От Нового года я не ждал ничего особенного. Папа уехал, а я продолжал читать. Только теперь я уже мог выходить из дома и совершать небольшие прогулки по заснеженному парку. Я раньше не любил зиму, но теперь она мне нравилась. Во-первых, можно было обматываться шарфом так, что никто не обращал внимания на то, что у тебя видны только глаза, и можно ходить по улицам, беспрепятственно разглядывая всех. А во-вторых, зима не была похожа на лето и осень, она казалась мне теперь идеально чистой и совсем не ассоциировалась с моим уродством. Конечно же, я постоянно волей-неволей об этом думал, но сейчас на меня никто не обращал внимания, и мне начинало казаться, что я добился идеального положения невидимки. Я смотрел на мир, как смотрят кино, не вмешиваясь, и почти не жалел об этом. Даже когда видел целующиеся парочки, я уже научился не думать и не жалеть о том, что со мной такое никогда не случится. Я каждый день, по капле, уничтожал в себе зависть к тем, у кого красивое лицо, кто успешен и счастлив, потому что они у меня ничего не отнимали, и мое положение не станет лучше, если у них будут неприятности. Поэтому часто, сидя на лавочке, я рассматривал с любопытством гуляющие молодые семьи, с детьми, которых везли на санках, на играющих в снежки мальчишек. Я вдыхал этот мир и шел домой, читать.
Я понимал, что то равновесие, которого достиг, было очень хрупким, но я надеялся, что смогу его упрочить до того, как кто-то грубо вмешается в мою жизнь. Хотя, кому я нужен? Но нет, мне предстояло еще не раз опуститься на самое дно отчаяния.
Однажды днем, лежа на кровати, я почувствовал сильные рези в животе. Что это, вопроса не возникало. Течка, самая банальная. О которой я благополучно забыл, понадеявшись, что ее больше никогда не будет. Но мой организм по этой части был до противного здоров. Нужно было сходить в аптеку и купить таблеток, убивающих запах и желание. Мое настроение было испорчено уже тогда, этим невольным напоминанием, что я всё-таки омега, способный родить ребенка, а не безликая тень, невидимая миром.
Но прямо сейчас пойти в аптеку я не мог. Я только вернулся с прогулки и спина очень сильно болела, поэтому нужно было подождать хотя бы час. А зимой рано темнеет. Но я понадеялся на авось.
Лежать пришлось почти два часа, но желание разгоралось внутри меня всё сильнее, поэтому, плюнув на болезненные ощущения, я оделся и спустился вниз. Аптека располагалась в квартале от моего дома. Я с трудом доковылял до нее, силясь не поскользнуться и не упасть. Купил таблетки, но на обратном пути, который я преодолевал, борясь с желанием лечь прямо на землю, потому что позвоночник был не готов к таким нагрузкам, ко мне подбежал какой-то мужик, по запаху - альфа, и потащил за рукав в подъезд. Я заорал от боли, потому что он дернул за руку слишком сильно, но тут же получил пощечину. Спасибо, что подъезд был мой, не надо было потом далеко идти. Мои крики альфа воспринял как попытки к сопротивлению, поэтому ядовито сказал:
- Не ори, мы просто развлечемся, и всё.
Мы поднялись на лестничную клетку, где никто не ходил. Я готов был сделать всё, что он просит. Больше всего я боялся, что он меня искалечит так, что я окажусь в инвалидном кресле.
- Не бей меня, у меня поврежден позвоночник.
Между тем, я раздумывал о том, что будет с насильником, если я покажу ему свое лицо. Смешно подумать, но даже в тот момент в душе я хотел быть скорее изнасилованным, чем отвергнутым во время течки. Но здравый смысл победил. Пока альфа расстегивал ремень на моих брюках, предвкушая соитие, я сделал вид, что сам захотел этого.
- Поцелуй меня.
Альфа отвлекся, грязно ухмыльнулся и, держа одной рукой себя за промежность, поглаживая ее, второй он опустил платок на моем лице. Думаю, если он в тот момент и кончил, то исключительно от страха. А вот сможет ли он после такого продолжить нормальную сексуальную жизнь, в этом я уверен не был. Давно я не видел такого ужаса на лице человека. Альфа пятился назад, бессвязно шепча что-то, похожее на извинения.
- Поцелуй меня! - я повторил это настойчивее, сделав шаг вперед. Тогда альфа рванул вниз по лестнице. С силой хлопнула входная дверь. Я оперся руками о перила, впервые радуясь своему искалеченному лицу.
Дома я лег на диван прямо в одежде. Я не мог нагнуться, чтобы снять ботинки. Я глотал таблетки и постепенно в моей голове рождалось осознание произошедшего. И становилось больно, внутри. Огонь желания постепенно потухал, заглушаемый лекарствами, зато появлялись слезы. Меня даже насильник испугался! Не смог трахнуть меня, течного омегу! В голове рождались воспоминания меня прежнего, где я был красивым. Как за мной ухаживали, как я находил цветы под дверью квартиры и как гордо всем отказывал, как чувствовал себя едва ли не богом Аполлоном. А теперь что? Я урод, которого можно снимать в фильмах ужасов без грима.
