Лес подняла глаза на сына. Рыжеватые волосы, оттенком лишь немного темнее ее собственных, падали на спину Робу, загибаясь локонами на воротнике его пиджака. Хотя он стал бриться теперь каждый день, щеки все еще сохраняют юношескую гладкость. Выражение лица — такое серьезное, несмотря на все оживление, с которым Роб ведет разговор. И глаза — серьезные. Угольно-черные глаза, горящие каким-то внутренним огнем, которого Лес не понимала. Ей было знакомо это его выражение: Роб словно желает чего-то так отчаянно, так сильно, что это доставляет ему внутреннюю боль. Она узнает это выражение, но никак не может постичь его смысла.
— Лес, что ты об этом думаешь? — спросил Роб, когда мать отошла к длинному столу у окна, чтобы налить себе еще кофе.
— О чем?
Она не вслушивалась в разговор и не знала толком, о чем именно он спрашивает.
— О школе, разумеется. Мне кажется, она мне идеально подходит. Там дают как раз именно то, что мне нужно. — Роб отодвинул стул и подошел к матери, словно пытаясь передать ей ту уверенность, которую сам ощущал.
Требовательная мольба в его взгляде была так красноречива, что у Лес не оставалось ни малейших сомнений: он действительно нашел то, что искал. Однако она спросила:
— Так ты убежден, что это именно та школа, где тебе хочется учиться?
— Да. Мы все равно собираемся в Аргентину покупать лошадей, так почему бы нам одним выстрелом не убить двух зайцев! Зачем мне ехать куда-то в другое место? Эта школа — одна из лучших, — убежденно сказал Роб.
— А ты не думаешь, что разумнее, может быть, подождать, пока мы не приедем в Аргентину? Там ты получишь возможность посмотреть школу своими глазами до того, как примешь окончательное решение, — предложила Лес, наливая себе кофе.
— Зачем? Если я запишусь туда, а потом окажется, что там не учат всему, что мне нужно, я всегда могу уйти из школы. Ведь я не обязан корпеть там, если все будет по-иному, чем мне представляется. Но не думаю, что такое может произойти.
— Понимаю.
Лес вернулась к своему стулу и присела на краешек, держа чашку на коленях.
— Кажется, мой сын принял решение. Как он сказал, вашу школу нам рекомендовали как одну из лучших. А это именно то, что мне хочется для него.
Она повернулась лицом к Раулю, глядя ему прямо в глаза. Их разговор не имеет отношения ни к чему, кроме поло. Лес надеялась, что она ясно показывает это Раулю.
— Уверен, что вы не разочаруетесь в своем выборе, — заметил он.
— Я поеду вместе с ним, — продолжала Лес. Она не могла отпустить сына одного, когда так многое еще не выяснено окончательно. — Но не знаю, как долго я там буду оставаться. Решение приму на месте, в Аргентине.
— Я тоже поеду, — вставила Триша.
— Разумеется, все будут вам рады, — сказал Рауль. — Но должен сказать вам, что тамошняя обстановка может показаться вам слишком спартанской. Хотя у нас есть плавательный бассейн и теннисный корт, особых удобств там нет. Обслуживающий персонал заботится лишь о самом необходимом. Estancia — это не курортное местечко.
— Я понимаю. Уверена, что смогу некоторое время потерпеть небольшие неудобства, — проговорила Лес с язвительными нотками в голосе. — И я вовсе не ожидаю, что меня обязаны развлекать, пока я буду в вашей estancia.
— Рауль, какая в августе погода в тех местах, где вы живете? — спросила Триша.
— Климат почти такой же, как в северной Флориде. Дни — теплые и мягкие, а по ночам может быть прохладно, — Рауль отвечал только из вежливости, чтобы отделаться от девушки, внимание его было сосредоточено на Лес.
— В вашей брошюре говорится, что школа помещается на юго-западе от Буэнос-Айреса, — сказала она.
— Да. Примерно в трех-четырех часах езды на автомобиле. Когда будете составлять планы своей поездки, я посоветовал бы вам заказать номер в гостинице, чтобы провести первую ночь в Буэнос-Айресе. Вы устанете после долгого перелета из Соединенных Штатов.
Теперь, когда решение было принято, осталось обсудить множество подробностей. На этот раз Лес принимала в беседе самое живое участие. Но ей все равно было трудно говорить с Раулем так, чтобы при этом не волновалась ее женская суть.
