Казуя выбрался из-за стола и остановился на минуту перед новичком в чёрном военном комбинезоне, затем обошёл вокруг раз, другой… Двадцать три, почти мальчишка с его точки зрения, высокий, даже чуть выше самого Казуи, гибкий и изящный, хотя в ширине плеч он не уступил бы ни Казуе, ни Брайану. Яркие рыжие пряди закрывали шею, а ведь по уставу положено стричь волосы значительно короче, и они казались ещё ярче из-за тёмного комбинезона. Кожа светлая с необычным лёгким золотистым загаром.
Казуя чуть замедлил шаги и без стеснения окинул новичка оценивающим взглядом со спины: длинные сильные ноги, узкие бёдра, крепкая широкая спина, скованные наручниками запястья, проворные пальцы человека, привыкшего копаться в двигателях и прочей технике… Он остановился слева от заключённого и хотел оценить его профиль, но не успел. Майор спокойно повернул голову и смерил его прямым открытым взглядом ― таким же оценивающим взглядом. Уверенность в резких чертах, спокойствие и безмятежность. И намёк на ехидную улыбку на губах. Под ровными тёмными линиями бровей плясали задорные золотистые искорки в глубине светло-карих глаз. Слева на высокой скуле ― пара бледных шрамиков. После Казуя заметил шрам почётче ― тот пересекал правую бровь.
Красивый? Нет, не то… Этот мальчишка выглядел нелепо и неуместно в таком месте как тюрьма. Светлый и чистый, безупречный. Он тут явно лишний. Поначалу подумалось, что это преступление ― испачкать его тюремными порядками, а потом ― такого чёрта с два испачкаешь. Гордая посадка головы, странная уверенность, которую почти не отличить от самоуверенности, насмешливость в каждой чёрточке, непреклонность во взгляде, свободолюбие и чувство собственного достоинства… Он словно всем видом говорил: “Мне наплевать, как низко придётся падать, я смогу подняться ещё выше, чем прежде”.
― Добро пожаловать в тюрьму Зэт, ― Казуя сверился с досье, ― Кан Ёнхо. Или лучше Хоаран, рыжий?
В досье прозвище шло первым.
― Лучше, ― подтвердил заключённый. Казуя на миг выпал из реальности, когда услышал его голос. Как бархат, под которым прятались стальные когти. Низкий, глуховатый, но полный красок из-за иронии и богатых эмоциональных оттенков. Этот рыжий как будто играл своим голосом и заставлял его каждый миг звучать по-новому. Эффект потрясающий.
― Не лучше, увы, ― осадил Казуя новичка и прихватил со стола инъектор с маркером. ― Номер восемьдесят один. Советую запомнить и реагировать на него вовремя. Будет немного больно.
Свежеиспечённый «восемьдесят первый» слегка пожал плечами, но намёк на улыбку продолжил играть у него на губах.
Казуя обошёл заключённого, левой рукой немного сдвинул ворот комбинезона, смахнул в сторону длинноватые рыжие пряди и тронул золотистую кожу. Погорячился, пожалуй. Подушечки пальцев тут же легонько стало покалывать, словно в них тыкали тончайшими микроскопическими иголками. Казуя сделал глубокий вдох, дабы отогнать странные ощущения, затем прижал к шее рыжего инъектор и решительно нажал на кнопку активации. С тихим щелчком аппарат сработал и ввёл под кожу маркер.
Казуя медленно убрал инъектор и отметил крошечную алую каплю, проступившую на месте укола. Хотелось слизнуть её языком, и не просто слизнуть, а ещё и залечить ранку поцелуем. Должно быть, такую золотистую кожу приятно трогать губами, правда, вид и поведение рыжего к этому не располагали ― он по-прежнему казался слишком чистым и чужим для этого места.
― И чего ты ждёшь от пребывания в тюрьме?
― Ничего. Всего лишь намерен провести здесь двенадцать лет.
Фьюри увёл восемьдесят первого, чтобы показать ему камеру, выдать тюремную форму, проводить в душ и по пути объяснить местные правила.
Казуя немедленно перебрался в малый кабинет и переключился на маркер восемьдесят первого номера. Любопытно было взглянуть на его первые часы в тюрьме.
Рыжий измерил камеру шагами, получил форму, избавился от наручников и отправился в душ, где скинул комбинезон и отдал капитану, как и простую металлическую цепочку с шеи. Никаких иных вещей у него при себе не оказалось.
