Мол, пока не объявился Алик с его компанией. Понятия не имею, кто такой этот Алик, и как с его возвращением должны развеяться спокойствие и статичность, но, судя по всему, это один из сегодняшних отсутствующих.
Концентрируюсь на алгебре, стараясь не допускать посторонних мыслей, как при медитации. Записываю ответ.
Поднимаю взгляд на доску, понимаю, что опять где-то допустил ошибку, и под ехидные смешки Вика снова все перечеркиваю.
***
После алгебры мне звонит Лешка и говорит, что заберет меня с оставшихся уроков на назначенный только полчаса назад прием к психологу. Видно, Эдуард Анатольевич таким образом бастует против трех внеплановых вызовов за один только август.
Что ж, я далеко не против.
Вик вызывается прогуляться со мной за компанию, провожает меня до парковки и напоследок стреляет сигарету, прежде чем унестись в школу от зарядившего с новой силой дождя.
Я бойко переправляюсь на переднее сидение, Лешка складывает кресло в багажник, а потом плюхается на водительское место и смотрит на убегающего Виктора в зеркало заднего вида. Его губы трогает осторожная улыбка.
- Жить можно, говоришь?
- Угу, - утыкаюсь носом в оконное стекло и тоже улыбаюсь. На этот раз вполне искренне.
========== 1. На круги своя ==========
Жизнь перестает казаться мне беспросветной. Просто в определенный момент что-то внутри щелкает, и ноющая боль в груди стихает, притупляется, оставляя только блеклое послевкусие. У меня впервые с момента, как я отдалился от мира, в котором ходил на своих двоих, появились друзья.
Просыпаюсь по утрам от вибрации заткнутого под подушку телефона. Осень постепенно заглушает утренний свет, и с каждым новым днем за окном становится темнее, а в комнате - теплее и уютнее, как в камерном далеком от уличной стужи мирке.
«Доброе утро, придурок. Как спалось в ночь перед контрольной по алгебре?» - традиционное приветствие от Вика, сдобренное немалой долей ехидства. Я весь вечер вникал в нужные параграфы и заснул ближе к полуночи лицом на учебнике, так что теперь могу нащупать на щеке четкий след от его острого уголка. Лешка со стула упадет, если узнает, что я занимался учебой так долго без угроз и давящих на жалость просьб с его стороны.
«Заткнись!» - пишу в ответ, одновременно подтягивая к себе за ручку коляску. Перебираюсь на нее, устраивая ноги в более-менее естественное положение, и одергиваю ткань пижамных шорт. За да года так и не привык видеть жалко сомкнутые колени и неподвижные холодные ступни - навожу эстетику, чтоб ее.
«Доброе утро, Ник. Вы меня с братом не подхватите у метро? Папа срочным рейсом улетел в Америку и забрал обоих водителей. Целую хохо» - это уже от Ульяны. Представляю, как она строчила это, натягивая свои длинные сапоги и носясь по огромному холлу особняка в поисках зонта. В такой ливень на улице не обойдешься одним капюшоном непромокаемой куртки.
«Конечно, солнышко» - пишу ей в ответ, но промахиваюсь, и отравляю сообщение Вику, чья аватарка в списке диалогов стоит слишком близко. Чертыхаюсь, давясь смехом, и переправляю сообщение Уле, тут же получая ответную реакцию от Виктора:
«Вау, как это мило. У нас уже есть ласковые прозвища друг для друга?»
«Это было не тебе, идиота кусок».
«Да ладно тебе, не смущайся. Котик».
В комнату, привлеченный шумом коляски, которую я кручу в диких виражах по полу в поисках не вовремя пропавших шпаргалок, заглядывает Лешка. Отчаянно зевает и глядит на меня уже без удивления - привык, что я просыпаюсь теперь до того, как он зайдет проверить. Я рассеянно киваю брату и вытряхиваю из коробки пару утренних таблеток «Синтики», чтобы справиться с настойчивым зудом в нижней части позвоночника до того, как он перейдет в острое жжение.
Проглатывать капсулы без воды до жути противно - застревают в горле.
- Так в лицей и иди, - улыбается Лешка, показывая поднятый вверх большой палец. Я недоуменно вздергиваю брови и оглядываю себя. Оказывается, успел нацепить галстук и носки, но остался в пижаме. А что, глядишь, и с контрольной по алгебре выгонят в таком виде.
