Рыжий Эдик, нет-нет да и поглядывавший в сторону новоприбывших, криво усмехнулся:
— Смотри-ка, и волкодава своего притащили.
Пес, словно скучая, поглядывал на хозяина, вопрошая глазами: «Что, хозяин, когда начнется настоящая работа?»
Сулимо наклонился к дверце пилота и закричал, перекрывая свист винтов и рокот вихревого потока:
— Глуши давай свою шарманку! А ты бери своего волка и пошли, — буркнул он проводнику. — Остальных, кстати, тоже касается.
Молчаливая группа направилась к концу взлетной полосы. Лишь пес тихо повизгивал, то ли принимая происходящее за игру, то ли радуясь, что утомительный полет наконец закончился и он вновь стоит на твердой земле.
В кунге, куда капитан привел десантников, трупа Поручика уже не было, зато старший лейтенант Артур все еще зажимал окровавленной горстью снега разбитую переносицу.
— А вот и наш пострадавший, — хмуро бросил Сулимо, проходя к перевернутому столу. — Ну что, супермен, мало не показалось? — Тон его был язвительным, откровенно насмешливым.
Лейтенант взглянул на капитана с неприкрытой злостью.
— Я его умочу, заразу! — Лейтенант оторвал от лица алый снежный комок, аккуратно коснулся переносицы двумя пальцами, со свистом втянул воздух между сомкнутых зубов и поморщился: — Больно, бляха муха, — выдохнул он.
— А ты как думал?! — жестко хмыкнул Сулимо. — Это тебе не сопляков в учебке мудохать.
Артур покачал головой и снова прижал снежок к распухшему лицу.
Стоявшие у двери десантники за время этого короткого разговора не проронили ни слова. На их лицах застыло одинаковое равнодушное выражение. Овчарка нервно вздрагивала, вдыхая черным влажным носом запахи свежей крови и смерти, все еще витавшие в жарко натопленном кунге.
Капитан повернулся к солдатам и, указав на изуродованный гермошлем Алексея, коротко скомандовал:
— Ладно, давайте работайте.
Проводник подвел пса к гермошлему и тихо, почти ласково скомандовал:
— След, Буран. След.
Овчарка жадно втянула влажными ноздрями воздух, потопталась на месте, принюхиваясь, и вдруг резво рванулась к выходу.
Лейтенант вскочил:
— Я с ними, капитан.
— Сядь уже, — спокойно посоветовал тот.
— Но капитан… — чуть ли не взмолился лейтенант. — Дай я этой тварью займусь. Гадом буду, он у меня до Ростова на карачках поползет.
— Сядь, я сказал, — неожиданно жестко рявкнул Сулимо. — Мордой вон лучше своей займись. Смотреть страшно.
Он еще не успел закончить фразу, а десантники уже выскользнули за дверь, в темноту.
— Ничего, ребята сами его найдут, — уже спокойнее, почти примирительно добавил капитан, глядя на черный морозный дверной проем. — А ты мне здесь понадобишься. Сворачиваться пора, а у нас еще дел невпроворот.
Лейтенант посмотрел в потолок и издал горлом звук, похожий на хриплый яростный рев.
— Да ладно, кончай, — вновь жестко посоветовал Сулимо. — Яриться, Артур, надо было, когда этот летун на тебя прыгнул. А ты все прихорашивался. Позы красивые принимал. Теперь ходи с разбитой рожей. — Он вдруг мгновенно успокоился. Вообще смены настроения происходили у него абсолютно непредсказуемо и резко. — Ладно, проехали. Давай-ка, иди… — капитан пощелкал пальцами.
— Куда? — не понял тот.
— Ну, иди там… — Сулимо цыкнул сквозь зубы. — Иди скомандуй, пусть аппаратуру сворачивают. А я за техниками погляжу. Сниматься пора. Давай, давай, давай.
Лейтенант нехотя поднялся и потопал к двери.
Десантники углубились в жиденький лесок. Здесь снег был глубже, однако они даже не сбавили шага, а прорывались сквозь неверный покров с нахальством и напором самоходных установок. Похоже, их абсолютно не трогало то, что идти стало сложнее. Преследователи бежали и бежали с монотонностью хорошо отлаженных механизмов. В принципе здесь, в посадках, они вполне могли бы выследить беглеца и без собаки. Но это заняло бы больше времени. Пришлось бы отыскивать следы самим: лишние секунды, складывающиеся в минуты.