Казуя задумчиво разглядывал обнажённого новичка. Увиденное ему нравилось. Под золотистой кожей проступали длинные гибкие мышцы, а на ногах и руках эти мышцы казались стальными. Правда, кожу то тут, то там пятнали следы от огнестрельных и резаных ранений, ожогов, но они почему-то не бросались в глаза, хотя должны бы.
В душе восемьдесят первый застал уже знакомую картину ― знакомую для Казуи. Пятьдесят третий с азартом вколачивался в шестьдесят седьмого, которого держала парочка других заключённых. На эту возню рыжий внимания не обратил и шагнул под горячие струи.
― Эй, зелёный, хочешь сбросить напряжение? ― окликнули его.
― На кой ему? ― недовольно поинтересовался кто-то в углу. ― Небось, недавно с девкой кувыркался.
― А он красавчик… ― Один из первой смены потянулся рукой к пояснице восемьдесят первого. В следующую секунду потянувшийся валялся на полу и выл, ухватившись за предплечье. Казуя намётанным взглядом определил, что ― в лучшем случае ― у несчастного сломано запястье.
Рыжий невозмутимо ополоснул руки и отправился в раздевалку. Охрана набежала как раз тогда, когда он надел серые форменные брюки. В воздухе замелькали длинные ноги с узкими ступнями, и солдаты полетели во все стороны, как кегли. Потом грохнули три выстрела ― один за другим. Фьюри пальнул из пистолета, заряженного резиновыми пулями. Рыжий свалился на пол от болевого шока, а может, потерял сознание. Его тут же подхватили и поволокли в карцер.
Да уж, Казуя не зря предчувствовал, что карцеру долго скучать не придётся.
― Господин Мишима, восемьдесят первый покалечил одного из заключённых и оказал нам сопротивление. Как его наказать? ― Брайан, как обычно, доложил обо всём.
― Пусть три дня посидит в карцере и подумает об этом. Просто посидит, ― уточнил Казуя. ― Не трогайте его, но не давайте спать.
Он переключил камеру через полтора часа и полюбовался на восемьдесят первого в карцере. Этот умник спокойно отжимался в слепящем ярком свете и под аккомпанемент резких звуков.
Карцер был сконструирован таким образом, чтобы в нём наказанные не могли стоять в полный рост и не могли лежать, свободно вытянувшись. Заключённый опирался на ладони и колени и размеренно отжимался. Находчиво, но надолго ли его хватит?
Казуя устал раньше, чем рыжий исчерпал весь комплекс своих разминочных упражнений. Когда же он вновь переключил камеру, восемьдесят первый спал. Улёгся на полу, закинул руки за голову, а длинные ноги ― на стену и спал себе, наплевав на освещение и шумы.
― Капитан, у вас там восемьдесят первый спит. Разбудите.
Фьюри вышел на связь через пятнадцать минут.
― Сломал ногу сержанту. Что с ним делать?
Казуя задумчиво хмыкнул, опять переключил камеру и уставился на спящего восемьдесят первого. Все следы после стычки с охранниками ― разбитая губа.
― В блок С тащите, подвесьте на цепи и поучите резиновыми дубинками. Только без усердия ― именно поучите.
― Да, господин Мишима.
Казуя проследил, как восемьдесят первого вытащили из карцера, нацепили наручники и отволокли в блок С, представлявший собой просторное помещение с мягкими стенами. Наручники с рыжего сняли, зато защелкнули на запястьях браслеты от цепей. Пострадавший сержант с ногой в фиксаторе покрутил ручку у двери, намотав цепи на барабан. Через минуту ступни заключённого висели над полом. Мышцы на руках и плечах напряглись, проступив под золотистой кожей предельно отчётливо.
Восемьдесят первый запрокинул голову, оценил конструкцию под потолком и с едва заметной улыбкой что-то сказал негромко. Этого хватило, чтобы все присутствующие накинулись на него с дубинками. Удары друг за другом посыпались на спину, бока, живот, кто-то даже добавил кулаком в челюсть.
― Капитан, лицо не трогайте, ― велел по внутренней связи Казуя и недовольно нахмурился.
По лицу больше не били, зато резиновые дубинки с удвоенным пылом принялись рассекать воздух и глухо бить по корпусу.
