Едва державшаяся на ногах от непосильной усталости и всех пережитых волнений, Рита заснула тотчас, как он постелил ей на диване и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собою дверь.
Устроившись на кухне, Александр Борисович долго смотрел, как над туманной Москвой-рекой занимается рассвет. Выкурил еще одну, последнюю сигарету. И время от времени усмехался и качал головой. Ему до сих пор не верилось, что все это произошло. Можно представить, как удивится Костя. Старый друг был абсолютно прав: даже в таком математически точном деле, как следственная работа, никогда не следует упускать из виду фактор случайности! Ибо порой именно случайность решает все. А уж если прибавить к этому волю и опыт — то, несомненно, можно распутать любое, даже самое запутанное преступление.
Часть вторая
С концом великого Союза коварные бациллы всеобщего отчуждения и распада поразили не только некогда «братские» народы, но и отдельно взятых людей, в частности жильцов большой коммунальной квартиры в Москве, по улице Пятницкой.
Напрасно многие думают, будто в неузнаваемо изменившейся российской столице не осталось больше коммуналок. Это все ложь. Не верьте ей, граждане. Коммуналки в Москве были, есть и будут. По крайней мере, в обозримом будущем.
Теперь уже трудно доподлинно сказать, сколько поколений жильцов сменилось в роскошной, некогда семикомнатной квартире на Пятницкой улице, принадлежавшей раньше то ли богатому купцу, то ли знаменитому адвокату. Рассказать об этом смогли бы только амбарные домовые книги, древние, как «Повесть временных лет», но они были надежно схоронены в архивах коммунального хозяйства.
В последние годы жильцы в упомянутой квартире сменялись если не ежедневно, то почти ежемесячно. Один выезжали, получив наконец вожделенную отдельную жилплощадь. Другие спивались и заканчивали свою жизнь на больничной койке. Третьи просто мирно отходили на постоянное жительство в мир иной. В освободившиеся комнаты тотчас въезжали новые жильцы. Но братский коммунальный дух из квартиры уже давно выветрился. И жизнь здесь протекала под знаменем взаимного равнодушия и воинствующего сепаратизма.
Новоявленные соседи порой не только не знали друг друга по именам, но даже не здоровались. Зато, как и в добрые старые времена, очень хорошо знали, сколько у кого метров, и зорко следили за тем, чтобы кто-нибудь не оттяпал себе хотя бы квадратный сантиметр жилой площади. О времена, о нравы…
Однако сегодня произошло невозможное. Суверенным жильцам невольно пришлось объединиться перед лицом нависшей над всеми грозной опасности, имя которой — Степан. Дело в том, что на прошлой неделе в квартиру поселили алкоголика. Не просыхая ни на минуту, он успел в буквальном смысле поставить всех на уши. Хлестал водку ведрами. Орал. Сквернословил. Валялся в непотребном виде на полу, демонстрируя соседям живописные наколки. Словом, вел себя как заурядный русский человек, у которого душа распахнулась и не желает запахнуться. Но главное — повадился по ночам орать блатные песни…
Возмущенные жильцы бросились с жалобами и в ЖЭК, и в милицию. Но решительно никакой реакции на это не последовало. Совершенно никакой. Оставалось лишь терпеть и поневоле списывать все на несовершенство молодой российской демократии.
Между тем жить в квартире становилось просто невыносимо. Посему нынче на общей кухне собрался жилищный совет, представленный всеми заинтересованными лицами.
— Гм… — смущенно кашлянув, начал средних лет безработный интеллигент в тренировочном костюме с пузырями на коленях. — Так что будем делать, товарищи? Терпеть подобную ситуацию, гм, больше никак нельзя…
— Ясно чего, — отозвалась пудовая хабалка, торговавшая у метро домашними пирожками (по слухам — из собачатины). — Это… На выселение подавать надо!
— Однозначно! — подхватила слепенькая бабулька, которая тоже чем-то торговала и ежедневно агитировала соседей в пользу Либерально-демократической партии. — В Сибирь его, лиходея! В последнем вагоне!
— В психушку его надо! — предложил мордастый и непрестанно что-то жующий отец много численного семейства челноков. — Он уже того… Всякое юридическое лицо потерял!
