Царство Расстриги
Самозванец, гордыней переполняемый, вступил в царствующий град Москву. Народ же и бояре встретили его с великой честью. А князь Василий Шуйский, царь наш нынешний, при всем народе каялся и крест целовал в том, что он-де не видел Димитрия мертвым, когда ездил в Углич на дознание, а видел другое дитя. Прежде же он, князь Василий, неправду говорил якобы затем, чтобы до времени не открылась Борису тайна царевичева спасения. И было в народе большое ликование.
Этот царь Григорий, ложно называвшийся Димитрием Ивановичем, был с виду неказист и обличье имел простое, не царское: росту небольшого, все тело смуглое и рожа в бородавках. Грамоту знал и в государственных делах был сведущ, с боярами держался запросто, словно и впрямь с малых лет знал все обычаи царские. Воинов своих любил и всячески жаловал. Потешные бои устраивал и сам в схватку лез, о синяках и царапинах на царской своей персоне нимало не заботясь.
А еще имел он замыслы великие, не под стать своему низкому роду и воровской душе: хотел войной на турок идти, чтобы очистить от нечестивых Царьград и гроб господень освободить. Уже и взаправду стал войска собирать и хотел брать Азов, но не успел, ибо принял возмездие за свои грехи и был убит.
Это я назвал дела его, которые можно счесть достойными похвалы, но зла он совершил больше. Жаловал поляков своих и литву и немцев более всех прочих, и тем обижал русских людей. А иноземцы по Москве ходили хозяевами. К словам думных бояр не любил прислушиваться, главными же советчиками были у него польские и литовские люди. Смеялся над обычаями старинными, православные обряды исполнял не ревностно. Поначалу хотел даже вместо нашей истинной веры бесовскую латинскую ересь в России утвердить, и поставить костелы лютеранские. Но вскоре одумался и от этих нечестивых мыслей отрекся, за что поляки его ругали.
А еще не нравилось людям, что царь держится просто, не соблюдает царского достоинства: позволяет полякам в лицо себе бранные речи говорить, а то еще велит живого медведя в Кремль доставить и сам на него с рогатиной выходит, или возьмется некие разукрашенные хоромы строить и сам трудится, будто и не царь, а простой мужик. Очень любил он силой своей и удалью похваляться.
Но самый большой его грех, за который гореть ему в аду веки вечные, вот какой. Захватил он, нечестивец, в плен царевну Ксению, девицу прекрасную, чью родную мать и милого брата он повелел смерти предать, и сотворил с ней срам, и над красотой ее и девичьей честью зло надругался. И держал ее при себе шесть или семь месяцев, и все не мог насытить порочное свое естество. Говорят, еще и многих других честных девиц и жен опозорил этот окаянный подлец Гришка, козлище бессовестный.
А князья Шуйские думали поначалу, что, скинув Годуновых с расстригиной помощью, они скоро и его самого к рукам приберут и всеми государственными делами будут самолично распоряжаться. А когда увидели, что не смогут осуществить своих замыслов из-за Гришкиного своеволия и нахальства, стали размышлять, как бы им и от этого царя избавиться.
Послали грамоту польскому королю Жигимонту: «Почто, мол, великий король, подослал ты нам такого беспутного и ничтожного человека в цари? Отрекись от него, да вели своим панам, чтобы перестали ему помощь оказывать. Тогда мы без больших трудов сего бесстыдного низкородного наглеца сами с престола за смрадные уды стащим, а тебя, государь, отблагодарим, как подобает: в войне против шведов пособим, землями пожалуем, или, буде тебе угодно, возьми град Смоленск».
Король же польский этими посулами нисколько не прельстился, ибо ждал случая всю Россию привести под власть польской короны, а для того расстрига Григорий должен был утвердить у нас латинскую нечестивую веру и на польской княжне жениться.
Прослышал самозванец о боярских кознях, и повелел князя Василия Шуйского схватить и голову ему принародно отсечь. Когда же привели его на казнь, и палач уже меч изготовил, вдруг объявляют царскую милость: простил-де царь Шуйскому его грехи, пусть впредь ему верно служит и зла не умышляет.