Черный пес хрипел и рвался вперед. След Алексея был совсем свежим, и овчарка держала его без труда. Ни один из десантников не сомневался в том, что через полчаса — минут через сорок беглец появится в пределах прямой видимости. И уж тогда ему никуда не деться.
Глава седьмая
Когда Алексей посмотрел на часы, стрелки показывали семнадцать минут четвертого. Значит, бежит он примерно час. Час петляния среди редких деревьев по глубокому снегу.
Ноги ныли, спину ломило, по лицу градом катился пот. Алексей постарался задержать дыхание и прислушался к ночной тишине. Поначалу он ничего не различал. В ушах стоял тупой, тяжелый гул, перед глазами плавали золотые звездочки. Организм настойчиво требовал кислорода. В этот момент Алексей впервые за несколько последних лет пожалел о том, что не занимался спортом. «Учту на будущее, — подумал он. — Когда все закончится, займусь бегом».
Алексей несколько раз глубоко вдохнул, насыщая кровь кислородом, а затем принялся дышать спокойными редкими глотками. Гул в ушах постепенно» таял. Возможно, если бы он постоял еще минут десять, организм окончательно оправился бы от активной физической нагрузки. Но преследователи могли быть уже совсем рядом, а значит, дорога каждая секунда. Тем не менее Алексей радовался даже столь кратковременному отдыху.
Ночь была тихой. Во всяком случае, так ему казалось сначала. Мало-помалу он начал различать какие-то звуки: еле слышный шелест ветра, далекий-далекий шум справа — то ли электричка, то ли поезд — пророкотал где-то у самого горизонта, и снова стало тихо. Так же далеко, словно за ватной пеленой, всего один раз ухнул филин. А может быть, и не филин это был вовсе и вообще не птица, но сам по себе звук различался вполне отчетливо. А следом до него донесся короткий собачий лай.
Алексей почувствовал, как между лопаток пробежал холодок. «Сулимо догадался вызвать собаку, — подумал он. — Вот такого варианта, брат, не предусмотрел. Честно сказать, даже не подумал о подобном варианте. Скорее всего группа поиска прибыла на том самом вертолете, рокот которого долетел до него около получаса назад. Но как же собаке удалось взять след? — с отчаянным недоумением подумал Алексей, возобновляя бег. — Неужели они затаскивали ее в кабину самолета?» И вдруг понял: гермошлем. Поврежденный выстрелом, но сохранивший запах его тела, его волос, гермошлем остался в кунге.
Значит, собака. Стало быть, парни эти — эмвэдэшники. Алексей не знал других родов войск, которые пользовались бы розыскными собаками. Ну, еще пограничники, но те далеко. Значит, МВД. По его следу пустили ребят из внутренних войск. Сильно бояться их, конечно, не стоит. Не очень-то они поворотливые. Хотя, если учесть, что им не приходилось полночи вести самолет… Допустим, погоня движется чуть быстрее. Одно очко в их пользу. Уже примерно полчаса убийцы идут по его следу, и у них есть собака. Второе очко. Он устал; а там свежие молодые парни. Третье. По всему выходит, что минут через пятнадцать-двадцать его настигнут. Если, конечно, он чего-нибудь не придумает, не найдет какого-то выхода. В конце концов, если не кончится лес.
Алексей держался только на отчаянии. Точнее, на отчаянии и страхе. Голова вновь наполнилась тяжелым, чугунным гулом. И все-таки даже сквозь этот ватный, обволакивающий голову туман Алексей услышал короткий лай собаки еще раз. Он попробовал прикинуть на слух расстояние и решил, что преследователи километрах в четырех. А может быть, и еще ближе. Ночная тишина обманчива.
— Давай беги, — подгонял себя Алексей. — Быстрее. Иначе они догонят тебя.
Он постарался прибавить ходу. Похоже, получилось. Или это ему только казалось? Алексей слишком устал, чтобы понимать, с какой скоростью движется. Наверное, все-таки чуть побыстрее, чем раньше. Хотелось на это надеяться.
Глава восьмая
Максим посмотрел в темное окно. Кое-где в домах горели огоньки, но в целом город спал. Справа на площади мерцала новогодняя елка, гипнотизирующе покачивались бумажные украшения. Припозднившаяся компания, нетвердо держащаяся на ногах, остановилась посреди проезжей части, чтобы полюбоваться пушистым новогодним чудом. Максим слепо смотрел на три покачивающиеся темные фигуры. Люди продолжали отмечать Новый год. Может быть, это и к лучшему, кто знает.
