— Отлично. А как у тебя? — Голос его звучал как-то отчужденно, но Лес винила в этом плохую связь.
— Мэри и я лезем из кожи вон, но все остальное прекрасно. Приехала на уик-энд Триша. У нее есть кое-какие новости. Пусть она сама тебе расскажет. — Она передала трубку Трише и продолжала улыбаться, слушая, как та выкладывает отцу свое известие, а в голове ее звучали слова: «Лес, я не хочу жить так, как ты живешь».
— Поскольку Роб, кажется, не собирается поддерживать семейную традицию, я решила, папа, последовать по твоим стопам. Меня приняли в твою alma mater. — Последовала короткая пауза: Эндрю что-то отвечал дочери, затем Триша сказала: — На этой неделе я получила извещение о том, что меня приняли. Это официальное сообщение. — Вновь наступило молчание. Слушая, что говорит отец, Триша несколько поуспокоилась, ее возбуждение постепенно сникало. — Я счастлива. И я рада, что ты тоже счастлив. — Затем, продолжая слушать то, что говорит ей отец, она взглянула на Лес. — Конечно, я скажу ей. До свидания, па.
Когда Лес потянулась, чтобы взять у нее трубку и закончить разговор с Эндрю, Триша встала и вместо того, чтобы передать трубку матери, положила ее на рычаги.
— У него заказан столик в ресторане, и поэтому ему надо уходить, — объяснила Триша. — Он просил передать, что позвонит тебе на следующей неделе, когда вернется домой.
— Ах так? — Лес очень жалела, что с самого начала не поговорила с мужем подольше. — Что он сказал, когда ты сообщила ему свою новость?
— Он был рад… горд моим решением. И, кажется, он не удивился так сильно, как удивилась ты. — Она улыбнулась, но тут же нахмурилась: — Лес, когда ты с ним говорила, у тебя не было ощущения, что рядом с ним кто-то есть?
Лес говорила с Эндрю слишком мало, чтобы у нее сложилось какое-нибудь определенное впечатление.
— Возможно, и был кто-нибудь. Вернее всего, клиент.
Или Клодия Бейнз. Но этого Лес вслух не сказала.
В воскресенье в середине дня Триша уехала в частную школу для девочек, где она училась. С ее отъездом у Лес не было больше причин притворяться веселой, и Мэри просто не могла этого не заметить.
— Что тебя тревожит? — спросила она, когда они отдыхали за чашкой кофе. — Нет-нет, не говори, что все в порядке. С тех пор, как уехала Триша, ты просто ниже травы и тише воды.
— Тебя удивило ее решение готовиться поступать на юридический факультет? — спросила Лес, не отвечая на вопрос.
— Немного. Но после того, как я протащила через высшее образование семерых своих отпрысков, я сдалась и больше не пытаюсь гадать, чем они будут заниматься. — Она отпила кофе, глядя на Лес поверх края кружки. — А для тебя это было неожиданностью, не так ли?
— Да. — Но вовсе не это терзало Лес так сильно, что порой возникало стеснение в груди и першило в горле. — Знаешь, что она мне ответила, когда я спросила ее, почему она так решила?
— Что?
— Что она не хочет быть такой, как я, и ничего не делать. По ее словам, она хочет, чтобы у жизни была цель и смысл. — Лес коротко рассмеялась невеселым смехом. — Такая вот развязка.
— Это поколение, которое стремится к карьере. Мир сильно изменился с тех пор, когда мы были в их возрасте, — напомнила ей Мэри. — Само собой разумеется, и в наше время находились девушки, которые стремились сделать карьеру, но они были исключением, а не правилом. Пределом нашего честолюбия было удачное замужество и воспитание детей. Все остальное служило лишь временной заменой до тех пор, пока на горизонте не появится подходящий мужчина.
— Я знаю.
— Так что не придавай значения всей этой трепотне о женской свободе. Это совсем нелегко — быть женой и матерью, — заключила Мэри, подчеркнув свое заявление решительным кивком.
— Дело не только в этом, — покачала головой Лес. — Не в одной только Трише. Моя мать думает, что я не слишком умна. Мой муж не верит, что я способна поддержать какой-либо умный разговор. А теперь моя собственная дочь считает, что моя жизнь лишена смысла. Мэри, мне сорок два года и я чувствую себя неудачницей, — проговорила она безжизненным тоном. — Это совсем не то, о чем я мечтала когда-то. Что случилось со всеми этими мечтами?
