История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти - Теккерей Уильям Мейкпис 7 стр.

— Те-те-те, — говорил мистер Брафф, — так я вам и поверил. Ни с того ни с сего олений окорок в подарок не присылают.

И я уверен, он посчитал меня за человека весьма опасливого и осмотрительного; ведь я не похвалялся своей знатной родней и помалкивал о своих высоких связях. Разумеется, он мог бы узнать всю правду у Раса, с которым я делил комнаты, но Гас его уверял, что я со всей этой знатью на дружеской ноге, и хвалился этим куда больше меня самого.

Сослуживцы мои прозвали меня аристократом.

Подумать только, размышлял я, чего я достиг благодаря бриллианту, который мне подарила тетушка Хоггарти! Какая удача, что она не дала мне денег, которые я так надеялся от нее получить! Не будь у меня этой булавки, отдай я ее не мистеру Полониусу, а любому другому ювелиру, леди Бум никогда бы меня не приметила; а если бы не она, и мистер Брафф никогда бы меня не приметил, и не бывать бы мне третьим конторщиком Западно-Дидлсекского.

От всего происшедшего я взыграл духом и, получивши повышение по службе, в тот же вечер отписал моей драгоценной Мэри Смит и предупредил ее, что «некое событие», которого один из нас жаждет всем сердцем, может произойти скорее, нежели мы надеялись. А почему бы и нет? Годовой доход мисс Смит составлял семьдесят фунтов, мой — сто пятьдесят, и у нас давно было решено, что, когда наш доход достигнет трехсот фунтов, мы обвенчаемся. «Ах, — думал я, — ежели бы мне можно было сейчас оказаться в Сомерсетшире, я бы смело подошел к дверям старика Смита (Мэри жила у дедушки, отставного лейтенанта флота), постучал бы дверным молотком и встретился бы с моей любимой Мэри в гостиной, и не надо было бы мне прятаться за стогами сена и подстерегать, когда она выйдет из дому, или в полночь кидать камешки в ее окно».

Вскорости от моей тетушки пришел очень милостивый ответ. Она еще не надумала, как распорядиться своими; тремя тысячами, гласило письмо, но она поразмыслит над моим предложением и просит меня придержать акции некоторое время, покуда она не придет к окончательному решению.

А что тем временем предпринимал мистер Брафф? Я узнал об этом много спустя, в году 1830-м, когда и он; сам, и Западно-Дидлсекское страховое общество исчезли без следа.

— Кто в Слоппертоне юристы? — спросил он меня однажды, словно бы мимоходом.

— Мистер Рэк, сэр, — ответил я. — Он адвокат тори, и мистеры Ходж и Смизерс, либералы.

Этих последних я знал как нельзя лучше, ибо не стану скрывать, что до того, как в наших местах поселилась Мэри Смит, я был неравнодушен к мисс Ходж и к ее пышным золотым локонам. Но приехала Мэри и, как говорится, наставила ей нос.

— А каких политических взглядов придерживаетесь вы?

— Мы-то, сэр, либералы.

Мне было немного совестно в этом признаться, ибо мистер Брафф был завзятый тори. Однако же «Ходж и Смизерс» фирма весьма почтенная. Я даже как-то доставил от них пакет поверенным нашей фирмы Хиксону, Диксону, Пэкстону и Джексону, которые ведут ее дела в Лондоне.

— Ах, вот как! — только и сказал мистер Брафф и, переменив разговор, принялся восхищаться моей бриллиантовой булавкой.

— Титмарш, дорогой, — сказал он, — у меня в Фулеме есть некая молодая особа, на которую, поверьте, стоит поглядеть, а она от папаши так про вас наслышана (а все оттого, что я люблю вас, мой дорогой, и не хочу этого скрывать), что ей не терпится вас увидеть. Почему бы вам не приехать к нам на недельку, а вашу работу будет пока исполнять Абеднего?

— Что вы, сэр! Вы так добры, — сказал я.

— Значит, решено, вы приезжаете к нам, и, надеюсь, мой кларет придется вам по вкусу. Но послушайте, мой дорогой, боюсь, вас франтом не назовешь… вы не довольно придерживаетесь моды. Понимаете, что я хочу сказать?

— У меня есть еще синий сюртук с медными пуговицами, сэр.

— Что?! Тот самый, у которого талия чуть не под мышками, тот, в котором вы были на балу у миссис Брафф? (Талия у моего сюртука и в самом деле была высоковата, ведь его шили в провинции, да к тому же два года назад.) Нет, нет, это не годится. Вам нужно новое платье, сэр… два новых сюртука и все прочее.

— Сэр! — возразил я. — Ежели говорить правду, я и так нахожусь в весьма стесненных обстоятельствах и еще очень не скоро смогу позволить себе новый сюртук.

— Эка выдумали! Пусть вас это не тревожит. Вот вам десять фунтов, держите, а впрочем, нет, лучше вам отправиться к моему портному. Я сам вас к нему свезу, голубчик, а счет не ваша печаль!

