— Олений окорок! — в крайнем изумлении воскликнула леди Джейн. — Я, право, не знаю, как вас понять, мистер Титмарш.
Мы как раз проезжали мимо газового фонаря, и я увидел, что леди Фанни, по своему обыкновению, смеется и большие черные глаза ее, обращенные на лорда Типтофа, горят лукавством.
— Если уж говорить правду, леди Джейн, — сказал он, — то шутку с оленьим окороком затеяла сия молодая особа. Надо вам сказать, что я получил упомянутый олений окорок из угодий лорда Готлбери и, зная, что Престон не прочь отведать готлберской оленины, сказал леди Бум (в тот день для меня нашлось место в карете графини, так как мистера Титмарша поблизости не случилось), что намерен отослать олений окорок к столу вашего супруга. И тут леди Фанни всплеснула ручками и сказала, что нипочем не допустит, чтобы оленина пошла Престону, ее надо послать джентльмену, о чьих недавних приключениях мы как раз перед тем беседовали, — мистеру Титмар-шу, с которым, как заявила Фанни, Престон обошелся весьма жестоко, и потому наш долг вознаградить пострадавшего. Итак, леди Фанни настояла, чтобы мы сразу же отправились ко мне, в Олбени (вы ведь знаете, я останусь на своей холостой квартире еще всего только месяц)…
— Вздор! — перебила леди Фанни.
— …настояла, чтобы мы сразу же отправились ко мне в Олбени и извлекли оттуда упомянутый олений окорок.
— Бабушке очень не хотелось с ним расставаться! — воскликнула леди Фанни.
— А потом она распорядилась ехать к дому мистера Титмарша, где мы и оставили олений окорок, присовокупив к нему две корзины фруктов, которые леди Фанни самолично купила у Грейнджа.
— И более того, — прибавила леди Фанни, — я уговорила бабушку зайти в комнаты к Фрэн… к лорду Типтофу и сама продиктовала ей письмо и завернула олений окорок, который принесла его ужасная экономка — имейте в виду, я к ней ревную! — завернула этот олений окорок в газету «Джон Буль».
Помню, в том номере напечатано было одно из «Писем Рэмсботтома»; мы с Гасом прочли его в воскресенье за завтраком и едва не померли со смеху. Когда я рассказал про это дамам, они тоже посмеялись, и добросердечная леди Джейн сказала, что прощает сестру и надеется, что и я ей прощу; и я пообещал прощать ее всякий раз, как ей вздумается вновь нанести мне подобную обиду.
Больше я уже никогда от них не получал оленьих окороков, зато получил нечто другое. Эдак через месяц посыльный доставил мне визитную карточку «Лорд и леди Типтоф» и огромный кусок свадебного пирога, львиную долю которого, увы, съел Гас.
ГЛАВА VI
О Западно-Дидлсекском страховом обществе и о том, какое действие
оказал на него бриллиант
Но чудеса, творимые бриллиантом, не кончились и на этом. Вскорости после большого приема у миссис Брафф, наш ГЛАВА вызвал меня к себе в кабинет и, просмотрев мои счета и порассуждав некоторое время о делах, сказал:
— У вас прекрасная бриллиантовая булавка, Титмарш, и именно о ней я и хотел с вами побеседовать. (Он говорил важно, снисходительно.) Я не против того, чтобы молодые люди в нашей конторе хорошо и красиво одевались, но на свое жалованье они не в состоянии покупать подобные драгоценности, и я глубоко опечален, что вижу на вас столь дорогую вещь. Вы ведь заплатили за нее, сэр, надеюсь, что заплатили, ибо пуще всего, мой дорогой… мой дорогой юный друг, надлежит остерегаться долгов.
Я не мог взять в толк, почему это Брафф читает мне наставление- и опасается, что, купив булавку, я залез в долги, ведь я знал от Абеднего, что он уже осведомился о булавке и о том, как она ко мне попала.
— Прошу прощенья, сэр, — сказал я, — но мистер Абеднего говорил мне, что он уже говорил вам, что я ему говорил…
— Ах да, да… припоминаю, мистер Титмарш… да, в самом деле. Но, надеюсь, сэр, вы понимаете, что у меня есть дела поважнее, о которых мне приходится помнить.
— Ну как же, сэр, — ответил я.
— Кто-то из конторщиков и вправду говорил про булавку… что у одного из наших джентльменов завелся бриллиант. Так, стало быть, вам ее подарили, да?
— Да, сэр, мне ее подарила моя тетушка, миссис Хоггарти из замка Хоггарти, — сказал я, несколько возвысив голос, ибо я чуточку гордился тем, что имею отношение к замку Хоггарти,
— Должно быть, она очень богата, если делает такие подарки, а, Титмарш?
