Знакомый пройдоха-официант молниеносно выполнил заказ, со странной усмешкой взглянув на Ларису.
— Вы его знаете? — спросил бывший следователь.
— Нет. Они все здесь так улыбаются… Пожалуйста, налейте мне еще шампанского…
С той минуты, как они снова уселись за стол, Турецкий уже не выпускал ее руки из своей. Он чувствовал, что теряет голову, но ничего не мог и не хотел с собой поделать. Так уж он, старый греховодник, был устроен. Эта девушка словно околдовала его. В ней как бы соединились воедино лучшие черты всех женщин, кого он знал и любил до сих. Она стала для него живым воплощением женственности и красоты. Прекрасным и недосягаемым идеалом, к которому неосознанно стремится каждый настоящий мужчина. Ради нее он готов был не колеблясь расстаться не то что с этими дармовыми деньгами, но даже с собственной жизнью. И, конечно, напрочь позабыл о своей смертельной болезни…
— Лара… — с нежностью повторял он ее мелодичное имя, — Ларочка… — И почти не осознавая того, что делает, продолжал пить и говорить ей все обычные в таких случаях пронзительные слова: о том, как он одинок; как всю жизнь мечтал встретить именно такую девушку; как невыносимо он будет страдать, если больше не увидит ее. Словом, они непременно должны еще встретиться…
Она слушала его молча, время от времени поднося к губам свой недопитый бокал, и только улыбалась той загадочной улыбкой Джоконды, которая сводила его с ума.
Потом они танцевали — сплетенные в нежном объятии среди полутемного зала, точно были здесь совершенно одни. От близости ее гибкого тела его, будто распаленного мальчишку, невольно пробирала дрожь. И вновь он продолжал шептать ей на ухо всякие цветистые слова. Называя ее, как прежде, Ритой, благодарил за этот незабываемый вечер и умолял поехать к нему. Потому что им нельзя, решительно нельзя было расставаться. Иначе ее убьют — снова убьют! И он навеки ее потеряет… Не отвечая ему ни «да», ни «нет», она положила голову на его плечо и отрешенно смотрела в пространство, точно слышала все это уже не раз, но продолжала слушать, потому что такие слова не могут не нравиться женщинам. Она была с ним, но в то же время — где-то далеко. Быть может, в той безвременной вечности, откуда не иначе как чудом ненадолго вернулась…
Что было потом, Турецкий помнил довольно смутно. Кажется, она согласилась. Но сказала, что ей надо на минуточку выйти. И ушла. Дальнейшие воспоминания были отрывочны и бессвязны. Очевидно, его куда-то несли. Погрузили в какую-то машину. Чья-то пьяная голова упала ему на грудь и долго качалась на ней, пуская слюни. Последнее, что он помнил, прежде чем окончательно отключиться, была опять-таки эта голова, которая, открыв бессмысленный глаз, заплетающимся языком спросила у Турецкого:
— Вован… Слышь, Вован… Неужто я в натуре просадил тридцать «лимонов»?!
Петровка, 38
Утро
Когда бывшему директору небезызвестного сыскного агентства «Глория» Вячеславу Ивановичу Грязнову предложили снова надеть привычный милицейский мундир и в новом чине полковника стать первым заместителем начальника МУРа, он, несмотря на заманчивость предложения, согласился далеко не сразу.
По правде говоря, после года самостоятельного плавания в суровом море частного предпринимательства, где он был сам себе хозяином и успел изрядно укрепить свое материальное положение, возвращаться к прежней жизни, с ее суматошными буднями и более чем скромной зарплатой, ему, разумеется, не хотелось. Отчасти это было равносильно возвращению в прошлое, с которым Вячеслав Иванович, как ему казалось, решительно покончил. Но были в этом предложении и свои положительные стороны. В частности, реальная возможность заниматься настоящим делом (привлекательная вообще для любого профессионала), на фоне которого работа в частном сыске была хотя и весьма прибыльным, но все же легкомысленным дилетантством.