Только позже, когда Лес смотрела, как Триша провожает Рауля до двери, она вдруг поняла, насколько трудной может оказаться эта поездка в Аргентину. Но она поедет — потому что туда поедет Роб. Это то, чего ему сейчас хочется больше всего на свете.
Может быть, неправильно отказываться от своей собственной жизни ради детей, но, кроме них, у нее ничего не осталось. Она нуждалась в них.
Темный скворец взмыл в коралловое предзакатное небо. Перышки на его шее, переливающиеся яркими цветами, блеснули в лучах заходящего солнца. Роб проводил птицу взглядом и стал подниматься по лестнице, ведущей в каморку Джимми Рея над конюшней. Добравшись до двери наверху, он бессознательно оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что никто за ним не наблюдает, но конюшня заслоняла его и от дома, и от окружающего пространства.
Через дверь из комнаты Джимми неслись звуки включенного на всю мощь телевизора — визг автомобильных шин и грохот сталкивающихся машин. Роб громко постучал и опять тревожно оглянулся с виноватым видом. Через секунду телевизор несколько стих.
— Кто там?
— Это я, Роб.
Он даже не прикоснулся к дверной ручке. Джимми Рей всегда держал дверь на запоре.
После ожидания, показавшегося Робу вечным, Джимми, как всегда неспешно, приоткрыл дверь. Он стоял на пороге в своих неизменных, свободно висящих на теле выгоревших рабочих брюках и рубахе и мерил Роба взглядом.
— Захотелось кое-что? Так ведь?
Медлительная речь сопровождалась понимающим кивком.
— Да. И дай-ка того, что получше. Мне не нужно дерьмо, которое ты мне продал на прошлой неделе.
— Спускайся вниз. Я сейчас приду.
Он захлопнул дверь, оставив юношу снаружи. Когда Роб приходил к Джимми покупать наркотик, тот никогда не приглашал его к себе. Старик тщательно скрывал место, где он хранит кокаин.
Лязгнул металл — это Джимми запирался изнутри на засов. Роб поспешно спустился по наружной лестнице и через боковые ворота вошел в конюшню.
Внутри стояла полутьма. Только в проходе между стойлами блестела тусклая полоса света, падающего через распахнутую дверь. Роб нащупал выключатель, зажег электрические лампы под потолком и прошел вглубь. Тишина. Только в одном из запертых стойл всхрапнул жеребец, да отовсюду слышался тихий шорох соломы и хруст сена, который пережевывали лошади.
Серый мерин, Стоунуолл, завидев Роба, просунул морду сквозь решетчатую загородку и призывно фыркнул. Юноша подошел к нему. Пока серо-белый нос исследовал карманы его рубашки, ища сахар, Роб легонько поглаживал конскую морду. Старый ветеран начал уже седеть. Сегодня один человек предложил Робу продать коня. Это не был ни лихой наездник, ни настоящий игрок в поло, но ему нравилось субботним деньком проехаться галопом по полю и помахать клюшкой, изображая из себя заядлого спортсмена. Для такого занятия вряд ли найдешь пони лучше знаменитого Стоунуолла. Конечно, для хорошей игровой лошади — это бесславный конец карьеры, но Роб решил, что у такого хозяина ветерана ждет легкая старость. Пожалуй, он расстанется с ним.
Наверху, за стеной конюшни, там, где помещалось жилище Джимми Рея, хлопнула дверь, и после долгой паузы послышались размеренные шаги — конюх неторопливо спускался по внешней лестнице. Роб засунул руку в карман брюк и достал несколько свернутых банкнот. Деньги уже были заранее пересчитаны, и он торопливо засунул их под тугую обвязку кипы сена, лежащей в проходе возле ближайшего стойла.
Джимми Рей неспешно вошел в конюшню. Его лысую голову, как обычно, прикрывала обвисшая шляпа. Рубаха с длинными рукавами застегнута до самого горла, несмотря на субтропическую жару влажного июльского вечера. Джимми подошел к серому мерину и небрежно протянул Робу пакетик.
— Ну, как сегодня вечером наш старик? — проворковал он, обращаясь к лошади и даже не глянув на кипу сена, ставшую на время подобием кассы.