— А как же, сэр, благодарю вас, — ответил я, — Она и правда женщина большим достатком. После смерти супруга ей досталось четыреста фунтов годового дохода, потом у ней ферма в Слоппертоне, сэр; три дома в Скуош-тейле; да еще, как мне стало известно, три тысячи двести фунтов в банке, — вот какое у ней состояние, сэр.
Видите ли, мне это в самом деле было известна, так как, когда я гостил в Сомерсетшире, агент тетушки в Ирландии, мистер Мак-Манус, уведомил ее письмом, что закладная, которая была у ней на недвижимость лорда Брэллегена, полностью оплачена и деньги положены в банк Кутса. В те поры в Ирландии то и дело происходили беспорядки, и тетушка мудро решила не вкладывать более там деньги, а приискать, куда бы их можно было надежно и выгодно поместить в Англии. Однако же, получая со своего капитала в Ирландии шесть процентов годовых, она нипочем бы не согласилась на меньший процент; и, так как я пошел по коммерческой части, просила меня, когда я возвращался в Лондон, подыскать, куда бы ей поместить деньги, чтобы они давали ей доходу никак не менее прежнего.
— А откуда же вам с такою точностью известно состояние миссис Хоггарти? — спросил мистер Брафф, что я ему тотчас же и сообщил.
— Боже милостивый, сэр! Неужто вы хотите сказать, что у вас, служащего Западно-Дидлсекского страхового общества, почтенная дама спросила совета, куда ей поместить свой капитал, и вы не назвали ей страховое общество, в котором имеете честь служить? Неужели, сэр, вы хотите сказать, что, зная о пятипроцентной премии, полагающейся вам с вложенного капитала, вы не уговорили миссис Хоггарти купить наши акции?
— Я честный человек, сэр, — сказал я, — и не стал бы брать премию от своей родственницы.
— Ваша честность мне известна, мой дорогой… дайте я пожму вашу руку! Я тоже честный человек… у нас все служащие честные. Но мы должны быть еще и благоразумны. Как вам известно, по нашим книгам у нас числится пять миллионов капиталу, это значит, что нам внесено пять самых настоящих миллионов самых настоящих соверенов, сэр, — и все честь по чести. Но отчего бы нам не стать богатейшей Компанией в мире? И к тому оно и придет, сэр, непременно придет, сэр, не будь я Джон Брафф, пусть только господь благословит мою честность и усердие. Но неужто вы полагаете, что это возможно, если каждый из нас не будет всемерно споспешествовать процветанию нашей фирмы? Отнюдь, сэр… отнюдь. И, что до меня, я заявляю об этом всем и каждому. Я горжусь делом рук своих. В какой дом я ни войду, я всюду оставляю проспект нашего страхового общества. Любой из моих поставщиков становится владельцем хотя бы нескольких наших акций. Мои слуги, сэр, мои собственные лакеи и конюхи — и те связаны с Западно-Дидлсекской. И когда человек приходит ко мне просить места, мой первый вопрос: «А застрахованы ли вы, сударь, в нашей Компании, и есть ли у вас ее акции?» И второй вопрос: «А хорошие ли у вас рекомендации?» И если на первый свой вопрос я получаю отрицательный ответ, я говорю: «Прежде чем просить у меня места, приобретите наши акции». Разве вы не видели, как я, — я, Джон Брафф, который пользуется миллионным кредитом, — приехав сюда в карете четверней, вошел в контору и вручил мистеру Раундхэнду четыре фунта девятнадцать шиллингов — стоимость половины акции — за моего привратника? Обратили ли вы внимание, что я удержал шиллинг из пяти фунтов?
— Как же, сэр, это было в тот день, когда вы выписали себе восемьсот семьдесят три фунта десять шиллингов и шесть пенсов, — это было в прошлый четверг, — ответил я.
— А почему я удержал шиллинг, сэр? Потому что это были мои комиссионные, пять процентов комиссионных Джона Браффа, честно им заработанные и взятые у всех на виду. Разве я что-либо скрывал? Ничуть не бывало. А может быть, я поступил так из сребролюбия? Ничуть не бывало, повторил Брафф, прижав руку к сердцу, — я сделал это единственно из принципа; лишь это движет всеми моими поступками, и я с чистой совестью могу повторить это перед лицом всевышнего. Я бы желал, чтобы все мои молодые люди следовали моему примеру… я бы желал… я молюсь, чтобы им это оказалось под силу. Подумайте о моем примере, сэр. У моего привратника больная жена и девять малолетних детей; сам он тоже слаб здоровьем и не жилец на этом свете; у меня на службе он заработал деньги — шестьдесят фунтов с лишком, и больше его детям не на что рассчитывать; если бы не эти деньги, в случае смерти они оказались бы нищими, без крыши над головой. Что же я сделал для этой семьи, сэр? Я забрал эти деньги у Роберта Гейтса и поместил их так, что, когда он умрет, они составят счастье его семьи. Каждый его фартинг вложен в акции нашей Компании; а стало быть, мой привратник Роберт Гейтс сделался держателем трех акций Западно-Дидлсекского страхового общества, и в этом качестве он вам и мне хозяин. Уж не думаете ли вы, что я хочу обмануть Гейтса?