При всех достоинствах этой работы за год с небольшим она порядком осточертела бывшему оперативнику. В самом деле: ну сколько можно было копаться в чужом грязном белье, подглядывать и подслушивать, подчиняясь нелепым прихотям тех сумасбродных толстосумов, которым просто некуда девать свои денежки?! Как не может матерый волкодав без отвращения травить зайцев, так не может и прирожденный оперативник всерьез заниматься частным сыском. Масштабы не те — не тот азарт. Ведь именно азарт влечет настоящего охотника.
Внес свою лепту и племянник Дениска. Успевший основательно поднатореть в частном сыске, он принялся настойчиво увещевать «дядю Славу» вернуться в МУР, с тайной целью самому занять кресло директора сыскного агентства. (Ибо передать его было просто некому, а закрывать «Глорию» Грязнову не хотелось.) И в конце концов своего добился.
Взвесив все «за» и «против», Вячеслав Иванович предложение принял, а сорванца-племянника действительно поставил руководить «Глорией». К слову сказать, в свои двадцать с небольшим лет Дениска был не только на удивление серьезным парнем, но и успел стать довольно опытным сыщиком. Участие вместе с Сашей Турецким в нескольких серьезных делах явно пошло ему на пользу. Кроме того, он успешно выполнил поставленное дядей главное условие — поступил на заочное отделение юрфака.
Убедившись, что дело его находится в надежных руках, сам Вячеслав Иванович с легким сердцем наконец принял предложение и, покинув свой модерновый офис на Неглинной, вновь перебрался на Петровку, 38, а на двери его нового кабинета тотчас появилась соответствующая табличка: «Первый заместитель начальника МУРа полковник Грязнов Вячеслав Иванович».
В это утро все коллеги и подчиненные Вячеслава Ивановича невольно отметили, что находился он не в лучшем расположении духа, а посему старались без необходимости не попадать под горячую руку.
Состояние полковника Грязнова объяснялось несколькими серьезными причинами, главной из которых было общее нервозное состояние, царившее на Петровке в последнее время. Дело в том, что по Москве давно ползли слухи о наличии в городе пресловутых чеченских террористов, которые, однако, еще не подтвердились ни одним террористическим актом. Но верховное начальство заранее накрутило всю милицию на предмет особой бдительности. Вдобавок накануне неожиданно сорвался дружеский именинный вечер у его старого друга Сашки Турецкого. А между тем Вячеслав Иванович готовился к этому событию заранее и уже настроился приятно скоротать время за дружеским разговором. И вдруг на тебе: без объяснения причин Турецкий сообщил ему по телефону, что вечер отменяется. У него, мол, срочное дело (как всегда!). Принял скомканные поздравления Грязнова и сразу повесил трубку. Что с ним опять приключилось?
Вячеслав Иванович поначалу обиделся. А затем, смягчившись, позвонил Косте Меркулову. Уж он точно должен был знать, что с его подчиненным происходит?
«Ничего особенного, — замялся Константин Дмитриевич. — Так, одно срочное дело…»
«Надеюсь, чисто служебное? У него ничего не случилось?» — встревожился Грязнов.
«Ну разумеется, служебное. И не беспокойся, у Саши все в порядке».
«А что за дело? Меня просветить не хочешь?»
«Пока не могу, Славик, — уклончиво ответил Меркулов. — Придет время, сам обо всем узнаешь».
«Угу», — буркнул Вячеслав Иванович. И снова обиделся. На сей раз уже на старого друга Костю. Что там у них с Турецким за тайны мадридского двора?!
Наутро полковник Грязнов приехал на службу не в духе и сразу окунулся с головой в повседневную милицейскую рутину. Дел, как всегда, было невпроворот и одно другого круче. Вдобавок из головы у него уже второй день не выходила одна странная история, из которой, как подсказывала интуиция, тоже могло вырасти не менее крутое дельце.
В минувшую пятницу на прием к замначальника МУРа едва ли не с боем пробилась женщина. Средних лет, скромная и миловидная работница часового завода, которую долго футболили дармоеды из Перовской окружной милиции.
Выслушав ее, Вячеслав Иванович заметно помрачнел. Будучи опытным сыщиком, он тотчас смекнул, что история о пропавшем мальчишке может оказаться куда серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Так оно и случилось.