***
Когда Ульяна забирается ко мне на заднее сидение и сбрасывает в ноги насквозь мокрый тряпичный зонт, я не удерживаюсь от ехидного замечания:
- Ну как там погода на пляже? - окидываю многозначительным взглядом ее короткое форменное платье и пиджак, плотно обтягивающий хрупкие плечи. Колготки в веселую желто-зеленую полоску промокли от голенищ сапогов до самого края платья. Ульяна только отмахивается, принимаясь копаться в огромной сумке в поисках телефона, и говорит, игнорируя меня:
- Здрасьте, Алексей Григорьевич.
Лешка кратко улыбается ей в ответ и выводит машину обратно на автостраду. По лобовому стеклу струится целый поток, размывая очертание дороги и желтоватый свет фар. Дворники работают без остановки, методично щелкая и поскрипывая резиной по мокрому окну.
Я поправляю соскользнувшую ногу обратно, старательно устраиваясь в любимую развязную позу, и вопросительно гляжу на Улю, когда она дергает меня за рукав школьного пиджака.
- Ты проверял вообще запросы в друзья? - спрашивает она с укором, пролистывая ленту новостей в своем навороченном блэкберри. - Мне вчера Карина ныла в трубку, что ты ее до сих пор не добавил, хотя в онлайне был три раза. А потом я посмотрела, а у тебя тридцать новых подписчиков.
Я что-то невнятно мычу, отворачиваясь к окну. Не объяснять же общительной и компанейской Ульяне, любящей быть в центре толпы, что добавляю я только тех, с кем действительно общаюсь, а не всех, кто меня знает или видел в лицее. Итого у меня в друзьях Лешка, Вик, Ульяна, пара друзей из прошлой школы, иногда справляющихся о том, сильно ли я переживаю из-за того, что на профессиональном баскетболе пришлось поставить крест - форменное издевательство на самом деле. Еще Гришка, ульянин подопечный. В качестве ироничного жеста я добавил Ромашку, чтобы у него была возможность в случае чего письменно высказать мне всю степень своего презрения. А еще у меня до сих пор осталась в друзьях заброшенная страничка мамы - рука не повернулась удалить, я только отправил ее в «скрытые», чтобы не нарываться на ненужные вопросы.
Лешка смотрит в зеркало заднего вида, немного приглушая радио и бодрый голос своей любимой Морозовой, вещающей про последние новости кинематографа.
- Ты что, типа популярный? - спрашивает он с недоверием и усмехается.
Сложно поверить, но я действительно чем-то приглянулся многим богачам. Один раз, когда лифты встали из-за того, что какой-то парочке вздумалось устроить безудержное веселье в кабинке, я заставил Вика стащить кресло по лестнице на три этажа вниз. А сам, вспоминая былые лихие времена, скатился по перилам, под удивленные взгляды ребят из параллельного класса упав прямо на ловящего меня на последнем лестничном пролете Вика. Еще я единственный колясочник, который курит - все остальные неимущие как-то молча меня недолюбливают из-за того, что я то и дело возвращаюсь с крыши пропитанным табачным запахом, раскрасневшимся от ветра и в компании тех, кого успел заболтать и познакомить со мной Вик. Еще я ревностно слежу за положением своих ног - со стороны так и подумаешь, что я просто от нечего делать приземлился на свое кресло, ноги-то у меня еще со времен активных занятий спортом жилистые, натренированные.
И, что самое главное, я всегда откровенен до последнего слова, никогда не стесняюсь в выражениях и болтаю со всеми на равных. В самом деле, не оказывать же внеземные почести только потому, что кто-то родился под счастливой звездой? А богатеньким почему-то нравятся грубость и нахальность, видно, настолько устали от подхалимов, что я у них вместо бесплатного развлечения.
- Поспеши взять у меня автограф, пока я не начал за них деньги брать, - с серьезным видом заявляю я брату, а он фыркает, снова прибавляя у радио громкость:
- У меня твоих записулек полон дом, миллионер из трущоб.
Едем минут пять в оживленном трафике и останавливаемся у лицея.