Он все еще продолжал смотреть в окно, когда в коридоре послышались шаги и в кухню вошла кутающаяся в нейлоновый халатик жена.
— Ты что не спишь? — поинтересовалась она.
— Бессонница замучила.
Ира остановилась возле раковины, налила из графина полстакана холодной кипяченой воды, глотнула и посмотрела на мужа.
— Иди спать, полоумный. Четыре часа уже.
— Сейчас пойду, — вздохнул Максим и снова повернулся к окну.
По улице шустро катила красная «восьмерка». Как раз к тому перекрестку, где веселилась припозднившаяся компания.
«Сшибет ведь, — подумал Максим. — Раздавит им ноги». Трудно сказать, откуда пришла эта мысль. Вероятно, сработали утренние ассоциации.
Ирина допила воду и присела на табуретку напротив мужа.
— Что, работа покоя не дает?
— Не говори…
— А что случилось? Это как-то связано с утренним вызовом?
— Ну да, — хмыкнул он, кивнув. — Чего-то я не понимаю.
— Чего не понимаешь? — поинтересовалась Ирина.
— Да ладно, — Максим махнул рукой. Ему не хотелось тревожить жену своими мыслями. Да и кому понравится среди ночи слушать истории о трупах с раздавленными ногами. И не среди ночи, кстати, тоже.
— Ну-ну, — кивнула женщина. — Что беспоко-ит-то тебя, Макс? — Она обратилась к нему так, как называла лет десять назад и то в исключительно редких случаях. — Расскажи. Когда говоришь вслух, мысли упорядочиваются.
Максим усмехнулся:
— Тебе-то откуда знать?
— А кому же знать, как не мне? — улыбнулась она в ответ.
Ира преподавала литературу в старших классах, и Максиму не раз приходилось быть свидетелем неожиданного всплеска эмоций жены, когда вроде бы гладкое поначалу сочинение ученика комкалось из-за того, что тот перескакивал с пятого на десятое.
— Иногда случается так, — вновь начала говорить Ира. — Знаешь, придет в голову какая-нибудь мысль и, как ни отмахивайся от нее, сидит и сидит у тебя в голове, словно заноза.
— Да, это верно, — подтвердил Максим и снова вздохнул.
— В таких случаях есть один верный рецепт — раскопай свою занозу, выдерни ее и тщательно рассмотри. Все сразу же встанет на свои места.
— Может быть, — согласился Максим.
Он подумал примерно с полминуты, а затем рассказал Ирине о найденном вчера — а точнее, уже позавчера, — под вечер трупе.
— Ну и что тебя беспокоит? — нахмурилась она. — Случай, конечно, неприятный. Может быть, даже и странный. Но не настолько, чтобы из-за этого не спать по ночам.
— Да ты понимаешь, — Максим взъерошил волосы на затылке, — непонятная какая-то штука получается. Этот парень не самовольщик. Самоволку можно исключить сразу. Самовольщика добивать незачем. Тогда кто он? Дезертир, беглец, ползунок? Предположим. Допустим также, что он дезертировал не один, а с кем-то, с каким-то вторым человеком.
— Почему это?
Максим поперхнулся, а затем произнес недоуменно:
— Но кто-то же его застрелил?
— Да, — жена кивнула, смутившись. — Да, верно. Извини.
— Ладно. Тогда что получается? Парню чем-то раздавило ногу, и попутчик его пристрелил. Так?
— Похоже, что так.
— Тут-то и начинается необъяснимое.
— Что, например?
— Смотри. Я поговорил с сержантом из опергруппы. Он сказал, что крови на асфальте практически не было. Всего пара капель. Но при ранениях такой тяжести ее должно быть много.
— Мальчика убили в другом месте? — догадалась Ирина.
— Правильно, молодец. Я подумал о том же. Но следов крови нет и на обочине, из чего можно сделать вывод, что тело…
— Привезли на машине?
— Точно.
— А.
— Тогда попробуй ответить на такой вопрос: зачем тело перевозили с места на место и почему бросили именно там, на дороге?
Ирина задумалась.
— Ну, может быть, понадобилось срочно избавиться от трупа? Скажем, за машиной увязалась ГАИ.
— В такой ситуации труп не бросают патрульным на ноги, а, наоборот, прячут поглубже. Еще есть версии?
— Ммм… Пожалуй, нет.
— Вот именно. Не имеет смысла оставлять тело посреди дороги. Кроме двух случаев. Первый: если убийцы хотят, чтобы труп обнаружили как можно скорее. Второй: если они уверены, что их не найдут, и им плевать, подберут тело или нет.