За выходные дни ребята из соответствующего отдела подготовили и положили ему на стол необходимую информацию, которую он по приезде на Петровку принялся обстоятельно изучать и вскоре пришел к весьма неутешительному выводу…
За минувшие полгода в Москве и области заметно участились случаи бесследного исчезновения детей в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Разумеется, исчезали они и раньше. И повинны в этом были не только всевозможные маньяки и извращенцы. Но порой и сами родители. Одни безудержно пили и нещадно избивали своих чад, которые бежали от них куда подальше. Другие попросту не занимались воспитанием, в результате чего дети обычно попадали в разнообразные истории… То и дело в хронике происшествий столичных газет появлялись трогательные детские фотографии с пометкой: «разыскивается без вести пропавший…»; «Ушел из дома и не вернулся…» К этому все привыкли. Никого это не удивляло. В том числе и здесь, в МУРе. Лишь накапливались заявления от безутешных родителей и велась почти безрезультатная работа.
Но проанализировав все факты, Вячеслав Иванович обнаружил настораживающую тенденцию. В последнее время стали исчезать не только дети из неблагополучных семей, составлявшие основной контингент подобной статистики, но и вполне благополучные дети из нормальных семей малого и среднего достатка, и наконец, даже дети бизнесменов. Исчезали они необъяснимо и бесследно. Причем, как уверяли родители, исключительно послушные и здоровые дети, не имевшие дурных наклонностей, а также не замеченные в дурных компаниях. Выкупа за них никто и никогда не требовал. Трупов тоже нигде не находили. Словом, чертовщина какая-то. А может, НЛО? Впрочем, подобные домыслы были к лицу досужим журналистам, а не заместителю начальника МУРа.
Даже на первый взгляд было ясно, что в Москве наверняка действует банда, промышляющая не банальным киднеппингом, но чем-то посерьезнее. А вот чем именно — это Грязнову еще предстояло выяснить…
Около полудня в кабинет Вячеслава Ивановича робко заглянул Женька Акимушкин, бывалый оперативник, из тех, кому звезды годами на погоны не падают, но кому можно доверить любое серьезное дело. Поискать следы исчезнувшего мальчишки Грязнов поручил ему в ту же злополучную пятницу. И судя по выражению лица Акимушкина, поиски эти увенчались определенным успехом.
— Здравия желаю, товарищ полковник, — по уставу скромно отрапортовал Акимушкин.
— Здорово, Женька, — буркнул Вячеслав Иванович. — Проходи, садись… И прекрати ты с этими «благородиями». Мы же с тобой сто лет друг друга знаем… Рассказывай лучше, чего раскопал?
В том, что Акимушкин непременно что-то раскопает, Грязнов почти не сомневался. Женька был человеком вдумчивым и наблюдательным, чуждым всякого рода верхоглядства, которым подчас страдали молодые сотрудники угрозыска. В ходе следствия не упускал ни одной мелочи. Их для него просто не существовало. И благодаря этим «мелочам» нередко умудрялся распутать самые безнадежные дела, которые начальство давно успело «похоронить». Поэтому, наверное, до сих пор и оставался капитаном.
— Есть кое-какие ниточки, Слава. Тоненькие, но есть… В общем, начал я с опроса соседей. Они подтвердили, что мальчик действительно был хороший, скромный, вежливый. Ни в каких «художествах» ни в школе, ни во дворе замечен не был. Не дерзил, не ругался. Друзей имел немного, зато довольно обширные интересы.
— Ну-ка, ну-ка…
— В последнее время интересовался в основном электроникой. Строил радиоуправляемые модели. Сам мог починить радиоприемник, даже телевизор. Словом, не без способностей… В последний раз видели его, кстати, возле магазина электроники. Есть там такой, в Перово. Мать говорит, мечтал купить подешевке неисправный магнитофон и починить… Встретила его там соседка. Вертелся, мол, возле витрины, разглядывал технику. Навестил я этот магазинчик. Продавцы, как водится, ничего не видели и не слышали. А вот бомж местный, он там поблизости, возле киоска, стеклотарой промышляет, вроде узнал его по фотографии и рассказал, что в тот день этот самый мальчишка якобы помогал какой-то дамочке погрузить в микроавтобус коробку с телевизором.