Рыжий молчал и упорно отказывался терять сознание, зато кому-то врезал ногой в живот. Брайан немедленно приложил дубинку к его ноге, тот зажмурился и закусил губу, затем влепил пяткой капитану в лоб. Немедленно его осыпал град ударов. Кожа восемьдесят первого больше не казалась золотистой, она была красной от крови. И сознание он потерял только после пары ударов Фьюри: первый сломал ему ногу, а второй пришёлся на место перелома ― и рыжий отключился.
Казуя прогулялся в блок С и осмотрелся внутри. Подчинённые курили в углу, а в центре помещения висел на цепях упрямый мальчишка. С босой ступни на пол размеренно капало красным.
Казуя подошёл ближе, запустил пальцы в яркие пряди и чуть приподнял голову восемьдесят первого. Прикрытые глаза, бледная кожа, на подбородке алая ниточка крови, струившейся из разбитой губы. Он отпустил рыжего, и голова того вновь безвольно свесилась на грудь. На залитой кровью коже вблизи отчётливо виднелись старые шрамы и рубцы. Если рыжий хоть раз прежде попадал в плен, то нынешнее наказание для него всё равно что детская забава. Выдержит.
Казуя опустился на корточки, ощупал правую ногу от колена до ступни, затем левую. Да, Брайан сломал кость на левой.
Он выпрямился и потянул из кармана платок, чтобы вытереть испачканные красным руки. Вытирал и смотрел на рыжего, испытывая противоречивые желания. С одной стороны, ему стало любопытно, можно ли сломать корейского упрямца. С другой стороны, он очень не хотел, чтобы подобное произошло. И ещё ни один заключённый на его памяти не держался так, как держался восемьдесят первый.
Рыжий вроде бы выказывал смирение и принимал наказание, но стоило хоть кому-то тронуть его ― вспыхивал огонь. И почему же он всё-таки отказался от защитника в суде и сразу же признал вину, даже не попытавшись оправдаться? Это странно сочеталось с его нелюбовью к дисциплине и склонностью давать сдачи почти что заранее.
― Что с ним делать? ― спросил Фьюри, остановившись рядом с Казуей и бросив на восемьдесят первого мрачный взгляд.
― А что теперь сделаешь? Я же сказал тебе ― просто поучить. Несите его в медицинский отсек.
Сержант у двери покрутил ручку, ослабив цепи, остальные занялись браслетами, после ухватили рыжего за руки и поволокли к выходу мимо Казуи. Он скользнул взглядом по запрокинутой голове, окровавленной груди и отметил оставшиеся на полу красные полосы от ступней.
Идти в медицинский отсек не хотелось, но выхода не было. В конце концов, именно Казуя ― старший врач на станции. Не то чтобы он не желал выполнять свои обязанности… Рыжий его беспокоил, смущал, нарушал собой привычный уклад. Это одновременно привносило разнообразие, но и немного пугало новизной, на которую Казуя давно уже не рассчитывал. А ещё он боялся, что видит больше, чем есть на самом деле.
Боялся разочарования.
Восемьдесят первого тем временем устроили на полке регенерационной машины. Казуя на ходу прихватил ножницы, разрезал ткань и сдёрнул всё лишнее с заключённого, избегая смотреть на золотистую кожу. Отложив ножницы, он проверил сломанную ногу и нажал кнопку активации. Полка медленно втянулась в трубу машины и вернулась обратно через пятнадцать минут. Рыжий теперь напоминал статую из белого мрамора, поскольку внутри машины его облило регенерационным раствором. Казуя небрежно смахнул полотенцем ещё мягкий раствор с его лица и сухо велел перенести его на узкую койку. Подчинённые выполнили приказ, заодно пристегнув руки заключённого крепкими ремнями к койке, после чего по жесту полковника удалились.
Казуя осмотрел ногу рыжего и убедился, что раствор застывает равномерно. В принципе, можно было стереть раствор с тела, оставив его лишь на ноге. С другой стороны, рыжему досталось неслабо во время «урока», поэтому стирать раствор Казуя всё же не стал. С таким темпераментом новый «урок» для восемьдесят первого не за горами, так что лучше сразу подлечить по максимуму.
Он хотел накрыть рыжего простынёй, но помедлил, разглядывая облитое белым тело. Сплошные мышцы и сухожилия… Гибкая сила, скорость и выносливость, что спаял воедино неведомый скульптор. Он медленно провёл пальцами по белой шершавой поверхности на плече. Раствор почти затвердел ― даже следа не осталось от его прикосновения.