И он и вправду отвез меня в своей великолепной карете четверкой на Клиффорд-стрит, к мистеру фон Штильцу, который снял с меня мерку и прислал мне на дом два преотличнейших сюртука (один парадный, другой попроще), бархатный жилет, жилет шелковый и три пары панталон отменного покроя. Брафф велел мне купить башмаки и лакированные туфли да шелковых чулок для званых вечеров; так что, когда мне пришла пора ехать в Фулем, я ничуть не уступал любому аристократу, и Гас сказал, что я, «ну ей-богу, завзятый великосветский щеголь».

А тем временем Ходжу и Смизерсу было послано следующее письмо:

Как я уже говорил, письмо это попало ко мне в руки долго спустя. В 1822 же году, когда, надевши свое новое платье, я отправился в Фулем погостить недельку в «Ястребином Гнезде» — резиденции Джона Браффа, эсквайра, члена парламента, — я о нем и ведать не ведал.

& ГЛАВА VII

Как Самюэл Титмарш достиг головокружительных высот

Обладай я красноречием Джорджа Робинса, я, пожалуй, сумел бы достойным образом описать «Ястребиное Гнездо»; довольно сказать, однако же, что это прекрасное загородное имение: прекрасные газоны, полого спускающиеся к реке, прекрасные боскеты и оранжереи, отличные конюшни, службы, огороды, все высший сорт, rus in urbe , как выразился несколько лет назад сей знаменитый аукционист, продавая это имение с молотка.

Я приехал в субботу за полчаса до обеда; важный господин в черном провел меня в мою комнату; человек в шоколадной куртке с золотым галуном и с гербом Браффов на пуговицах принес мне на серебряном подносе серебряную мисочку для бритья и горячую воду; в шесть часов был подан великолепный обед, и я имел честь явиться вниз во фраке от фон Штильца, в новых шелковых чулках и лакированных туфлях.

Когда я вошел, Брафф взял меня за руку и представил своей супруге, дородной белокурой даме в голубом атласном платье, потом дочери, высокой тощей темноглазой девице лет восемнадцати с густыми нависшими бровями, на вид весьма дурного нрава.

— Белинда, душенька, — обратился к ней папаша, — этот молодой человек один из моих конторщиков, он был у нас на бале.

— Ах, вот как! — отозвалась Белинда, надменно вскинув голову.

— Но он не простой конторщик, мисс Белинда, так что сделай милость, не вороти от него нос. Он приходится племянником графине Бум и, надеюсь, скоро займет весьма высокое положение и в нашем предприятии, и в Сити.

Услыхав имя графини (а я уже раз десять говорил, что вовсе не состою с нею в близком родстве), мисс Белинда низко присела, поглядела на меня в упор и сказала, что постарается, чтобы друг papa остался доволен пребыванием в «Ястребином Гнезде».

— Сегодня у нас не слишком много monde , - продолжала мисс Брафф, — и мы en petit comite , но, я надеюсь, до отъезда вы еще увидите у нас кое-какое societe , которое сделает ваше sejour весьма приятным.

По тому, как она пересыпала свою речь французскими словечками, я сразу понял, что она девица весьма светская.

— Правда, мила? — шепнул мне Брафф, который, видимо, без меры гордился дочкой. — Правда, мила, а?.. Признавайтесь, хитрец? Разве в Сомерсетшире увидишь такое воспитание?

— Ну что вы, сэр! — отвечал я не без лукавства, думая между тем, что «некая особа» в тысячу раз красивей, безыскусственней и куда лучше воспитана.

— А как моя дорогая душенька провела день? — спросил папаша.

— О papa! Мы с капитаном Физгигом немного музицировали, капитан Физгиг на флейте, а я — j'ai pince арфу. Ведь правда, капитан?

— Да, Брафф, ваша прелестная дочь a pince арфу, — отвечал достопочтенный капитан Физгиг, — и louche фортепьяно, и egratigne гитару, и ecorche парочку романсов; и мы имели удовольствие совершить promenade a l'eau прогулялись по воде.

— Да что вы, капитан! — воскликнула миссис Брафф. — Как это вы гуляли по воде?

— Перестаньте, maman, вы не знаете по-французски! — насмешливо оборвала ее мисс Белинда.

— Это печальное упущение, сударыня, — серьезно произнес Физгиг, — я очень бы советовал вам и Браффу взять несколько уроков: ведь вы бываете в высшем свете, а то просто выучите десяток-другой французских выражений и нет-нет да и вставляйте их в разговор. Надо полагать, мистер как-вас-там, у вас в конторе вы обычно изъясняетесь по-французски?

И он посмотрел на меня через лорнет.

— Мы изъясняемся по-английски, сэр, — отвечал я, — ибо английский язык вам знаком лучше французского.

— Не у всех были ваши возможности, мисс Брафф, — продолжал капитан. Не всякий имел возможность voyagez , как мы с вами, не так ли? Mais que vonlez-vous , мой дорогой сэр, вам надо держаться ваших проклятых гроссбухов и прочего. А как будет по-французски гроссбух, мисс Белинда?

— Ну что вы спрашиваете? let n'en sais rien .