За месяц этот офисный блок из бетона и стекла, обнесенный внушительной оградой и утопающий в буйстве зеленых насаждений парковой территории, уже не воспринимается, как чужое место или тюрьма, где мне лишь бы отсидеть положенный срок, да свалить. Даже вязь колючей проволоки, око не дремлющих видеокамер и секьюрити, разгуливающие вокруг в штатских черных костюмах, кажутся мне невыносимо родным антуражем повседневности.
Ульяна открывает дверь со своей стороны и выходит, я перебираюсь к краю сиденья и жду, когда Лешка принесет мне кресло. Дождь уже стих, и только влажный асфальт и мутные лужи среди пожухлой газонной травы напоминают о недавнем буйстве стихии. Поверх плеча Ули я замечаю Виктора и Гришу, которые, увидев нас, бросают сигареты в урну и спешат навстречу.
Невольно вспоминается наше с Гришей знакомство.
Я все не мог взять в толк, почему он находится под шефством Ульяны - долговязый блондин нордической внешности, с ровным точеным профилем, носом с горбинкой, голубыми глазами, ходит на своих двоих. Гриша выглядел бы настоящим красавчиком, если бы не его этот затравленный взгляд из-под пушистых ломких ресниц и вечно сутулые плечи.
Как-то мы курили с ним один на один на крыше, и я решился спросить:
- Слушай, а с тобой-то что?
Он только невразумительно дернул плечом, отнимая фильтр от бледно-розовых губ. Курил он девчачьи «Вог», что казалось забавным и одновременно ему шло.
- В любом случае, ты парень ничего, - сказал я уверенно, подкатившись к краю крыши. Ограждение было достаточно высоким и крепким, чтобы вызывать чувство полной безопасности. Сверху парковая территория поражала симметричностью линий и сочетанием цветом осенней спелости, рыхлой земли и бежевого мрамора. - Не болтаешь лишнего.
Гриша вдруг заулыбался, неторопливо положил узкую ладонь мне на плечо, потом ткнул пальцем себе в грудь и показал поднятый вверх большой палец. Без слов. И вот тогда мне стало стыдно за свои опрометчиво сказанные слова.
- Черт, извини, ляпнул сдуру, - я нахмурился, пытаясь унять жгучее чувство вины, царапающееся в глотке, но Гриша продолжал лучезарно улыбаться и только затряс светловолосой головой - мол, ничего страшного.
- Но ты же меня слышишь, - протянул я неуверенно. - Но говорить не можешь. Не с рождения. Тоже психосоматика?
Он кивнул.
- И давно?
Гриша растопырил пальцы на руках - восемь. Что такого могло произойти, чтобы мальчишка замолчал навсегда, я спрашивать не стал - языка глухонемых, которым, как оказалось, общалась с ним Ульяна, я тогда даже близко не знал, а заставлять писать от руки было невежливым. Потом мне Виктор рассказал, сразу потускнев и опустив голову так, что рыжая челка упала на глаза: «Ладно, Ник, ты мне друг, даже лучшим другом стал, и ты не трепло. Его три здоровенных пьяных мужика тогда, несколько лет назад, имели всю ночь, не только своим добром, но и бутылкой из-под шампанского. Знаешь, оказывается, для такого в донышке просверливают отверстие, чтобы не создавалось вакуума и можно было вставлять и вынимать, сколько угодно, - Вик поморщился и поднял на меня мутный почти по-звериному озлобленный взгляд. - Еще неизвестно, как Гришка жив остался. Одним из ублюдков был его дядя… Только Ульяне не говори, хорошо? Она не должна знать». На закономерный вопрос, почему же Гриша поделился подобным с ним, Вик снова потупил взгляд, а потом туманно отозвался «мне доверяют», хотя показалось, что о чем-то он умолчал.
Теперь Гриша - единственный, к которому я отношусь с максимальной нежностью, никогда не позволяя себя резких слов и грубой откровенности.
Он светится, как солнышко, когда подбегает и помогает мне перебраться на кресло. Руки у него мягкие, теплые, я едва удерживаюсь от того, чтобы задержать в пальцах его ладонь.
Но за это Гриша меня и ценит, как и я его - никакой видимой жалости. Никаких сожалений.