— Как можно, сэр! — возразил я.
— Обмануть беззащитного бедняка и его невинных малюток! Нет, вы не считаете меня на это способным, сэр. Будь у меня такое намерение, я бы опозорил род человеческий. Но что проку от всех моих усилий, от моего усердия? Что, если я и вложил в это дело деньги своих друзей, своих родственников, свои собственные деньги, все мои надежды, мечты, желания, честолюбивые стремления? Вы, молодые люди, не следуете моему примеру. Вы, которых я дарю своей любовью, и доверием, точно собственных детей, чем вы мне отвечаете взамен? Я тружусь в поте лица, а вы сидите сложа руки; я бьюсь как рыба об лед, а вы и ухом не ведете. Скажите сразу: вы мне не верите! О господи, так вот она, награда за всю мою любовь и заботы!
При этих словах мистер Брафф так растрогался, что заплакал настоящими слезами, и тут, признаюсь, я увидел в истинном свете свою преступную нерадивость.
— Я… я очень виноват, сэр, — сказал я, — но тому причиною одна только моя деликатность, не позволявшая мне заговорить с тетушкой о Западно-Дидлсекском обществе!
— Деликатность, мой милый… да какая же тут может! быть деликатность, когда речь идет о том, чтобы приумножить состояние вашей тетушки! Скажите лучше, равнодушие ко мне, скажите лучше, неблагодарность, скажите, неразумие… но только не говорите мне о деликатности, нет, нет, нет, что угодно, только не деликатность. Будьте честны, мой мальчик, вещи надо всегда называть их именами… всегда.
— Да, это и вправду неразумие и неблагодарность, мистер Брафф, — сказал я. — Теперь я это понимаю, и я отпишу тетушке с ближайшей же почтой.
— Не делайте этого, — с горечью сказал Брафф, — наши акции идут по девяносто, и миссис Хоггарти получит со своего капитала всего лишь три процента.
— Нет, сэр, я непременно напишу… вот вам честное благородное слово.
— Что ж, раз уж дали слово, Титмарш, видно, придется написать, слово никогда не надобно нарушать, даже по мелочам. Когда напишете письмо, отдайте его мне, я его пошлю бесплатно, честное благородное слово, — со смехом сказал мистер Брафф и протянул мне руку.
Я протянул свою, и он сердечно ее пожал.
— А отчего бы вам не написать прямо здесь? — сказал он, все не выпуская мою руку. — Бумаги у меня вдоволь.
И вот я сел за стол, очинил прекрасное перо и принялся за письмо.
«Западно-Дидлсекское страховое общество, июнь 1822 года, — вывел я как мог красивее. И далее: — Дражайшая тетушка…» Потом приостановился и задумался, что же писать дальше, ибо письма мне всегда давались с трудом. Написать число и обращение не хитрость, а вот дальше дело помудренее; покусывая перо, я откинулся на спинку стула и принялся размышлять.
— Да что это вы, мой дорогой! — воскликнул мистер Брафф. — Неужто вы собираетесь потратить на это письмо весь день? Давайте я вам его продиктую.
И начал:
«Дражайшая тетушка, рад сообщить Вам, что с тек пор, как я воротился из Сомерсетшира, наш директор-распорядитель и наше правление так мною довольны ж были так добры, что назначили меня третьим конторщиком…»
— Сэр! — воскликнул я.
— Пишите, пишите. Вчера на заседании правления было решено, что мистер Раундхэнд повышается в должности и становится секретарем и статистиком. Его место занимает мистер Хаймор, на место мистера Хаймора садится мистер Абеднего, а вас я назначаю третьим конторщиком. Пишите: «…третьим конторщиком с жалованьем сто пятьдесят фунтов в год. Я знаю, новость сия порадует мою дорогую матушку и Вас, дражайшая тетушка, Вас, которая вею мою жизнь была мне второй матерью.