— Может быть, написать коллективное письмо куда следует? — робко заметил сухонький тщедушный старичок — в прошлом грозный начальник страшного колымского лагеря.
— Да «наширять» его — и дело с концом, — невозмутимо бросил скелетообразный хронический наркоман девятнадцати лет от роду. — У меня и «дурь» есть. Вкатим тройную дозу — он и сам коньки отбросит…
— Вот этого не надо, товарищи! Попрошу без крови! — испугался бывший интеллигент. — Мы же с вами порядочные люди! И потом… Что мы будем делать с освободившейся комнатой? Нельзя допустить, чтобы, гм, туда подселили такого же…
Все страшно разволновались. Судьба еще не освободившейся комнаты, как оказалось, болезненно интересовала всех. И потому все заговорили разом, совершенно не слыша друг друга. А первый в новейшей истории квартиры жилищный совет тотчас стал похож на очередное заседание Государственной думы.
И тут, покрывая всех, раздался на кухне громкий удивленный возглас:
— Эй, народ! Таки за что базар?!
Жильцы ошеломленно затихли. В дверях, покачиваясь, стоял собственной персоной непосредственный виновник собрания, в одних семейных трусах, с опухшей и небритой физиономией, по которой блуждала идиотская ухмылка. Несмотря на относительную неустойчивость, наличие у него могучих бицепсов свидетельствовало, что справиться с ним будет далеко не просто.
Слепенькая бабулька смущенно ахнула. На широкой безволосой груди Степана красовалась вопиюще неприличная татуировка: голый мужик, оседлавший голую пышногрудую красотку. Ощутив на себе испуганные взгляды соседей, обладатель ее самодовольно поиграл мускулами, и картинка тотчас пришла в движение, превратившись в откровенно порнографический мультик.
— Таки за что базар? — ухмыльнувшись, переспросил пьянчуга.
— Да ни о чем, собственно, — растерянно произнес бывший интеллигент. — Мы тут, гм… Мы обсуждали новую очередность уборки мест общего пользования…
— Ага! Верно! Однозначно! — дружно подхватили соседи.
— А… — осклабился Степан, обнажив крепкие звериные зубы. — Ну-ну… Чирикайте, пташки, покуда кот спит…
Затем, почесав голое пузо, развернулся и удалился в коридор, откуда вскоре послышалось громоподобное пение:
— Таганка! Я твой бессменный арестант! Погибли юность и талант в твоих стенах!..
— Господи… — испуганно перекрестилась либерально-демократическая бабулька.
Участники собрания заметно приуныли. Однако, поскольку назревший вопрос с повестки дня снят не был, бывший интеллигент после долгого молчания неожиданно предложил:
— Одну минуту, товарищи! Кажется, я кое-что придумал… — И мышкой шмыгнув в свою комнату, вернулся оттуда с замусоленной популярной газетой ярко-желтого окраса. — Где же оно? Ах вот — нашел!
Участники собрания тесно окружили своего спикера.
— «Экстренное выведение из запоя, — начал шепотом читать интеллигент. — Новейшая методика. Стопроцентная гарантия!.. — И добавил кисло: — Дорого…»
Жильцы оживленно загудели. В конце концов решение было принято. И принято на удивление единогласно!
— Лучше дорого, зато надежно, — гласил общий вердикт. — На это никаких денег не жалко…
Не прошло и часа, как в квартиру на Пятницкой уверенно позвонили, и перед глазами открывших дверь жильцов предстали два здоровенных бугая в санитарских халатах сомнительной свежести. В руках у одного из них был обыкновенный чемодан; у другого — заранее приготовленная квитанция.
— Работаем только по факту оплаты, — мрачно сообщили они. И предъявили ошеломленным жильцам счет на кругленькую сумму.
Растерянный спикер-интеллигент дрожащими руками тщательно пересчитал общественные деньги и вручил их санитарам.
— Вы уверены, что он протрезвеет? — недоверчиво спросил он.
— Будь спок, дядя! — усмехнулся один из «вытрезвителей». — Фирма гарантирует… Так где клиент?