— Да, вполне логично.
— И я ума не приложу, какой из этих двух вариантов более правдоподобен. Теперь следующий вопрос: зачем вообще убили этого солдата? — Максим потянулся за сигаретой, закурил.
— Мы же говорили…
— Мы, Ир, говорили о приятеле-дезертире, но теперь ясно, что никакого приятеля-дезертира не было. Парня убили сознательно и целенаправленно. Зачем? У него раздавлена нога, так?
— Да.
— Его надо везти в больницу, верно?
— Верно, верно.
— Может быть, именно в этом все и дело? Может быть, его нельзя было везти в больницу?
— Почему?
— Ну откуда я знаю, Ирк? Знал бы — не стал бы вопросов задавать, а пошел бы и арестовал убийцу.
— Сомнительно.
— Что сомнительно? Что убийцу арестовал бы?
— Насчет больницы сомнительно, — вздохнула жена. — Ну подумай сам, почему бы и не отвезти этого мальчика в больницу? Несчастный случай? Ну и что? Это ведь не повод человека убивать, правда? На стройках вон сколько несчастных случаев, и никто никого не расстреливает.
— Да. Все вроде бы так, и если парнишка покалечился где-нибудь на работе, тогда действительно скрывать нечего. А если он, скажем, выполнял личную «просьбу» командира части? Строил дачу, например… В таком варианте ЧП — это стопроцентное уголовное дело с далеко идущими последствиями. Вплоть до тюрьмы.
— А убийство — не уголовное дело? Ни один командир части на такое не пошел бы.
— Много ты знаешь командиров частей.
— Я людей знаю, милый, — Ирина разогнала, рукой сизое облако. — Когда твоего солдатика убили?
— Тридцать первого, ближе к вечеру.
— Вот именно. Тридцать первого, ближе к вечеру. Сам подумай: какой здравомыслящий человек отправит солдат что-то там строить тридцать первого к вечеру? Это же не стройка будет, а сплошное недоразумение. В такой дом только самоубийца войти отважится.
— В части задание выполнял, — упрямо сказал Максим. — И угодил под бульдозер.
— Если бы он попал под бульдозер в части, его отвезли бы в больницу. Ты сам сказал: тогда убивать незачем. Да и вообще о чем мы говорим, милый? Ты действительно веришь, что солдата убили по приказу командира части?
— А по чьему еще?
— Может быть, кто-нибудь из старослужащих? На посту, скажем…
— На пост берут автоматы. А пулевое отверстие — пистолетное. Стрелял офицер, это точно. Только вот зачем? И командир части все знает.
— С чего ты взял?
— Если бы убил солдат, то на поверке исчезновение было бы замечено дежурным. Подняли бы тревогу, солдата объявили бы в розыск уже к утру. А за тридцать первое декабря по области дезертировали всего трое. Двоих поймали. Третьего — нет, но он все равно по приметам не подходит. Значит, солдата не хватились.
— А дежурный не мог скрыть пропажу?
— Теоретически? Мог, наверное, но на праздники от каждого подразделения назначается еще и ответственное лицо из офицеров. Чтобы не пили. Тут уж не скроешь. Выходит, солдат исчез — и все молчат.
— Да, странно, — согласилась жена.
— Не просто странно, а неоправданно странно, — вздохнул он и снова посмотрел в окно.
«Восьмерка» по-прежнему пыталась объехать веселящуюся компанию, а троица, отплясывая дикую помесь сиртаки и канкана, шатко моталась из стороны в сторону, перегораживая дорогу.
— А ты уже узнал, из какой он части? — спросила Ирина.
— Нет. Мне в милиции даже протокол осмотра тела не дали. Никого нет. Сами вещи я, кстати, тоже еще не видел. Первое января, сама понимаешь. Того нет, этот отошел, третий вышел, четвертый будет через полчасика… Ну, в общем, дело ясное. Посмотрю завтра.
— И ничего? Ни имени, ни фамилии? — спросила Ирина.
— Так, чтобы наверняка? Нет.
На дороге в это время события разворачивались по накатанной и довольно закономерной схеме. Видимо, отчаявшись в своих попытках решить дело миром, из «восьмерки» выбрались двое здоровенных парней и отправились дубасить поддавшую троицу. Не прошло и двух минут, как машина беспрепятственно миновала живой кордон. Впрочем, «кордон» к этому моменту в полном составе уже осоловело довольствовался придорожным сугробом. Максим отвернулся от окна. Представление закончилось.