— Номера случайно не запомнил?
— Шутишь. Какой там номер… Машина, говорит, иностранная, большая. Судя по описанию, микроавтобус.
— Ну а дальше что?
— А то, что телевизор-то мальчик погрузил, а потом сам на этой же машине и уехал…
— Ты уверен, что это был именно Сережа Краснолобов?
— Полной уверенности у меня, конечно, нет. Но если рассматривать возможный вариант похищения, то это вполне вероятно. Во всяком случае, больше его ни во дворе, ни в округе не видели.
— Молоток, Женька. Я знал, что на тебя можно положиться… Понимаешь, вырисовывается тут темное дело. Очень уж темное… Значит, так: мотай, старик, в Перово и потряси хорошенько этот магазин. Может, кто-нибудь еще что-то видел. Вот тебе «червонец» — заодно купи этому ханурику поллитру. Не исключено, что он еще что-нибудь припомнит… Уяснил?
— Ясно, товарищ полковник.
— Действуй, Евгений Максимович.
Проводив коллегу, Грязнов задумчиво остановился у окна. Постоял, утрясая в голове новые факты по этому странному делу. И уже намеревался заняться другими, но тут позвонил оперативный дежурный и встревоженно сообщил:
— Товарищ полковник, ЧП! Перестрелка на Сретенке. Есть убитые…
— Ясно, — буркнул Грязнов. — Сейчас буду…
Балашихинская городская больница
День
— Перелом не опасный. Скоро все срастется. Но какое-то время ему придется полежать в гипсе, — направляясь к отдельному боксу, говорила молодая женщина-врач двум сопровождавшим ее мужчинам.
Один из них, статный красивый молодец с лейтенантскими погонами на взмокшей форменной рубашке, был, конечно, Мишка Еремин. Слегка приотстав, он исподтишка любовался обтянутыми легким халатом точеными бедрами своей подруги. Другой, одетый в штатское, пожилой и сутулый, с низким прокуренным голосом и морщинистым лицом, тоже был из милиции. Но явно рангом повыше.
— Вообще-то ему повезло, — продолжала женщина. — Как-никак — со второго этажа сиганул. Другой бы разбился, а этот только ногу сломал. Да еще прополз до самого забора. Хорошо, что его ребята из «скорой» вовремя заметили…
— От кого же он пытался убежать? — глухо кашлянув, вслух подумал второй мужчина.
— Это вам должно быть виднее. На то вы и милиция…
Остановившись у двери в бокс, врач шепотом предупредила:
— Только вы поосторожнее, не волнуйте его. Он ведь еще не совсем «в форме». Последствия тяжелого нервного потрясения.
В ярко освещенной солнцем отдельной палате стояла одна-единственная койка, на которой с приподнятой на растяжках бесформенной ногой в гипсе лежал мальчик и испуганно глазел на вошедших.
— Не волнуйся, мой хороший, — ласково улыбнулась ему врач. — Это добрые дяди. Они из милиции. И хотят с тобой поговорить. Ты ведь расскажешь им, кто ты такой, правда?
Мальчик втянул голову в плечи и попытался натянуть на себя одеяло.
— Не в себе еще, — тихо пояснила женщина.
— Ну-с, здравствуйте, молодой человек, — улыбнулся пожилой мужчина. — Меня зовут Николай Степанович. Я следователь. А это мой помощник, лейтенант Еремин.
Но почему-то именно лейтенант вызывал у ребенка необъяснимый ужас. Заметив это, Николай Степанович шепнул напарнику:
— Слышь, Михаил, подожди, милок, за дверью. По-моему, он тебя боится…
Раздосадованный не столько тем, что ему не довелось принять участие в допросе, сколько необходимостью расстаться с подругой, Еремин вышел. После этого мальчик явно успокоился, и в глазах его появилось осмысленное выражение.
— Ну-с, я представился. Теперь твоя очередь. Как тебя зовут? — участливо спросил, усевшись рядом, Николай Степанович. — Или ты у нас герой безымянный?