перевала, Дайи и Соленой Воды, и на семьдесят миль к северу до Доусона, и еще на тысячу миль дальше до Нулато и до Сент-Майкла на Беринговом море - полторы тысячи миль снежного пути.

But all this-the mysterious, far-reaching hairline trail, the absence of sun from the sky, the tremendous cold, and the strangeness and weirdness of it all-made no impression on the man.	Но все это - таинственная, уходящая в бесконечную даль снежная тропа, чистое небо без солнца, трескучий мороз, необычайный и зловещий колорит пейзажа - не пугало человека.
It was not because he was long used to it.	Не потому, что он к этому привык.
He was a new-comer in the land, a chechaquo, and this was his first winter.	Он был чечако, новичок в этой стране, и проводил здесь первую зиму.
The trouble with him was that he was without imagination.	Просто он, на свою беду, не обладал воображением.
He was quick and alert in the things of life, but only in the things, and not in the significances.	Он зорко видел и быстро схватывал явления жизни, но только явления, а не их внутренний смысл.
Fifty degrees below zero meant eighty odd degrees of frost.	Пятьдесят градусов ниже нуля означало восемьдесят с лишним градусов мороза.
Such fact impressed him as being cold and uncomfortable, and that was all.	Такой факт говорил ему, что в пути будет очень холодно и трудно, и больше ничего.
It did not lead him to meditate upon his frailty as a creature of temperature, and upon man's frailty in general, able only to live within certain narrow limits of heat and cold; and from there on it did not lead him to the conjectural field of immortality and man's place in the universe.	Он не задумывался ни над своей уязвимостью, ни над уязвимостью человека вообще, способного жить только в узких температурных границах, и не пускался в догадки о возможном бессмертии или о месте человека во вселенной.
Fifty degrees below zero stood for a bite of frost that hurt and that must be guarded against by the use of mittens, ear-flaps, warm moccasins, and thick socks.	Пятьдесят градусов ниже нуля предвещали жестокий холод, от которого нужно оградиться рукавицами, наушниками, мокасинами и толстыми носками.
Fifty degrees below zero was to him just precisely fifty degrees below zero.	Пятьдесят градусов ниже нуля были для него просто пятьдесят градусов ниже нуля.
That there should be anything more to it than that was a thought that never entered his head.	Мысль о том, что это может означать нечто большее, никогда не приходила ему в голову.
As he turned to go on, he spat speculatively.	Повернувшись лицом к тропинке, он задумчиво сплюнул длинным плевком.
There was a sharp, explosive crackle that startled him.	Раздался резкий внезапный треск, удививший его.
He spat again.	Он еще раз сплюнул.
And again, in the air, before it could fall to the snow, the spittle crackled.	И опять, еще в воздухе, раньше чем упасть на снег, слюна затрещала.
He knew that at fifty below spittle crackled on the snow, but this spittle had crackled in the air.	Человек знал, что при пятидесяти градусах ниже нуля плевок трещит на снегу, но сейчас он затрещал в воздухе.
Undoubtedly it was colder than fifty below-how much colder he did not know.	Значит, мороз стал еще сильнее; насколько сильнее - определить трудно.
But the temperature did not matter.	Но это неважно.

He was bound for the old claim on the left fork of Henderson Creek, where the boys were already.	Цель его пути - знакомый участок на левом рукаве ручья Гендерсона, где его поджидают товарищи.
They had come over across the divide from the Indian Creek country, while he had come the roundabout way to take a look at the possibilities of getting out logs in the spring from the islands in the Yukon.	Они пришли туда с берегов индейской реки, а он пошел в обход, чтобы посмотреть, можно ли будет весной переправить сплавной лес с островов на Юконе.
He would be in to camp by six o'clock; a bit after dark, it was true, but the boys would be there, a fire would be going, and a hot supper would be ready.	Он доберется до лагеря к шести часам. Правда, к этому времени уже стемнеет, но там его будут ждать товарищи, ярко пылающий костер и горячий ужин.