Клиент из своей комнаты самозабвенно рвал душу:
— Мур-р-ка! Ты мой муре-о-ночек!..
— Слабонервных просим не смотреть, — бросил жильцам второй санитар. И оба бугая без стука решительно вошли в комнату алкоголика.
Что там происходило, злополучным жильцам в точности неизвестно до сих пор. Ибо дверь тотчас захлопнулась. Песня Степана оборвалась. А вместо нее раздался страшный грохот. Процесс «вытрезвления» пошел.
Одновременно с его началом дверь коммунальной квартиры сама собой распахнулась, и в нее толпой стремительно хлынули вооруженные омоновцы в масках. Насмерть перепуганные жильцы остолбенели, а незваные гости ворвались в комнату Степана, из которой послышался звон разбитого стекла и отчаянный крик. Затем все смолкло.
Когда обитатели квартиры понемногу пришли в себя, глазам их предстало неожиданное зрелище. Посреди совершенно пустой, если не считать двух колченогих стульев и матраса, комнаты дебошира лежал вниз лицом да еще в наручниках один из «вытрезвителей» и тихонько скулил. Вокруг сгрудились бравые омоновцы. Второго санитара в комнате почему-то не было. Вдобавок было разбито окно, возле которого стоял сам виновник происшествия. Заметьте, стоял на удивление твердо и был как бы абсолютно трезв!
— Порядок, товарищ капитан, — обратился к нему один из омоновцев. — Можно уводить?
В ответ трезвый Степан лишь устало отмахнулся и опустил голову.
Когда непрошеные гости вместе с арестованным санитаром наконец убрались из квартиры, на кухню, где, взволнованно шушукаясь, собрались жильцы, вошел их новый сосед — прилично одетый и аккуратно причесанный — и со вздохом произнес:
— Извините, граждане… Этот маскарад был необходим для проведения важной операции…
— А вы, гм, собственно, кто будете? — растерянно спросил интеллигент.
— Сотрудник уголовного розыска капитан Марк Майер, — с виноватым видом ответил неузнаваемо трезвый «Степан». — Вот мое удостоверение… Так что еще раз извините и всего вам доброго.
Вернул деньги. Раскланялся. И был таков.
О том, что произошло затем, Николай Васильевич Гоголь сказал бы просто: немая сцена…
Петровка, 38
Утро
Хмурый и невыспавшийся полковник милиции Грязнов был зол.
В начале шестого утра его внезапно разбудил телефон. Звонил Турецкий. Как всегда, не вдаваясь в подробности, он коротко сообщил, что занимается расследованием какого-то чрезвычайно важного дела и назвал другу адрес, где следовало искать труп. Все остальное пообещал объяснить при личной встрече.
Отправленная Грязновым оперативная группа установила, что труп по указанному адресу действительно был. В чем заместитель начальника МУРа вскоре смог убедиться лично, прибыв на место происшествия вслед за своими орлами. Картина была впечатляющая. Погибшей оказалась молодая девушка. Если бы не перерезанное горло, можно было подумать, что она принимала кровавую ванну…
Затем начались загадки. Сначала в прихожей был найден охотничий нож, но без всяких следов крови. Потом, в ходе осмотра квартиры, было установлено, что погибшая здесь не жила, а хозяйкой числилась совершенно другая девушка, которая бесследно исчезла. Наконец в той же прихожей валялась большая спортивная сумка, откуда извлекли женские вещи, и один из оперативников, накануне занимавшийся делом по перестрелке в районе Сретенки, тотчас опознал в них те, что были на девушке, которую разыскивали как возможную свидетельницу либо участницу этого происшествия. Словом, было о чем призадуматься.