========== 03 ==========
От слабого движения белая твёрдая плёнка на пальцах растрескалась и осыпалась вниз мелкими кусочками. Рыжий вскоре понял, что руки пристёгнуты к койке, потом медленно повернул голову.
Казуя поболтал вино в бокале и спокойно встретил немного озадаченный взгляд восемьдесят первого. Наверное, ему хотелось задать несколько вопросов, но он воздержался, обнаружив, что Казуя удобно развалился в кресле с бокалом вина, а меж его расставленных ног пристроился на коленях шестьдесят седьмой со скованными за спиной руками. Шестьдесят седьмой вообще не мог ответить ни на чьи вопросы, поскольку рот его был занят.
― Левой ногой пока не шевели ― сломана, ― невозмутимо сообщил рыжему Казуя. ― Рёбра у тебя крепкие ― с ними всё в порядке.
Тот ничего на это не ответил, скользнул безразличным взглядом по усердно трудившемуся шестьдесят седьмому и вытянулся на койке, вновь уставившись в потолок.
― Если охота расслабиться, этот парень о тебе позаботится.
― Спасибо, нет, ― вежливо отказался от щедрого предложения рыжий.
― Напрасно. Тебе тут двенадцать лет торчать. Женщин нет.
― Когда я сюда отправлялся, и в мыслях не держал, что тут случится знаменательная встреча с будущей супругой или хотя бы любовницей, ― язвительно пояснил восемьдесят первый.
― Уж прости, но что-то сильно я сомневаюсь, что ты тут плоть усмирять будешь двенадцать лет.
― Разве в тюрьмах не полагается добавлять в еду специальные препараты, которые…
― Может, и полагается. Но кто сказал, что это обязательно?
― Проще говоря, тут этого правила не придерживаются?
― Именно. И тут все развлекаются за счёт друг друга, нравится тебе это или нет. И пока что только ты тут единственная невинная овечка.
― Я не был бы так уверен в этом, ― со смешком отозвался рыжий.
Казуя задумчиво хмыкнул, оттолкнул шестьдесят седьмого и указал ему на дверь. Допив вино и застегнув брюки, неторопливо поднялся, чтобы прогуляться к койке. Небрежно откинул простыню с левой ноги и осмотрел результат. Да, ещё рано.
― Стало быть, ты просто выглядишь невинной овечкой?
― Правда? ― Безмятежный взгляд из-под полуприкрытых век.
― Правда. Ты похож на огненную воду, что пьянит одним своим видом. Но трудно представить тебя… гм… да, трудно. Мне воображения не хватает.
― Мне тоже, ― доверительно поделился собственными мыслями по этому поводу рыжий. И даже не потрудился скрыть сарказм. Интересно, он сам по себе такой насмешник или сознательно нарывается?
― Значит, всё-таки овечка.
― Ну… тогда овечка зубастая.
― Зубы всегда можно выбить, когти вырвать, как и прочие лишние детали.
― И это окупится?
Нет, не окупится. По крайней мере, в данном конкретном случае. Но признаваться в этом Казуя не собирался. И не собирался признаваться в том, что его устраивал как раз зубастый хищник, и куда больше устраивал, чем покорная овечка. Овечка ― это слишком просто и пресно.
― Твоя проблема ― твоя красота, рыжий.
― Надо же. Не знал, что я, оказывается, красивый. Хотя красота сама по себе вещь хрупкая. Немного кислоты в лицо ― и проблемы больше нет.
Казуя невольно сжал кулаки. Мысль про кислоту совершенно не вдохновляла. Более того, это прозвучало… кощунственно.
― Ты сюда загремел всего на двенадцать лет, а не пожизненно. Лицо тебе после пригодится. Кислота ― это опрометчиво.
― Почему же? Меня мало волнует то, как именно я выгляжу. Через двенадцать лет, подозреваю, больше волновать меня это точно не станет, а вот ещё меньше…
― Напрасно… ― Казуя спокойно прикоснулся к скуле рыжего и медленно провёл пальцами по золотистой коже. Получил ногой по голове. Хорошо, что успел немного отклониться, и удар вышел по касательной, но всё равно… чувствительно. Казуя прижал правую ногу восемьдесят первого к койке.