— А не худо бы выучить, мисс Брафф, — сказал ее папаша. — Дочери английского коммерсанта не пристало стыдиться отцовского занятия. Я-то не стыжусь сказать, чем зарабатываю на хлеб, меня гордыня не обуяла. Кто знает Джона Браффа, тем известно, что десять лет назад он был простым конторщиком без гроша за душой, вот как мой друг Титмарш, а нынче у него полмиллиона. Кого в парламенте слушают с таким вниманием, как Джона Браффа? А сыщется ли в целой Англии хоть один герцог, чтоб задавал такие обеды, как Джон Брафф? И чтоб давал за дочкой такое приданое, как Джон Брафф? Да-с, дорогой сэр, ваш покорнейший слуга может купить дюжину немецких герцогов со всеми потрохами! Но меня гордыня не обуяла, нет, сэр. Вот она, моя дочь — взгляните, — после моей смерти она будет хозяйкой всего моего состояния; но разве я возгордился? Нисколько! Пусть на ней женится тот, кто сумеет завоевать ее сердце, вот и весь сказ. Вы ли это будете, мистер Физгиг, сын пэра, или вы, Билл Тидд, герцог ли, чистильщик сапог — мне все равно! Все равно, ясно?

— Ах-ах, — тяжко вздохнул тот, кого назвали Билл Тидд, до крайности бледный молодой человек с черной лентой вместо шейного платка и с открытым воротом, точно у Байрона. Он стоял, опершись на каминную полку, я томными зелеными глазищами пожирал мисс Брафф.

— Ах, Джон, дорогой мой Джон! — воскликнула миссис Брафф и, схвативши руку супруга, поцеловала ее. — Ты ангел, настоящий ангел!

— Не льсти мне, Изабелла, я обыкновенный человек, простой честный лондонец, и нет во мне ни крупицы гордыни, единственный предмет моей гордости — ты и дорогая моя дочь — две мои красавицы! Вот так мы и живем, Титмарш, мой дорогой: живем счастливо и скромно, как и подобает добрым христианам. Отпусти мою руку, Изабелла.

— Maman, как можно при гостях, это гадко! — визгливым голосом укорила свою мамашу мисс Белинда; и maman тихонько выпустила руку супруга, и из ее объемистой груди вырвался громкий и тяжкий вздох. Я проникся расположением к этой простодушной женщине и еще большим уважением к Браффу. Нет, не может быть дурным человеком тот, кого так боготворит собственная жена.

Вскорости объявили, что кушать подано, и мне выпала честь вести к столу мисс Белинду, которая довольно сердито, как мне показалось, поглядела на капитана Физгига, ибо сей джентльмен предложил руку миссис Брафф. Он сел справа от миссис Брафф, а мисс поспешила занять место рядом с ним, предоставив мне и мистеру Тидду расположиться напротив них, по другую сторону стола.

За обедом сперва подали тюрбо и суп, а вслед за тем, разумеется, индейку. И почему это ни один званый обед не обходится без индейки? Впервые мне довелось отведать настоящего черепахового супу; и я заметил, что миссис Брафф, которая сама его разливала, все зеленые звездочки жира положила супругу и несколько кусочков птичьей грудинки тоже приберегла для него.

— Я человек простой, — говорил Джон Брафф, — пища у меня простая. Мне не по вкусу все эти ваши разносолы, но для любителей полакомиться я держу французского повара. Я, знаете ли, не себялюбец, я человек без предрассудков; и ежели моей мисс по вкусу всякие там бешемели и прочие фокусы, я не препятствую, пусть ее. Отведайте вулеву, капитан.

За обедом было вволю шампанского и старой мадеры, а для любителей подавали черное пиво в больших серебряных кружках. Брафф особливо гордился своей приверженностью к пиву; и, когда дамы удалились, сказал: «Господа, пейте, сколько вашей душеньке угодно, Тиггинз подаст, только скажите, у нас этого добра вдосталь», — потом расположился в креслах и уснул.

— Он всегда спит после обеда, — шепнул мне мистер Тидд.

— Подайте-ка мне вон того вина с желтой печатью, Тиггинз, распорядился капитан. — В тот вчерашний кларет что-то намешано, у меня от него дьявольская изжога!

Должен признаться, желтая печать пришлась мне куда больше по вкусу, нежели тетушкино Росолио.

В самом непродолжительном времени я уже знал, кто таков мистер Тидд и о чем он мечтает.

— Не правда ли, она восхитительна? — обратился он ко мне.

— Вы о ком, сэр? — спросил я.

— О мисс Белинде, о ком же еще! — воскликнул Тидд. — В целом мире не найдете других таких глаз, такой воздушной фигурки!

— Ей бы побольше жирку, мистер Тидд, — сказал капитан, — и поменьше бровей. Не к лицу девице такие грозные брови. Qu'en dites-vous , мистер Титмарш, как сказала бы мисс Белинда?

— Кларет, по-моему, отменный, сэр, — отвечал я.

— Э, да вы, оказывается, молодчина! — сказал капитан. — Volto sciolto , а? Вы слишком уважаете хозяина дома, который изволит так сладко почивать?