Прибыв на Петровку, Вячеслав Иванович, как всегда, принялся изучать оперативную сводку, но мысли его то и дело возвращались к этому странному делу. Не вызывало сомнений, что Турецкий по обыкновению действительно впутался в очередную опасную игру. Но почему он не рассказал обо всем раньше? Почему не попросил у старого друга помощи? Только распоряжался в чужом монастыре, пользуясь своими нынешними полномочиями. (Что особенно задело Вячеслава Ивановича.) Словом, молчал до тех самых пор, пока не появился труп. А теперь доверил ему, Грязнову, делать обычную грязную работу…
Около полудня явился с докладом капитан Майер, знаменитый герой «японской» истории. Дело, которым он занимался, Грязнов контролировал лично. Состояло оно в том, что некая преступная группировка успешно освоила неожиданный род деятельности, а именно — новейшую методику выведения невменяемых лиц из запоя, на чем так же успешно гребла огромные деньги. Необходимо было выяснить не только сущность нового метода, но и главное — найти подходы к влиятельному криминальному авторитету, известному под кличкой Захар, который занимался, помимо этого, и более крутыми делами.
Взглянув на вошедшего, Грязнов сразу догадался, что у капитана произошел «облом». Сын одесского еврея и белоруски, с физиономией истинного арийца, красавчик Майер, безукоризненно выбритый и молодцеватый в своей милицейской форме (разумеется, без всяких наколок), выглядел кислым и разочарованным. Сама идея этой операции всецело принадлежала ему. Он же и взялся ее осуществить, убедив Грязнова, что все должно выглядеть естественно, а для этого необходимо войти в роль. Но результаты оказались куда скромнее затраченных усилий.
— Одного взяли на месте вместе с «аппаратом». Его сейчас в лаборатории изучают, — доложил Майер. И со вздохом добавил: — Второй выбросился из окна…
— Как же это ты, брат, недоглядел? — нахмурился Грязнов.
— Виноват, товарищ полковник. Я даже не предполагал, что такое может произойти. Скрутил их, пока ребята не подоспели. Но он сумел вырваться и…
— Личности установлены?
— Так точно. Задержанный Поляков Константин Викторович. Уроженец Тульской области, 26 лет, из них три года отсидел за кражу. Образование — восемь классов. К медицине ровно никакого отношения не имеет.
— Специалист, мать твою, — усмехнулся Грязнов. — Ну и как он, раскололся уже?
— Пока нет. Работаем…
— А второй?
— Со вторым сложнее, — уныло вздохнул капитан. — На вид — около 30 лет, крепкий. На левом предплечье шрам от удара ножом. Никаких документов при себе не имел. Нашли только крупную сумму денег в рублях и валюте да эту фотографию…
— Какого же рожна он в окно ломанулся? — вслух подумал Грязнов, изучая стандартный черно-белый снимок для документа красивой молодой девушки с грустными задумчивыми глазами. Кого же она ему напоминала? Вот память — стареешь, брат, стареешь… — Погоди, погоди!
Вызвав дежурного, Вячеслав Иванович велел срочно доставить ему фотографии убитой, которую утром обнаружили в ванне. Вскоре их принесли. И Грязнов принялся внимательно сличать оба лица.
— Улавливаешь сходство? — многозначительно произнес он. И вкратце рассказал Майеру утреннюю историю.
— Довольно отдаленное, — заметил капитан. — Вы полагаете, это его рук дело?
— А почему нет? Просто так, за здорово живешь, люди из окон не кидаются! Значит, что-то за ним было. Возможно, именно это… Вот что, Майер, давай, брат, коли мне этого «санитара» по полной программе! Без рукоприкладства конечно, но чтобы все, гад, рассказал. И насчет Захара. И особенно про дружка своего. Приказ ясен?
— Ясен, товарищ подполковник. Без рукоприкладства…
Когда Майер вышел, Вячеслав Иванович еще долго разглядывал обе фотографии. Некоторое сходство, конечно, было, но довольно отдаленное. Потом взялся за другие — из оперативной сводки. Картина была знакомая: кровавые «бытовухи», заказные убийства, бандитские разборки…
От этого занятия его отвлек телефонный звонок Турецкого. Новоиспеченный прокурор по надзору за органами ГУВД Москвы был уже на проходной и просил друга «организовать» пропуск для его спутника. Полковник Грязнов просьбу удовлетворил. И принялся с нетерпением ждать прокурора.
Когда тот наконец вошел в его кабинет, первый заместитель начальника МУРа уже открыл было рот, чтобы с порога высказать своему другу все, что он о нем думает. Но заметив необычную озабоченность Турецкого, просто до хруста стиснул его крепкую руку и спросил: