========== 1. Никита ==========
часть первая
Так пусть идет дождь,
Пусть горит снег.
Пускай поет смерть
Над густой травой.
Я хочу знать,
Просто хочу знать,
Будем ли мы
Тем, что мы есть,
Когда пройдет боль.
(Аквариум «Когда пройдет боль»)
- Проснись и пой, - голос Лешки выбивает меня из марева сна, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Его лицо низко склоняется надо мной, я вижу лучистые морщинки в уголках его глаз, падающие на лоб выгоревшие пряди и пухлые улыбчивые губы. В который раз с невольным сожалением думаю о том, что мы с братом чертовски разнимся внешне. Сейчас особенно, ведь Лешка в командировке в Индии покрылся бронзовым загаром, а я так и остался невыразительной белесой поганкой, разве что еще больше не посинел в окружении четырех стен.
Он улыбается, я молча и злобно гляжу в ответ. Пусть не думает, что уже прощен.
Занавески на окнах Лешка одернул, и я со своего места вижу краешек пасмурного монохромного неба с черными прожилками обглоданных ветвей.
Сентябрь.
Дождь накрапывает по стеклу с тихим дробным звуком, смутно напоминающим кипение чайника.
- Чего молчим? Опять утроил бойкот? - интересуется Леша, деловито принимаясь копаться в ящике с моим бельем. Я приподнимаюсь на локтях, вяло сбрасывая жаркое взбитое одеяло в ноги, и отчаянно зеваю, наблюдая за тем, как на мою кровать летят трусы, носки, а потом аккуратно ложатся отутюженные брюки, чистая белая рубашка и галстук с эмблемой ненавистного лицея.
Еще одно напоминание о том, что вместо ставшего привычным за эти два года домашнего обучения я отправлюсь в ад частной школы. В здании, напоминающем офисный бизнес-центр, с бестолковым разделением на богатенькую элиту и менее обеспеченных лузеров, и, что самое кошмарное, с обязательной формой.
- Это поможет, - Лешка достает из заднего кармана джинсов пачку красных мальборо и зажигалку, показывает мне, и кладет в изножье кровати с остальными вещами. Хотя бы с курением не борется, и на том спасибо.
Но сейчас дело не в подкупающих широких жестах.
- Последний год, - предпринимаю очередную попытку, больше похожую на вопль утопающего. За последний месяц я просил Лешку столько раз, что сломался бы любой. - Неужели обязательно проводить его в чужом новом месте?
Лешкина спина напрягается, я вижу, как его рука замирает над моей школьной сумкой, до отказа забитой новыми учебниками. И кто только придумал второго сентября начинать настоящую учебу? Я имею в виду, первая неделя должна быть вообще ни о чем.
- Ты же знаешь, - он поворачивается ко мне с таким грустным выражением лица, что у меня невольно екает сердце. До навязчивого зуда в грудной клетке ненавижу расстраивать брата. - Прекрасно знаешь, что я много работал, чтобы внести залог за обучение. Ты достоин лучшего образования, чем то, которое дают тебе учителя общеобразовалки, приходящие пару раз в неделю.
У меня кровь вскипает в венах от раздражения. Я сжимаю до побелевших костяшек попавшийся под руку галстук и цежу, едва превозмогая спазм в горле:
- Ничего я не достоин, - мой голос срывается на хрип, а Лешка дергается, как будто я ему отвесил пощечину. - Если ты думаешь, что мое увечье делает меня достойным, то ничем не отличаешься от идиотов, которым хватает наглости меня жалеть.
Приподнимаясь на ладонях, я сползаю в изголовье кровати и тянусь к ручке коляски, стоящей у двери. Корпус у нее холодный, остывший за ночь. Все еще непривычный и чужой, даже спустя два года.
Лешка делает неясный рывок навстречу, пытаясь помочь, но я выплевываю:
- Отстань, - и подтаскиваю коляску ближе, чтобы на нее можно было перебраться, только опираясь на руки. - Я сам оденусь. И можешь за дверью подождать, - поймав его настороженный взгляд, устало вздыхаю и уже беззлобно добавляю: - Да не парься, я же при всем желании не смогу самоубиться, сбросившись из окна первого этажа.
***
К тому времени, как Лешка подвозит меня к зданию лицея, мне становится до невозможного стыдно за свои слова. За то, что так жестоко выразил неблагодарность, а ведь брат действительно работал в два раза больше, чтобы оплачивать мои лекарства, учебу и манатки. Но большей оплошностью было то, что я напомнил ему о неудачной попытке суицида, от которой у меня остались только белые почти зажившие рубцы на запястьях, а у него - размашистый шрам прямо на сердце.
В тот вечер, вытащив меня из ванны ледяной воды, когда уже приехала скорая и подоспел мой вызванный прямиком из отпуска психолог, Лешка впервые на моей памяти плакал. Тихо, на кухне, роняя соленые слезы в бокал с дешевым отвратительно пахнущим хвоей джином.
Я дал себе слово, что он никогда больше не заплачет из-за меня. И, Господи, если для этого надо ходить в пресловутый лицей, то я буду.
- Леш, - зову тихо, глядя на жирную дождевую каплю, проложившую влажную дорожку по той стороне автомобильного окна. Он молча поворачивает джип на подъездную дорожку, и гравий шуршит под колесами, заставляя задуматься о том, где еще в городе найдешь школу с ансамблем помпезных мраморных статуй на территории, фонтанами, арками и гравиевыми дорожками. - Леш, не сердись на меня, ладно?
Когда джип оказывается в тени щедро увитой диким виноградом арки, я замечаю в отражении окна, что забыл причесаться - буйство темных волос иначе, как гнездом, не назовешь. Пару секунд гляжу в собственные невыразительно серые глаза, пытаясь найти в них хоть каплю воодушевления. Ничего.
Пустота.
- Да не вопрос, - говорит Лешка, как мне кажется, миролюбивым тоном. Он оборачивается, ободряюще улыбается, и у меня пропадают последние сомнения - я прощен только потому, что брат не хочет меня кидать здесь, не задав нужного настроения. - Потерпи. Год быстро пролетит, вот увидишь.
Я изо всех сил давлю в себе желание ляпнуть что-нибудь сардоническое и вымученно улыбаюсь в ответ. Даже если я не заслуживаю ничего, Лешка заслуживает хотя бы это.
***
Мой новый лицей - нечто вроде обители для обездоленных под боком у особ королевских кровей.
Об этом заведении ходят самые разные слухи, но бесспорным остается лишь то, что сюда чертовски сложно попасть. Учиться бок о бок с детишками чиновников, депутатов, топовых бизнесменов и всевозможных инспекторов не только дорогое удовольствие, но еще и почти недостижимая для простых смертных мечта. Места по блату здесь составляют девяносто пять процентов от общего количества, а все остальное с ощутимой скидкой достается - внимание - льготникам по инвалидности, в число которых я с некоторых пор вхожу.
Раз в год среди подавших заявку проводится лотерея, и счастливчики получают возможность сдать вступительные экзамены. Платим мы, разумеется, меньше, но цена все равно остается баснословной. И как только чиновников жаба не душит оплачивать полный взнос?
А вот с успеваемостью у меня неплохо. Настолько неплохо, что я при всем желании не смог бы сыграть перед братом в неожиданный спад умственных показателей и завалить тесты. Именно поэтому волей неведомого случая я оказался в стенах самого дорогого заведения города.
Здание из бетона и стекла представляет собой типичный офисный блок на двенадцать этажей - такой уместен был бы в деловом центре города, а в качестве школы смотрится слишком вычурно. Здесь широкие коридоры, удобные для колясок, пандусы и лифты. Множество стен, составленных целиком из панорамных окон. На обычных же стенах помимо стендов с информацией о бесчисленных факультативах и фотографий учеников месяца ничего нет, свет диодных ламп отдает непривычной белизной, и вообще чувствую я себя, когда попадаю в главный холл, как будто оказался в заграничной частной клинике.
Здесь даже пахнет сладковатым дурманом лекарств. Никого нет, только двое штатных охранников в строгих черных костюмах встречают меня сухим кивком. Похоже, урок уже идет.
- Привет, - эхом разносится по пустому холлу.
Я лишь спустя мгновение понимаю, что обращаются ко мне, а не к обернувшемуся на зов охраннику, и рукой поворачиваю коляску вправо. Парень, который в несколько широких шагов оказывается передо мной, высокий настолько, что рыжей шевелюрой закрывает от моего обзора лампу - его волосы сверкают на свету медным ореолом вокруг узкого веснушчатого лица.
- Ты - Никита Воскресенский? - спрашивает, заглядывая в закрепленный на планшете листок. Я окидываю взглядом его отутюженные брюки, чуть более мятую рубашку с закатанными до острых локтей рукавами - на руках тоже есть веснушки - и ослабленный галстук на тощей шее.
Медленно киваю, не спуская с него глаз.
Парень меньше всего похож на сынка богатого бизнесмена. Судя по всему, мой взгляд красноречив, потому что он, когда смотрит на меня в ответ, тихо смеется и заявляет:
- Знаю, о чем ты думаешь. Что я похож на дворняжку среди породистых кобелей, - по-доброму щурится, протягивая мне широкую ладонь. Веснушки есть даже на ней. - Меня Виктором зовут. Можно просто Вик. Я - твой куратор.
Кураторами здесь называют ребят, которых приставляют к инвалидам, в основном для оказания посильной помощи, да и просто для компании. Это вроде как засчитывается им плюсом в карму и заметкой о социальной активности в личное дело.
Я пожимаю его ладонь, а Вик, совершенно не смущаясь моему молчанию, продолжает беззаботно болтать, пытаясь запихнуть планшет в сумку:
- Первый урок уже начался, но это спортивный модуль, тебе не полагается. А меня освободили, чтобы я провел тебе краткую обзорку на местности, - Вик поднимает лохматую голову и щерит левый глаз. - Кстати, ты такой с рождения или авария?
Это было искренне.
Как удар в солнечное сплетение, такой же до ярких пятен на периферии зрения болезненный и сильный.
Меня в первый раз спрашивают прямо. Воздух в легких на пару бесконечно долгих секунд кончается, я вспоминаю мамин нечеловеческий крик, прежде чем она бросилась на меня, закрывая от столкновения, отцовские судорожно сжатые на руле руки, треск раздираемого металла и резкий толчок грудью о ремень безопасности.
Сжимаю подлокотник кресла до боли в костяшках и механически отвечаю:
- Авария, - мысленно добавляю стандартную оговорку врачей «психомоматика, два года назад, парализованы ноги».
- Вот оно как, - Вик, кажется, понял, что задел за живое, но вместо привычной после таких разговоров жалости, я получаю от него бодрое предложение: - Ну что, прокатимся на лифте до крыши, оттуда и начнем? Ты куришь?
Я вглядываюсь в лицо Вика с подозрением, но он действительно не собирается травить жалостливых речей. Просто дружелюбно улыбается, припрыгивая на мысках разношенных кед от нетерпения двинуться с места.
Не думал, что смогу найти приятелей в этом лицее, но Виктор по первому впечатлению очень даже ничего.
***
Мы проезжаем все здание сверху-вниз. Лифты здесь действительно удобные, а не как у нас в подъезде - что называется, слава богу, обитаю на первом этаже.
Широкие, с кнопочной панелью, где напротив цифр дается краткая аннотация каждому уровню.
На первом холл, раздевалки и кладовая для спортивного инвентаря. Второй и третий занимает огромный зал для всевозможных спортивных секций. На четвертом отдельные помещения под йогу, фитнес и танцы - девчачьи модули, а также лазарет и кабинет психолога. С пятого по седьмой - этажи под точные и естественные науки, восьмой и девятый - под гуманитарные. Десятый - кафетерий и обставленные дорогой дизайнерской мебелью комнаты отдыха. На одиннадцатом находится конференц-зал, где проводятся мероприятия, ведутся лекции по экономике и праву. Двенадцатый - учительская и административные кабинеты. На крыше неофициальная курилка, на которую взрослые, как я понял, тактично закрывают глаза.
Мы с Виком как раз опускаемся обратно в холл, когда раздается звонкая трель звонка, грохают двери в раздевалках, поднимается мерный гул разговоров и начинают хлопать дверцы шкафчиков.
- Тебе повезло, что попался я. Это место - гадюшник форменный, одни психи, сторчавшиеся аристократы да звездные детки, за редким исключением, - заявляет Вик, мягко направляя ручку моего кресла в сторону лифта. Мы учимся в одном классе, что редкость для новичка и его куратора, и следующим уроком в расписании у нас стоит алгебра. Просто мечта - начать учебный год с уравнений длиною в жизнь. - Твоим куратором мог стать Романов, вот тогда бы живым к концу этого года ты не вылез. Благотворительная кампания нашего лицея, распиаренная во все щели, для него - дешевый способ развлечения.
Я смутно припоминаю фамилию, предпочитая не думать о том, какие развлечения можно провернуть с инвалидами.
- Он случайно не… - начинаю догадываться, но Вик явно любит быть на корпус впереди остальных, потому что весело перебивает:
- Ага, сын того старого пердуна, который купил одну из башен «Аон» в центре. Под свою стремительно растущую и крепнущую компанию.
- О, - только и говорю, наблюдая за электронной панелью - ближайший лифт все еще торчит на восьмом этаже. - Круто.
Это сарказм, и Вик прекрасно улавливает интонацию, ухмыляясь в ответ. До сих пор не пойму, почему он насмехается над остальными детишками богачей, если сам на своих двоих оказался в лицее?
Лифт проскакивает отметку четвертого этажа, когда дверь девичьей раздевалки распахивается, и те представительницы прекрасного пола, которые вместо йоги и танцев ходят на баскетбол, вываливают в холл. Раскрасневшиеся от бега, в форменных плиссированных юбках, блузках и тех же галстуках с эмблемами. Хихикают, толкаются и шушукаются, типичные девчонки, с виду нормальные, как и везде.
Я немного хохлюсь, вжимая голову в плечи. Не люблю, когда много народу, сразу начинают глазеть. Но девчонки едва смотрят на меня, как будто каждый день видят, и я им приелся.
Только одна, высокая блондинка, машет рукой в нашу сторону:
- Виктор, а Виктор! - дружелюбно улыбается, поправляя золотую сережку в ухе. - Кто этот красавчик с тобой, новенький?
Когда понимаю, что это она обо мне, невольно усмехаюсь. Чудная какая-то, я же в инвалидной коляске.
- Никита, мой подопечный, - Вик салютует рукой, а потом, когда девушка, задорно подмигнув мне, убегает в сторону лестниц, вдумчиво объясняет: - Ульяна из параллельного класса. Если меня вдруг не будет, сразу находи ее. Она в обиду не даст.
С недоумением думаю о том, в какой ситуации отправлюсь искать защиты у девчонки. Бред, с виду ничего так лицей, можно и перетерпеть.
Приходит смс от Лешки: «Ну как?»
Недолго думая, уверенно пишу ему: «Жить можно», и как раз приезжает лифт.
***
В классе у нас десять человек.
Восемь парней и две девчонки, одна из которых - миниатюрная рыжая подруга Ульяны.
Сегодня нет двоих, поэтому на сдвоенном уроке алгебры пусто и тихо, будто под сводами древнего собора, даже не перешептывается никто, как в нормальных школах. Сидят себе, записывают бесконечные цифры и игреки, а я только путаюсь и в третий раз перечеркиваю пример. Расслабился за лето, ничего не скажешь.
Иногда поглядываю в сторону от доски и ровной спины учительницы в окно - стеклянная стена, слава богу, ближе к сидящему рядом Вику, чем ко мне, не то бы я свихнулся. Боюсь так откровенно выставленной напоказ высоты.
Одноклассники попались затаенно мрачные и серьезные.
Парни выглядят в своей форме, как начинающие дельцы на рынке торговли, рядом с ними я наверняка кажусь неоперившимся воробьем, на котором форма висит мешком.
У Жени Романова, за которым закрепилось совершенно абсурдное прозвище Ромашка, вообще пиджак по швам чуть не трещит на его широченных плечах с литыми мускулами. Такой здоровяк раздавит, не заметив.
Он обернулся пару раз на меня, смерив недобрым взглядом глубоко посаженных карих глаз. Глянул задумчиво и на Вика.
Виктор мне сказал, что у них с Ромашкой давние терки, но родители их тесно сотрудничают, поэтому приходится на людях изображать вселенскую дружбу. Вот тут я и узнал, почему Вик так пришелся мне по душе - он сын инженера. Главного инженера в корпорации Романова-старшего, конечно, но все-таки работяги, который всего в жизни достиг сам, долгим и кропотливым трудом. И сына воспитывал в том же духе - сперва добейся, и добейся честным путем.
Еще Вик сказал, что сейчас, в начале учебного года, все относительно тихо.