Думал ложный Димитрий такою лестию Шуйского в покорность привести. А голову ему не стал рубить, потому что за свою-то голову всерьез не опасался. С легкостью из ничтожества престола царского достигнув, уверовал он в свою счастливую судьбу, и никакой угрозы себе не видел, потому и вел себя так дерзко и обычаев не чтил. А может, верил в колдунов езуитских, что доселе ему чарами крепкими помогали. Но колдунам-то за него радеть теперь едва ли была охота: ведь он веру православную искоренять раздумал.
Князь же Василий с тех пор стал царю свою верность лицемерно показывать, но в тайне продолжал против него козни чинить.
Смерть самозванца
Прислал пан Юрий, воевода Сандомирский, самозванцу такую грамоту: «Обещал ты, государь Дмитрий Иванович, как вернешь себе отеческий престол, взять в жены дочку нашу панну Марину, но, как видно, позабыл о своем слове. Ведомо нам, что ты с некоей девкой Аксюшкой Годуновой в нечестивом браке живешь, и нас, оказавших тебе в трудное время такие великие услуги, своим бесстыдством позоришь. Если не одумаешься сейчас, отзовем своих людей, и впредь на нашу помощь не надейся.»
Тогда ложный царь Димитрий повелел Ксенюшку царевну постричь и в монастырь на Белом озере заточить, а сам стал готовиться к прибытию панны Марины Юрьевны.
Приехала она с великой свитой в две ли, три ли тысячи рыцарей литовских, и тут же принялись они пировать, пить да буянить, по Москве господами ходить, людей московских бить и обижать, а у купцов товары отбирать. Расстрига же венчался с Мариной в божьей церкви, а ведь она была некрещеная. И было в народе великое возмущение и ропот, и говорили уже открыто: «Тот, кто царем себя называет, не есть законный наш государь Дмитрий Иванович, а есть вор и изменник расстрига Гришка Отрепьев».
Однако же многие из черных людей любили по-прежнему царя Димитрия за удаль и простоту, к тому же царствие его было веселое, не в пример прежним царям.
Тогда князь Василий Шуйский послал своих тайных людей к московским дворянам и детям боярским и служилым людям с такими словами: «Надобно нам избавится от самозванца. Еще бы можно было потерпеть, что он не подлинный Димитрий, когда бы был хороший человек. Но вы сами видите, каков он: все обычаи дедовские ногами попрал, хочет, нечестивец, Россию до конечного разорения довести. Восстанем, православные, побьем ложного царя и поляков его, и литву, долго ли еще им христианскую кровь пить?»
Так составился против самозванца заговор. В назначенный день тайные люди князя Василия стали мутить народ московский, говоря: «Поляки-де государя убивают». Москвитяне же на поляков давно зло держали. И поднялся московский люд, и пошли бить иноземцев по всем дворам, где стояли они.
Заговорщики же с князем Василием ворвались в Кремль, побили литовскую стражу, а Гришку самозванца схватили и стали суд над ним чинить. А поляки не могли ему помощи подать, потому что в это самое время животы свои спасали, обороняясь от возмущенного черного люда.
— Отвечай, — говорят ему. — Правду, собачий сын, кто ты таков есть?
А он им в ответ:
— Знаете сами. Я ваш законный государь Димитрий Иоаннович, сын царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси.
Был там дворянин Григорий Волуев. Услышал он эти самозванцевы слова и стрельнул из пищали Отрепьеву прямо в сердце. Тот на месте скончался.
Раздели его догола и положили в таком позорном виде у лобного места народу на смех.
А поляков и литвы в тот день в Москве побито было без счета: по всему городу их ловили, и многих безжалостно смерти предали, как виноватых, так и безвинных, не разбирая.
О воцарении Василия Шуйского и его присяге
Два дня миновало по смерти самозванца. Пришел тогда князь Василий Шуйский на торжище, в место народного собрания, и стал речь держать.
— Надо, мол, избрать царя.