- Готов к контрольной? - Вик шарит в сумке, а потом достает целую горсть бумажек и роняет их мне на колени. Все они исписаны мелким убористым почерком, явно не Виктора, у него же каракули, какие поломают голову и археологам-лингвистам. Лешка косится на шпоры неодобрительно, но молчит, прощаясь со мной коротким кивком и пристальным взглядом. Виктор же довольно улыбается и сообщает: - Это подарок от Карины, которая в тебя втрескалась по самое не могу. Не благодари.
***
Контрольную я благополучно заваливаю.
Чувствую это, как только неловко пытаюсь достать шпаргалку из промежутка между ободом колеса и шиной, а Алёна Арнольдовна вдруг резко поднимается, твердым шагом идет ко мне, заставляя всех в классе обернуться, невозмутимо выдергивает бумажку из моей руки, а следом за ней еще восемь, припрятанных под коленкой.
- Никакой фантазии, - отмечает Алёна Арнольдовна скучающим тоном и возвращается на свое место. Ромашка так и светится от распирающего его счастья, скалясь на меня через плечо. Ну, подумаешь, забыл я, что наша «Эй, Арнольд», как ее кличут за спиной, выучила не одно поколение инвалидов в стенах лицея. Она смотрит на нашу парту поверх очков для чтения и замечает насмешливо. - Виктор, где же твоя творческая жилка? Вот у Александра его подопечные никогда не попадались. До сих пор не знаю, где они держали свои шпаргалки.
- А я честный. И вас люблю больше, чем этого дурачка, откуда он вообще такой взялся, - улыбается Вик и пожимает плечами. Я, как и многие в классе, смеюсь и пихаю его под ребра. Каринка за первой партой чуть не плачет - расстроена тем, что ее помощь не пригодилась.
Когда все утихомириваются, склоняюсь к рыжей шевелюре друга и шепчу прямо в ухо:
- Кто такой Александр? У нас же нет таких.
Вик вздергивает светлые брови, кончиком ручки проводя по носу:
- Так Алик же. Я говорил, что тебе повезло, что ты не у него под шефством.
- Ну-ну, - я снисходительно улыбаюсь. - Вон эй-Арнольд говорит, что он списывать помогает неплохо.
- Он не только помогает неплохо, но и за помощь требует неплохо, запомни уже, - огрызается Вик, принимаясь с усиленным рвением за решение своего варианта. У меня почему-то в этот момент не хватает запала проявить любопытство и спросить, что он имеет в виду.
***
Сегодня в первый раз оказываюсь на четвертом этаже, когда у всех ребят проходят модульные занятия спортом, а у меня образовывается окно. Кучка колясочников традиционно отправляется в кафетерий, игнорируя меня, как изгоя общества - дружба с мажорами у них явно не в почете. Впрочем, меня не волнует их неодобрение, слишком уж они скучные и примерные для тех, кто обязан в силу своего положения брать от жизни все, до чего могут дотянуться. Иначе, зачем жить?
Изначально я хотел посмотреть на баскетбольный матч между девчонками старших классов - Ульяна должна участвовать на позиции центрового, да и мне любопытно взглянуть на игру спустя два года мучительного перерыва. Но у школьного психолога оказались на меня свои планы.
Поэтому я спускаюсь в теплое светлое помещение, проезжаю мимо класса йоги, где девчонки гнутся на своих резиновых ковриках на все лады. Замечаю среди них, как ни странно, выбивающегося из общего ансамбля Гришку в тренировочных штанах и обтягивающей майке. Понятно, этому одуванчику не подходят ни футбол, ни единоборства. Он замечает меня и неловко машет рукой, одновременно с этим подтягивая ногу к голове.
Ну как не улыбнуться в ответ?
- Воскресенский? - с того конца коридора меня зовет женский голос. Разворачиваю коляску и вижу психолога. Честно, эта высокая брюнетка в неожиданно плотно облегающем ее фигуру белом медицинском халате и с тонкой сигаретой, зажатой в алых губах, не выглядит школьным сотрудником.
- Ага.
Она разворачивается и скупым жестом руки приглашает следовать за ней в кабинет. Это небольшая светлая каморка с тяжелым дубовым столом, набитыми пузатыми папками стеллажами и, как и везде в здании, панорамными окнами, выходящими на оживленную астостраду.
Я устанавливаю коляску напротив рабочего стола и поправляю треклятую левую ногу, вечно болтающуюся, как неприкаянную.