С тех пор как Роб начал регулярно покупать у конюха наркотик, он успел понять, что Джимми продает зелья ровно столько, чтобы прибыли хватило на кокаин для него самого. И продавал только тем, кого хорошо знает. Но Роб ни разу не видел никого из тех, кто покупает у него наркотик.
— Я продаю Стоунуолла, — сказал Роб, опуская пакет с кокаином в карман.
— Кому? Гредли?
— Да.
Джимми Рей потрепал подстриженную лошадиную челку.
— Это, старина, то же самое, как если бы тебя отпустили пастись на пастбище, — пробурчал он лошади. — Разница лишь в том, что ты сможешь время от времени погарцевать на людях.
— Это верно. — Роб протянул Стоунуоллу кусочек сахара, который прежде прятал от него.
— Ты собираешься что-нибудь брать с собой в поездку? Мне нужно знать заранее. — Джимми соизволил наконец перенести внимание с коня на Роба.
— С собой? Пожалуй, нет. Слишком рискованно.
— Возможно, и так, — согласился Джимми Рей.
— Ну и потом, я вполне могу некоторое время обойтись без этого, — добавил Роб.
— Никто из нас к этому не привязан, — подтвердил Джимми, но рот его скривился в понимающей усмешке. Дескать, я-то знаю, привязан ты или нет.
Но Роба его ухмылки не волновали. Пусть себе усмехается. Он, Роб, не сидит на крючке. К кокаину нельзя пристраститься. Это легкий наркотик. Не то что другие, более крутые. И если парень не принимает его регулярно, то и не испытывает никакой ломки, если на время от него отказывается.
Конюх в последний раз потрепал серого мерина по холке и повернулся к выходу.
— Ну пока.
Роб краешком глаза увидел, как Джимми Рей на миг задержался возле кипы сена и быстрым движением выхватил из-за веревки свернутые деньги. Юноша постоял у стойла до тех пор, пока конюх не вышел из конюшни. Затем послышались шаркающие шаги — Джимми поднимался по деревянной лестнице в свое жилище. Хлопнула дверь наверху, и только тогда Роб, облегченно вздохнув, направился к каморке, где хранилась сбруя.
Войдя в каморку, он осторожно закрыл за собой дверь, стараясь не шуметь, и заперся изнутри на замок, затем подошел к стеллажу, на котором лежали его седла, и, нагнувшись, извлек из-под него набор для нюхания кокаина, который приобрел пару недель назад в Лодердейле в хедшопе, магазинчике для наркоманов, где продаются курительные трубки, благовонные курения, бусы и все тому подобное. Расставив принадлежности на небольшом рабочем столике, за которым Джимми Рей чинил поврежденную сбрую, Роб достал из кармана пакетик с кокаином и отсыпал часть белого порошка в маленький контейнер. Затем влил туда немного эфира, тщательно стараясь не вдыхать удушливые испарения, и начал перемешивать содержимое. Шаг за шагом он проделал все процедуры, которым обучил его приятель Син в Англии. Когда эфирно-кокаиновая паста была готова, Роб поместил ее в трубку, уселся в кресло-качалку с высокой спинкой, стоявшее в углу мастерской, поджег смесь и начал вдыхать испарения. Вот это вещь! Нюхать кокаин — это забава для детей. Потреблять зелье можно только вот так… Роб чувствовал, как с каждым вдохом окружающий мир становится яснее, чище, благополучнее и как взлетает ввысь его уверенность в себе.
— Роб?
Триша постояла, прислушиваясь, затем заметила узкую полоску света у порога двери, ведущей в мастерскую, где Джимми Рей чинил сбрую. Она вернулась к ней и остановилась возле двери. Попыталась повернуть ручку, но та не поддавалась.
— Роб, ты здесь? — громко спросила она, дергая дверную ручку.
Изнутри доносились негромкие звуки. Казалось, кто-то суетливо передвигается по комнате. Триша толкнула дверь.
— Роб!
— Подожди минутку.
Запертая дверь приглушала его голос.
Триша, нахмурившись, ждала. Несколько мгновений спустя она услышала, как в унитазе, стоящем в душевой при мастерской, с шумом спустилась вода, затем раздались шаги, приближающиеся к двери. Щелкнул, открываясь, замок, ручка на двери повернулась, и на пороге появился Роб.
— Зачем ты запер дверь?
— А ты разве не знаешь, что она всегда должна быть закрыта? — упреком ответил на ее вопрос Роб. — У нас тут хранится дорогая сбруя. Тебе, может, нет дела до того, что у тебя могут стащить седло, но мне это не все равно. — Роб обнял сестру за плечи, отводя ее от двери, которую закрыл за собой. — Ну а тебя зачем сюда принесло?
— Что это за такой странный запах?
После того как дверь открылась, а потом закрылась, необычный сладковатый аромат в воздухе стал более явным.
— Наверное, какая-нибудь из мазей Джимми Рея.
Триша глубоко вдохнула, принюхиваясь.
— Нет, пахнет слишком сладко, — сказала она вначале, но затем уловила в необычном запахе еще кое-что. — Я чую дым.
— Триша, ты с ума сошла, — засмеялся Роб. — Эй, послушай-ка, я еще не говорил тебе, что продаю старого Стоунуолла? Лучше пойди попрощайся с ним, потому что завтра я позвоню тому парню, который хотел его купить, и скажу, что принял его предложение.
Его рука крепче сжала плечи Триши, направляя ее в сторону стойла, где помещался серый ветеран. Девушка нахмурилась еще сильнее и подняла на брата глаза. Настроение слишком для него необычное. Он редко бывает в таком приподнятом духе.
— Что это с тобой такое, Роб? — спросила она. — Ты ведешь себя словно под кайфом. — И не успела Триша выговорить эти слова, как сразу, кажется, все встало на свои места. — Так ты вправду под кайфом? — настойчиво повторила она. — Этот запах… ты что, курил травку?
— О чем это ты говоришь? — Роб приостановился, бросив на нее веселый взгляд.
— Роб, это ужасно глупо. Ты знаешь, как опасно курить в конюшне.
— А кто говорит, что я курил? — отпарировал Роб. На его губах все еще играла довольная, ленивая улыбка.
— Пожалуйста, не разыгрывай перед мной невинность. Это может подействовать на Лес, но не на меня. — Триша смахнула его руку со своих плеч и отступила в сторону. — Дверь была закрыта, потому что ты не хотел, чтобы кто-нибудь вошел и застукал тебя, когда ты куришь сигаретку с марихуаной.
— Я закрылся, потому что сидел в сортире, — небрежно бросил Роб. — Хотя ты и моя сестра, но я, несмотря на это, не хочу, чтобы ты или Джимми Рей застали меня на унитазе.
— Но ты мог просто закрыть дверь душевой.
— Там лампочка перегорела.
— У тебя на все приготовлен ответ, не так ли? — мрачно заметила Триша. — Когда мы были маленькими, ты всегда ухитрялся обвести родителей вокруг пальца, чтобы избавиться от наказания. Но со мной этот номер не проходил. Я всегда понимала, что ты хочешь меня одурачить. И ты пытаешься сделать это сейчас.
Триша с досадой повернулась и пошла к двери. Нет смысла говорить с ним сейчас, когда он летает таким орлом в небесах.
— Эй, ты куда?
Роб грубо схватил сестру за руку и развернул ее лицом к себе. Триша попыталась вырваться из цепких пальцев, слегка удивленная силой, которую неожиданно проявил брат. Он смотрел на нее с тревогой и подозрением.
— Что случилось, Роб? — с вызовом спросила Триша. — Ты боишься, что я пойду и расскажу все Лес?
— Лучше бы тебе этого не делать. — На этот раз на тонких губах Роба не было даже и тени улыбки. — Потому что, если ты обмолвишься хоть словечком, я могу нечаянно упомянуть о том разе, когда Рауль оставил тебя стоять голой на подъездной дорожке в «Севен-Оукс». Ты ведь не думала, что кто-нибудь это видел, правда? Ну а я видел, когда поставил свою машину и возвращался из гаража. Хочешь поспорим, что твоя поездка в Аргентину полетит ко всем чертям?
— Роб, ты настоящий мерзавец, — гневно заявила Триша. — Во-первых, я не ябедничаю и не передаю сплетен, и тебе это лучше всех известно. А во-вторых, мне восемнадцать лет, и я не нуждаюсь в разрешении Лес, чтобы поехать в Аргентину или в любое место, куда мне захочется. И, наконец, последнее, мне наплевать с высокой колокольни на то, видел ты меня или нет, расскажешь кому-нибудь или нет… Так что можешь завернуть свои угрозы в бумажку и выкурить их вместе с травкой!