As for lunch, he pressed his hand against the protruding bundle under his jacket. It was also under his shirt, wrapped up in a handkerchief and lying against the naked skin.	А завтрак здесь - он положил руку на сверток, оттопыривавший борт меховой куртки; завтрак был завернут в носовой платок и засунут под рубашку.
It was the only way to keep the biscuits from freezing.	Иначе лепешки замерзнут.
He smiled agreeably to himself as he thought of those biscuits, each cut open and sopped in bacon grease, and each enclosing a generous slice of fried bacon.	Он улыбнулся про себя, с удовольствием думая о вкусном завтраке: лепешки были разрезаны вдоль и переложены толстыми ломтями поджаренного сала.
He plunged in among the big spruce trees.	Он вошел в густой еловый лес.
The trail was faint.	Тропинка была еле видна.
A foot of snow had fallen since the last sled had passed over, and he was glad he was without a sled, travelling light. In fact, he carried nothing but the lunch wrapped in the handkerchief.	Должно быть, здесь давно никто не проезжал -снегу намело на целый фут, и он радовался, что не взял нарт, а идет налегке и что вообще ничего при нем нет, кроме завтрака, завязанного в носовой платок.
He was surprised, however, at the cold.	Очень скоро он почувствовал, что у него немеют нос и скулы.
It certainly was cold, he concluded, as he rubbed his numbed nose and cheek-bones with his mittened hand.	Мороз нешуточный, что и говорить, с удивлением думал он, растирая лицо рукавицей.
He was a warm-whiskered man, but the hair on his face did not protect the high cheek-bones and the eager nose that thrust itself aggressively into the frosty air.	Густые усы и борода предохраняли щеки и подбородок, но не защищали широкие скулы и большой нос, вызывающе выставленный навстречу морозу.
At the man's heels trotted a dog, a big native husky, the proper wolf-dog, grey-coated and without any visible or temperamental difference from its brother, the wild wolf.	За человеком по пятам бежала ездовая собака местной породы, рослая, с серой шерстью, ни внешним видом, ни повадками не отличавшаяся от своего брата, дикого волка.
The animal was depressed by the tremendous cold.	Лютый мороз угнетал животное.
It knew that it was no time for travelling.	Собака знала, что в такую стужу не годится быть в пути.
Its instinct told it a truer tale than was told to the man by the man's judgment.	Ее инстинкт вернее подсказывал ей истину, чем человеку его разум.

In reality, it was not merely colder than fifty below zero; it was colder than sixty below, than seventy below.	Было не только больше пятидесяти градусов, было больше шестидесяти, больше семидесяти.
It was seventy-five below zero.	Было ровно семьдесят пять градусов ниже нуля.
Since the freezing-point is thirty-two above zero, it meant that one hundred and seven degrees of frost obtained.	Так как точка замерзания по Фаренгейту находится на тридцать втором градусе выше нуля, то было полных сто семь градусов мороза.
The dog did not know anything about thermometers.	Собака ничего не знала о термометрах.
Possibly in its brain there was no sharp consciousness of a condition of very cold such as was in the man's brain.	Вероятно, в ее мозгу отсутствовало ясное представление о сильном холоде -представление, которым обладает человеческий мозг.
But the brute had its instinct.	Но собаку предостерегал инстинкт.
It experienced a vague but menacing apprehension that subdued it and made it slink along at the man's heels, and that made it question eagerly every unwonted movement of the man as if expecting him to go into camp or to seek shelter somewhere and build a fire.	Ее охватывало смутное, но острое чувство страха; она понуро шла за человеком, ловя каждое его движение, словно ожидая, что он вернется в лагерь или укроется где-нибудь и разведет костер.
The dog had learned fire, and it wanted fire, or else to burrow under the snow and cuddle its warmth away from the air.	Собака знала, что такое огонь, она жаждала огня, а если его нет - зарыться в снег и, свернувшись клубочком, сберечь свое тепло.
The frozen moisture of its breathing had settled on its fur in a fine powder of frost, and especially were its jowls, muzzle, and eyelashes whitened by its crystalled breath.	Пар от дыхания кристаллической пылью оседал на шерсти собаки; вся морда, вплоть до ресниц, была густо покрыта инеем.
The man's red beard and moustache were likewise frosted, but more solidly, the deposit taking the form of ice and increasing with every warm, moist breath he exhaled.	Рыжая борода и усы человека тоже замерзли, но их покрывал не иней, а плотная ледяная корка, и с каждым выдохом она утолщалась.
Also, the man was chewing tobacco, and the muzzle of ice held his lips so rigidly that he was unable to clear his chin when he expelled the juice.	К тому же он жевал табак, и намордник изо льда так крепко стягивал ему губы, что он не мог сплюнуть, и табачный сок примерзал к нижней губе.
The result was that a crystal beard of the colour and solidity of amber was increasing its length on his chin. If he fell down it would shatter itself, like glass, into brittle fragments.	Ледяная борода, плотная и желтая, как янтарь, становилась все длинней; если он упадет, она, точно стеклянная, рассыплется мелкими осколками.
But he did not mind the appendage.	Но этот привесок на подбородке не смущал его.
It was the penalty all tobacco-chewers paid in that country, and he had been out before in two cold snaps.	Такую дань в этом краю платили все жующие табак, а ему уже дважды пришлось делать переходы в сильный мороз.
They had not been so cold as this, he knew, but by the spirit thermometer at Sixty Mile he knew they had been registered at fifty below and at fifty-five.	Правда, не в такой сильный, как сегодня, однако спиртовой термометр на Шестидесятой Миле в первый раз показывал пятьдесят, а во второй -пятьдесят пять градусов ниже нуля.

He held on through the level stretch of woods for several miles, crossed a wide flat of nigger-heads, and dropped down a bank to the frozen bed of a small stream.	Несколько миль он шел лесом по ровной местности, потом пересек поле и спустился к узкой замерзшей реке.
This was Henderson Creek, and he knew he was ten miles from the forks.	Это и был ручей Гендерсона; отсюда до развилины оставалось десять миль.
He looked at his watch.	Он посмотрел на часы.
It was ten o'clock.	Было ровно десять.
He was making four miles an hour, and he calculated that he would arrive at the forks at half-past twelve.	Он делает четыре мили в час, значит, у развилины будет в половине первого.
He decided to celebrate that event by eating his lunch there.	Он решил отпраздновать там это событие -сделать привал и позавтракать.
The dog dropped in again at his heels, with a tail drooping discouragement, as the man swung along the creek-bed.	Собака, уныло опустив хвост, покорно поплелась за человеком, когда тот зашагал по замерзшему руслу.
The furrow of the old sled-trail was plainly visible, but a dozen inches of snow covered the marks of the last runners.	Тропа была ясно видна, но следы последних проехавших по ней нарт дюймов на десять занесло снегом.
In a month no man had come up or down that silent creek.	Видимо, целый месяц никто не проходил здесь ни вверх, ни вниз по течению.
The man held steadily on.	Человек уверенно шел вперед.
He was not much given to thinking, and just then particularly he had nothing to think about save that he would eat lunch at the forks and that at six o'clock he would be in camp with the boys.	Он не имел привычки предаваться размышлениям, и сейчас ему решительно не о чем было думать, кроме как о том, что, добравшись до развилины, он позавтракает, а в шесть часов будет в лагере среди товарищей.
There was nobody to talk to and, had there been, speech would have been impossible because of the ice-muzzle on his mouth.	Разговаривать было не с кем, и все равно он не мог бы разжать губы, скованные ледяным намордником.
So he continued monotonously to chew tobacco and to increase the length of his amber beard.	Поэтому он продолжал молча жевать табак, и его янтарная борода становилась все длиннее.