Его же тайные люди повсюду в толпе стояли, и народу в уши нашептывали: дескать, пусть изберется на царство князь Василий, ведь его трудами и заботами мы от самозванца избавились, к тому ж и род его самый знатный, идет от святого и благоверного князя Александра Ярославича.
И стали все кричать:
— Пусть изберется князь Василий!
Вот так и стал царем Василий Иванович, он же и поныне царствует на Москве (хоть полцарства и захвачено иноземцами и русскими изменниками, и сам престольный град врагами обложен, народ же голодом и мечом истребляется, но о том впереди речь).
Возрадовался Василий превеликой радостию, и в божьем храме долго со слезами благодарил Пресвятую Богородицу, даровавшую ему царство, хоть и на старости лет.
А после совершил небывалое дело: перед всем народом целовал крест, и присягу принес, и поклялся власть во зло не употреблять, никого без боярского честного суда смерти не предавать, а имение казненных в казну не отбирать, но оставлять детям их и женам. А еще поклялся ложных наветов не слушать, с наветчиков же спрашивать улики верные, а клеветников казнить тою же казнью, какую хотели безвинному человеку учинить.
Боярам такие царевы речи не по нраву пришлись. Надобно, говорили, всем православным христианам на верность самодержцу присягать, царю же клятвы творить не подобает.
Я-то в царевой присяге дурного не вижу, а то худо, что не сдержал царь своего слова. Скоро начал и без суда казнить, и к лживым наветчикам слух преклонять.
О перенесении праха
Повелел царь Василий перенести прах Бориса Годунова, сына его царевича Федора и царицы Марьи из некого убогого монастыря, где их Расстрига велел похоронить как простых людей, в нашу преславную обитель, дом чудотворца Сергия. А царевну Ксению призвали из ссылки из Бела Озера, чтобы она сопровождала гробы единокровных своих. Так-то царевна у нас в Троице очутилась.
Не позабыл Василий и о другом покойнике, о царевиче Дмитрии Углическом. Будто не всю еще ложь излил на несчастного младенца, и не всю выгоду получил от давнего злодейства! Покаялся царь в том, что на безвинного грех возвел, в самоубийстве его обвинял, а после живым объявлял. И повелел, чтобы положить конец всем слухам, привезти прах царевича в Москву.
Раскопали могилку, и увидели Димитриево тело нетленным. Поистине, великое чудо, если правда. Показали народу нетленные мощи, и многие исцелялись от них. Так все могли удостовериться, что Димитрий рук на себя не налагал, и уж тем паче не жив, но был невинно убиен и за мученичество свое удостоен стать чудотворцем и божьим святым угодником.
Но не помог царю Василию и этот святой угодник Димитрий спасти царство от смут и остановить пролитие крови христианской; не помогли и нетленные мощи. Люди же говорили так: «Кто нам заистинствует, что подлинно те мощи Димитриевы? Уж не царь ли Василий Шубин, во всем государстве первый правдолюбец?». Шубиным же царя прозывают в насмешку, ведь в родовых его землях, в Шуе, народ издавна шубным промыслом промышляет.
О новых мятежниках
Приехал в Северскую землю, в верный самозванцевой памяти город Путивль, князь Григорий Шаховской, и сказал горожанам:
— Жив государь наш Димитрий, вместо него на Москве убили ляха, а царь спасся. Должны мы показать о нем радение и царя Шубина не признавать, тогда в скором времени государь вернется, чтобы снова занять отеческий престол.
Возликовал народ, и все от царя Василия тотчас отреклись. И отложился град Путивль от Москвы и государя, а следом и другие города Северской земли. Стали туда собираться мятежники со всей великой России. Из Астрахани пришел с войском самозванец, ложно принявший имя царевича Петра, сына царя Федора Ивановича, коего никогда и не бывало. А еще пришел некто Иван Болотников, из холопов, его турки в плен захватили, а немцы в Царьграде из плена выкупили и отвезли во град Венецию, он же оттуда через Литву добрался до Путивля. Этот Иван был великой храбрости муж, воинским духом обуян, очень разумен, страха не ведал. И стал он у мятежников воеводой, и пошел на Москву с большою ратью.