Когда я в последний раз был дома, Вы, помнится, спрашивали моего совета, как Вам лучше поместить капитал, который, без всякой для Вас пользы, находится у Вашего банкира. С тех пор как я воротился, я не упускал случая осведомиться на сей счет; и как я тут нахожусь в самой гуще деловой жизни, то и полагаю, что, хотя и не вошел еще в настоящий возраст, могу дать Вам совет не хуже иного старше меня по летам и положению.
Я частенько подумывал присоветовать Вам нашу Компанию, но от сего шага удерживала меня деликатность, Я не желал, чтобы на меня легла хотя бы тень подозрения, будто действую я из личных видов. Однако же я нимало не сомневаюсь, что Западно-Дидлсекское общество — самое надежное место для помещения капитала, и притом обеспечивает самый высокий процент.
Из надежнейших источников (это слово подчеркните) мне известно, что положение дел в Компании следующее:
Основной акционерный капитал Компании составляет 5 миллионов фунтов.
Члены правления Вам известны. Достаточно сказать, что наш директор-распорядитель — Джон Брафф, эсквайр, из фирмы „Брафф и Хофф“, член парламента, известен в Сити не менее самого мистера Ротшильда. Как мне доподлинно известно, его личный капитал составляет полмиллиона; а дивиденды, в последний раз выплаченные акционерам Западно-Дидлсекского общества, составили 6 1/8 процента за год. (Мы и вправду объявили такой дивиденд.) Хотя на бирже спрос на наши акции до чрезвычайности велик, четыре старших конторщика располагают правом разместить некоторое количество акций по номиналу — до 5000 фунтов каждый; и ежели Вы, дражайшая тетушка, пожелаете приобрести наши акции на сумму 2500 фунтов, Вы, надеюсь, позволите мне воспользоваться моими новыми правами и оказать Вам эту услугу.
Отвечайте мне немедля по получении сего письма, ибо мне уже предлагают продать все мои акции по рыночной цене».
— Но мне никто этого не предлагает, сэр, — возразил я.
— Нет, предлагают, сэр. Я готов взять ваши акции, но я хочу, чтобы они достались вам. Я желаю привлечь в нашу фирму возможно больше достойной уважения публики. Я хлопочу об вас, потому что питаю к вам добрые чувства и потому — не стану этого скрывать, — что надеюсь соблюсти при том и свой собственный интерес; я человек честный и не таю своих намерений, так что я скажу вам, почему я в вас заинтересован. По уставу нашей Компании я располагаю ограниченным числом голосов, но ежели акции покупает ваша тетушка, я вправе надеяться, — и я не стыжусь в том признаться, — что она будет держать мою сторону. Теперь вы меня понимаете? Моя цель — иметь решающий голос в делах Компании; а добившись этого, я приведу ее к такому процветанию, какого в лондонском Сити еще не видывали.
Итак, я подписал письмо и оставил на столе, чтобы мистер Брафф его отправил.
На другой день мистер Брафф подвел меня к столу третьего конторщика, не упустив при этом случая обратиться к нашим джентльменам с речью, и под ропот пашей братии, недовольной, что их так опередили по службе, я занял свое новое место; хотя, должен сказать, заслуги наши перед Компанией были примерно одинаковые: ведь существовала она всего три года, и самый первый из конторщиков служил в ней всего на полгода долее меня.
— Берегись! — сказал мне завистник Мак-Виртер. — У тебя что, завелись денежки? Или у твоих родственничков? Или, может, они вознамерились вложить их в это предприятие?
Я счел за благо не отвечать ему, а вместо этого взял понюшку из его настольной табакерки и всегда обходился с ним со всяческой добротою; и должен сказать, что он стал относиться ко мне с неизменной учтивостью. Ну, а Гас Хоскинс с той поры уверовал в мое превосходство; прочие же мои сослуживцы в общем приняли мое повышение спокойно, сказавши, что уж если не миновать, чтобы кто-то получил повышение вне очереди, то уж лучше пусть это буду я, чем кто-нибудь другой, ведь я никому из них не причинил вреда, а иным даже оказывал небольшие услуги.
— Я знаю, почему тебе досталось это место, — заметил Абеднего. — Это я тебе удружил. Я рассказал Браффу, что ты родня Престону, лорду-казначею, что он прислал тебе олений окорок и все такое; и теперь Брафф надеется, что ты будешь ему полезен в высших сферах.
Абеднего, вероятно, был недалек от истины, ибо наш хозяин — как мы его называли — частенько заговаривал со мною о моем родиче, велел мне продвигать наше предприятие в Вест-Энд, вербовать в число наших клиентов побольше титулованной знати и прочее в том же роде. Напрасно я уверял его, что не имею никакого влияния на мистера Престона.