Once in a while the thought reiterated itself that it was very cold and that he had never experienced such cold.	Время от времени в его мозгу всплывала мысль, что мороз очень сильный, такой сильный, какого ему еще не приходилось переносить.
As he walked along he rubbed his cheek-bones and nose with the back of his mittened hand.	На ходу он то и дело растирал рукавицей щеки и нос.
He did this automatically, now and again changing hands.	Он делал это машинально, то одной рукой, то другой.
But rub as he would, the instant he stopped his cheek-bones went numb, and the following instant the end of his nose went numb.	Но стоило ему только опустить руку, и в ту же секунду щеки немели, а еще через одну секунду немел кончик носа.
He was sure to frost his cheeks; he knew that, and experienced a pang of regret that he had not devised a nose-strap of the sort Bud wore in cold snaps.	Щеки будут отморожены, он знал это и жалел, что не запасся повязкой для носа, вроде той, которую надевал Бэд, собираясь в дорогу.

Such a strap passed across the cheeks, as well, and saved them.	Такая повязка и щеки защищает от мороза.
But it didn't matter much, after all.	Но это, в сущности, не так важно.
What were frosted cheeks?	Ну, отморозит щеки, что ж тут такого?
A bit painful, that was all; they were never serious.	Поболят и перестанут, вот и все; от этого еще никто не умирал.
Empty as the man's mind was of thoughts, he was keenly observant, and he noticed the changes in the creek, the curves and bends and timber-jams, and always he sharply noted where he placed his feet.	Хотя человек шел, ни о чем не думая, он зорко следил за дорогой, отмечая каждое отклонение русла, все изгибы, повороты, все заторы сплавного леса, и тщательно выбирал место, куда поставить ногу.
Once, coming around a bend, he shied abruptly, like a startled horse, curved away from the place where he had been walking, and retreated several paces back along the trail.	Однажды, огибая поворот, он шарахнулся в сторону, как испугавшаяся лошадь, сделал крюк и вернулся обратно на тропу.
The creek he knew was frozen clear to the bottom-no creek could contain water in that arctic winter-but he knew also that there were springs that bubbled out from the hillsides and ran along under the snow and on top the ice of the creek.	Он знал, что ручей Г ендерсона замерз до самого дна - ни один ручей не устоит перед арктической зимой, но он знал и то, что есть ключи, которые бьют из горных склонов и протекают под снегом, по ледяной поверхности ручья.
He knew that the coldest snaps never froze these springs, and he knew likewise their danger.	Самый лютый мороз бессилен перед этими ключами, и он знал, какая опасность таится в них.
They were traps.	Это были ловушки.
They hid pools of water under the snow that might be three inches deep, or three feet.	Под снегом скоплялись озерца глубиной в три дюйма, а то и в три фута.
Sometimes a skin of ice half an inch thick covered them, and in turn was covered by the snow.	Иногда их покрывала ледяная корка в полдюйма толщиной, а корку, в свою очередь, покрывал снег.
Sometimes there were alternate layers of water and ice-skin, so that when one broke through he kept on breaking through for a while, sometimes wetting himself to the waist.	Иногда ледяная корка и вода перемежались, так что если путник проваливался, он проваливался постепенно и, погружаясь все глубже и глубже, случалось, промокал до пояса.
That was why he had shied in such panic.	Вот почему человек так испуганно шарахнулся.
He had felt the give under his feet and heard the crackle of a snow-hidden ice-skin.	Он почувствовал, что наст подается под ногами, и услышал треск покрытой снегом ледяной корки.
And to get his feet wet in such a temperature meant trouble and danger.	А промочить ноги в такую стужу не только неприятно, но и опасно.
At the very least it meant delay, for he would be forced to stop and build a fire, and under its protection to bare his feet while he dried his socks and moccasins.	В лучшем случае это вызовет задержку, потому что придется разложить костер, чтобы разуться и высушить носки и мокасины.
He stood and studied the creek-bed and its banks, and decided that the flow of water came from the right.	Оглядев русло реки и берега ее, он решил, что ключ бежит справа.