У царя же Василия казна пуста, воинским людям за ратный труд платить нечем, все ведь царские сокровища, что много лет московскими государями собирались, окаянный Расстрига пирами и буйными потехами за единое лето промотал. Да и воевод дельных нет у царя Василия, если правду сказать. Что Мстиславский князь, что Воротынский, что брат царев Дмитрий Шуйский, кроме знатного рода и спеси иных достоинств не имеют, ни ума, ни ратного духа, потому и не любимы воинскими людьми. А один есть юноша, истинно славный и доблестный, Михайло Васильевич Скопин-Шуйский, царев племянник, так его из зависти и презрения к его юным годам до великих дел поначалу вовсе не допускали.
Иван же Болотников подступал к царствующему граду, а по пути мятежники, казаки и холопы, безжалостно честных людей мучили и грабили, дома дворянские жгли, а жен и девиц бесчестили всячески без пощады и разбору.
Разбил Болотников царские рати, против него посланные, и утвердился в селе Коломенском, и перекрыл все пути в царствующий град.
Тут царь Василий испугался, и от такой великой нужды, будучи со всех сторон тесним, додумался до разумного дела: поставил воеводой племянника своего Михаила, о нем же прежде писано.
Этот отважный князь Михаил Васильевич, не мешкая, храбро повел царские полки на мятежников. И была жесточайшая битва, и множество пало людей с обеих сторон. Понемногу же царевы воины стали одолевать, и погнали изменников острием меча, и долго их преследовали и многих убили. Тогда Болотников от Москвы ушел и уселся в городе Калуге. А царское войско тот град долго осаждало. Взять же града не могли из-за мужества и геройства бывших в нем людей.
А князь Шаховской и ложный царевич Петр с другим войском уже шли на выручку воеводе своему Ивану Болотникову. И заняли они город Тулу, а Болотников туда же перешел из Калуги.
Узнав о случившемся, о соединении вражеских ратей, царь Василий, хоть и стар, сам сел на коня и повел войско ко граду Туле. Град окружили, и многократно и яростно ко граду приступали, но взять не могли.
Новый самозваный царь Димитрий
Среди осажденных мятежных людей началась смута, ругали своих начальников, говоря:
— Где государь наш Димитрий Иванович, коего вы нам обещали? Долго ли будем его дожидаться? Пусть явится нам государь, чтобы мы знали, за кого умираем.
Тогда князь Шаховской и Петрушка самозванец послали грамоту в Литву, королю Жигимонту и панам, с такими словами: «Порадейте о нас, великий король и панове, пришлите хоть какого-нибудь Димитрия царя, только бы обликом с прежним не сильно разнился. Мы же вас не забудем: от границы и до Москвы все наше, приходите и владейте, избавьте лишь нас от Шуйского».
И скоро является в Северской земле новый Димитрий, с первым, однако, не совсем схожий: бородавки на роже хоть и есть, да не в тех местах. О подлинном же имени его и роде разные толки ходят: то ли он Матвей Веревкин, поповский сын, то ли из жидов. Нравом же он, как говорят, груб, свиреп, жаден и хитер весьма; похваляется мудростью и якобы будущее прорицает; отвагою же и ратным умением не наделен, как первый самозванец.
Северским же людям все едино, хоть конь Димитрием назовись — и коня примут, так и этого вора приняли с честью и с радостью.
Самозванец собирает, не мешкая, великую рать и идет к Туле, своим на подмогу. Царь же Василий, прознав о новой беде, спешит Тулу взять, но с геройством и удалью ее защитников совладать не может. Но нашлись в царском войске хитрецы: построили на реке, ниже града, деревянные запруды, и засыпали землей. Стала вода в реке прибывать, но не могла пройти в свое русло, и повернула вспять, и затопила весь город. Горожане теперь от дома к дому на лодках плавали. К тому ж потоп все хлебные запасы погубил, и начался голод. До того дошло: ели кошек утопших, даже и человечину. Так что, хотели того или нет, пришлось им сдаться на государеву милость.