Не хотелось есть, не хотелось шевелиться. Я мечтал сигануть с балкона, но это самое явное и честное желание мешала осуществить моя любовь к папе. Я просто не мог разбить ему сердце. И я решил для себя, что пока будет он жив, я никаких глупостей совершать не буду, хотя мне хотелось этого до безумия. В чем мой смысл? Людей пугать? Зачем я вообще нужен в мире?
Я отбросил книги, перестал выходить на улицу и лежал, практически отказавшись от пищи. Я ел мало, через силу, чтобы не ослабеть окончательно. И не шевелился, глядя в потолок. Иногда, редко-редко, я подходил к окну, когда по воздуху носились огромные белые хлопья. Мне нравилась метель, и, глядя на нее, я думал, что настанет весна, и расцветут деревья, хотя я уже и не ждал, что в моей жизни хоть что-то поменяется.
Глава 6. Развитие
Но завтра - утро. Все сначала.
Заплетать на тонких пяльцах недотрогу нить
Чтоб кому-то полегчало
Да разреши, пожалуй, я сумел бы все на пальцах объяснить
(Александр Башлачев)
Я по-прежнему был в глубокой депрессии, когда сосульки на подоконнике начали таять, а снег посерел, образуя проталины. Признаюсь, я сразу и не заметил, как это случилось. Просто однажды вышел на улицу за продуктами и почувствовал, что запахло весной. Не знаю, что случилось с моими мыслями, но я снова пошел в парк и сел на скамейку, разглядывая аллею и идущих по ней людей. Мне становилось легче, я чувствовал, что природа воскресает после долгого сна. Воскресало всё, в том числе и я сам. И в эту секунду я понял, что мне очень хочется двигаться, чем-то заниматься, работать, делать хоть что-нибудь. Но не сидеть дома и не плакать. Я понимал, что на работу я ходить не смогу, но ведь можно что-то делать, и не выходя из дома? В конце концов, у меня был компьютер с интернетом.
Пока что я не знал, чем заняться, но был уверен, что что-то придумаю. В тот день я вернулся домой очень быстро и оставшийся вечер провел возле компьютера: облазил все сайты с предложениями о работе, новости - всё, что только попадало под руку.
Четыре часа поисков увенчались успехом. У меня были навыки разработчика сайтов и web-дизайна. Теперь оставалось из любителя стать профессионалом, а в объявлении как раз человеку нужен был сайт за минимальную цену. Мы с ним созвонились, и я в итоге взялся за работу. Так у меня появился новый вид деятельности. Я распланировал день. Несколько часов читал, потом делал сайт, потом отправлялся на прогулку. Благодаря этому несложному расписанию, места праздным мыслям практически не оставалось, к тому же, я не всегда всё успевал. Ведь, несмотря на мои боли в спине, никто не снимал с меня обязанностей держать в порядке мое жилище и хоть что-нибудь себе готовить.
Но я чувствовал, что мне чего-то не хватает, что я делаю много, но недостаточно. Отсутствовала какая-то маленькая, но очень важная деталь. Я ломал голову, что же это могло быть, и снова искал в интернете хоть что-то. Я не знал, чего ищу и даже в какой области, пока мне не попалась цитата древнеримского философа Сенеки: "Нужно жить для другого, если хочешь жить для себя". Я думал над этой фразой несколько дней, понимая, что у меня нет никого, ради кого стоило бы жить. Да, есть папа. Но мне казалось, что в этой фразе кроется несколько иной смысл, что этот "кто-то" не имеет отношения к родственникам, что это сродни Служению кому-то, а, может, Идее?
В тот же день, когда я уже почти понял, чего хочу, мне на глаза попалась новость о том, что есть такой вид волонтерской деятельности - писать письма людям из домов престарелых. Обычные бумажные письма, тем, кто их уже и не ждет, кто никому не нужен. Мне понравилась эта идея. Во-первых, она полностью соответствовала той самой цитате Сенеки, как я ее понимал. Во-вторых, я сам знал, на своей шкуре, что значит быть немощным и одиноким, и в-третьих, я был готов, что если и доживу до старости, то тоже окажусь в интернате. Потому что детей у меня не будет, да и мужа конечно же. А кому я еще нужен, кроме папы? Его я точно переживу. Но было еще кое-что: особенное очарование - воодушевлять тех, кто уже не принесет пользы, кто отжил свое, кто никому никогда уже не будет нужен.
Я связался с сайтом волонтеров, предоставил им очень сухую информацию о себе, а они в ответ - адрес старенького дедушки, у которого совсем никого не было и который жил в отдаленном регионе страны. Так я начал писать письма. Мне это нравилось. Конечно, я не рассказывал свою настоящую биографию, но это было и не обязательно. Те волонтеры, которые приезжали в дома престарелых, потом мне отписывали, что видели того дедушку, и он был очень рад, что я у него есть. От него я получил ответных только два письма, и то, он их не писал сам, а надиктовывал, потому что почти полностью парализован.
Весна прошла незаметно. Я нашел особенное удовольствие в том, чтобы хоть чуть-чуть, но помогать другим. Немного, насколько мне позволяли силы. И постепенно я снова обретал утерянное душевное равновесие, вот только теперь меня не пугала мысль, что я вызову отвращение у незнакомых людей. Я был готов к этому, насколько может быть готов к подобному омега, который когда-то был красивым. Я выжег, вытеснил все мысли о своем лице. Я выучил наизусть, что ничего уже нельзя поменять, что я никогда не буду красивым. Поэтому я старался развить свою душу.
Была еще одна причина, по которой я хотел это сделать. В какой-то момент мне стало казаться, что я должен скоро умереть. Я понимал, что это какая-то глупая фобия, но ничего не мог с собой поделать. Каждое утро я поднимался и думал о том, что вот-вот упаду и сломаю позвоночник и умру от болевого шока. Или, увидев мое лицо, меня забьют до смерти какие-нибудь хулиганы. В голове рождалась тысяча причин, что могло со мной произойти. Они были во многом странными и глупыми с точки зрения нормального человека, но... Я почему-то стал бояться. Бояться боли и смерти. И готовиться к ней. Мне пришла в голову странная идея, что, если я умру, то мне не о чем будет поговорить с Богом. Поэтому я старательно читал, работал над собой, думая, что у меня мало времени.
Уже потом я понял, что у меня времени было действительно мало. Но разговаривать мне грозило не с Богом. Незаметно наступило лето. Я научился делать сайты и в месяц по заказу у меня было, так что папе уже не приходилось снабжать меня деньгами. Я стабильно писал письма в дом престарелых, читал, гулял по часу в день, и даже боли в позвоночнике стали меньше. Конечно же, я не снимал платка. Но я примелькался соседям и никто не обращал на меня внимания. Я вписался в общую картину моего маленького города. И пускай за это время я так и не вышел дальше аллеи, но мне и не надо было. Я перестал думать о поездках на море да и вообще куда-либо, я не мечтал о том, что невозможно сделать в моем нынешнем состоянии, я не распылялся, не желал, не просил, не травил себе душу. Я нашел себе сотни мыслей и дел, которые меня отвлекали, я уже не думал о своем увечье.
Так я встретил осень. И его.
Глава 7. Эрвин
Облетают последние маки,
Журавли улетают, трубя,
И природа в болезненном мраке
Не похожа сама на себя.
По пустынной и голой аллее,
Шелестя облетевшей листвой,
Отчего ты, себя не жалея,
С непокрытой бредешь головой?
(Николай Заболоцкий)
Я был и готов, и не готов к судьбоносным встречам. Конечно, за этот год я сделал больший шаг в своем внутреннем развитии, чем за последние лет пять. Но, как я ни старался, я не смог убить в себе надеющегося, ветреного мальчика, который волей-неволей поглядывал по сторонам на других альф и бет. Одним глазком, на секунду... И снова окунался в книгу.
Как-то в конце сентября, в прекрасный, солнечный вечер я сидел на своей любимой скамейке и читал книгу, понимая, что сегодня мне почему-то особенно тяжело сосредоточиться. Я постоянно поднимал глаза и щурился на желтые листья, которые бесконечно падали на городскую аллею и думал о том, что мне исполнилось двадцать, буквально неделю назад. Но, как и в прошлом году, отмечать свой день рождения я не стал.
Вдруг я почувствовал, что кто-то сел на мою лавочку, хотя свободных вокруг было много. Меня это разозлило. Я хотел уже подняться, но тут услышал приятный голос, от которого мурашки побежали по телу.
- Привет, я не помешаю?
Я повернул голову. Рядом со мной сидел красивый шатен, модно одетый, широкоплечий. Полосатый тонкий шарф был обмотан вокруг шеи. Широкая улыбка и голубые глаза. Еще и кожа чуть смуглая. И запах, безумно приятный, чудесный запах. Мое сердце просто взбесилось, но я усилием воли подавил волнение. Я ни на секунду не забывал, кто я и по какой причине не выхожу из дома без платка на лице. А парень, наверно, просто любопытный, поэтому и прицепился. В мире много охотников поглазеть на чужое уродство.
- Иди куда шел, - я понимал, что отвечаю грубо. Но делал это специально - я очень хотел, чтобы этот парень сейчас же исчез, а еще лучше, теперь и из памяти. Я уставился в книгу, но не мог читать. Он всё еще сидел рядом.
- Мне и тут хорошо...
В ответ я захлопнул книгу и поднялся, спокойно отправившись в сторону дома. Парень пошел за мной, и мне в какой-то момент стало страшно. Что ему от меня нужно? Почему прицепился?
- Извини, пожалуйста, - он обежал меня спереди, не переставая улыбаться, хотя я и видел, что он нервничает. - Ну давай познакомимся. Я же не страшный.
"Зато я страшный", - пришло мне в голову. Но я всё-таки приостановился, слишком высок был соблазн хоть немного пообщаться с красивым альфой. Ведь уже больше года я и словом не обмолвился со сверстниками, если не считать того незадачливого насильника.
- Тебе не с кем общаться?