Наступило долгое молчание. Мэри не знала, что сказать. Наконец она обняла Лес за плечи.
— Я не знаю, детка. Просто не знаю.
В аэропорту Лес встречала деловитая и расторопная Эмма Сандерсон. Она объяснила, что Эндрю занят в офисе и никак не мог отлучиться. Лес смотрела, как крепко обнимает Мэри ее младшая дочь и как тепло целует в щеку муж, и ей хотелось, чтобы и ее саму встречали так же радушно.
Получив свой багаж, они разъехались. Часом позже Лес, усталая после долгого перелета, уже входила в свой дом, ощущая смутную подавленность. Следом за ней носильщик внес багаж.
Не успела Лес подняться на первую ступеньку дубовой лестницы, ведущей в ее комнату, как раздался телефонный звонок. Она остановилась, пропуская мимо носильщика с чемоданами, а затем посмотрела на свою домоправительницу и секретаря.
— Ответьте, пожалуйста, Эмма. Если это миссис Кинкейд, скажите ей, что я переодеваюсь наверху и что буду у нее в пятницу.
Эмма пошла к телефону в гостиной, а Лес начала подниматься по лестнице. Через пару секунд звонки прервались — домоправительница сняла трубку. Лес была уже почти наверху, когда Эмма окликнула ее:
— Лес! Это Эндрю.
— Я возьму трубку наверху.
Она бегом одолела последние несколько ступенек и прошла прямо к телефону, стоящему в гостиной между спальнями.
— Алло… — Она бурно дышала не столько от быстрого подъема, сколько от удовольствия, что Эндрю нашел все-таки время позвонить ей.
— Как ты долетела?
— Хорошо, только очень долго. — Лес отсутствующе глянула на носильщика, направлявшегося к лестнице. — Когда ты будешь дома?
— Я, собственно, отчасти поэтому и звоню.
— Ах, Эндрю! — В этом восклицании перемешались разочарование и раздражение. Она понимала, что значат его слова. Это была прелюдия к заявлению о том, что он вернется поздно. Хотя ее не было дома целых две недели, ничего не переменилось.
— Мне очень жаль, Лес, но у меня тут приезжий клиент, не из нашего города. И мне действительно нужно сегодня вечером сводить его куда-нибудь пообедать.
— Очень хорошо. — Однако Лес не собиралась в первый же вечер после возвращения домой сидеть в одиночестве в четырех стенах. — Я пойду вместе с тобой. Где и когда мы встретимся?
— Лес, я не могу просить тебя, чтобы ты так себя утруждала. Я знаю, что ты устала после поездки и…
— А ты и не просишъ. Я сама вызвалась, — гневная решимость разогнала почти всю ее усталость.
Эндрю помолчал несколько секунд, а затем сказал:
— Ну если ты так хочешь… Я заказал столик в «Павийон» на восемь часов, но мы с ним договорились встретиться за полчаса до того, чтобы выпить в баре.
Ровно в семь тридцать Лес оставила свою машину служителю, чтобы тот отогнал ее на стоянку, и вошла в ресторан. Метрдотель двинулся ей навстречу.
— Bonsoir, мадам Кинкейд-Томас. — Он неизменно произносил ее двойную фамилию. Лес подозревала, что это был его способ напоминать о важности ее общественного положения. — Votre mari est ici. S'il vous plait.
Он с поклоном проводил Лес в бар, где уже сидел Эндрю со своими гостями.
Если у Лес и были какие-то сомнения по поводу того, почему он неохотно берет ее с собой сегодня вечером в ресторан, то они моментально исчезли, когда она увидела Клодию Бейнз, сидящую за небольшим коктейльным столиком. Брюнетка присвоила себе многие из привилегий, принадлежавших прежде Лес, — молодая женщина стала компаньоном Эндрю, его подругой и доверенным собеседником, но роль хозяйки за этим обедом принимать на себя она не собиралась.
Когда Лес подошла к столу, все трое мужчин вежливо встали. Она двинулась к Эндрю, чтобы тот представил ее своим клиентам — Жак Обир и Гийом Пуарье.
— Enchante, imadame. — Жак Обир, высокий и стройный человек, вид которого выдавал определенно галльское пристрастие к женскому полу, очаровательнейше улыбнулся Лес. — Ваше присутствие для нас огромное удовольствие.
— Non, monsieur. Le plaisir est le mein, — ответила Лес по-французски, вернув галантному галлу его комплимент.
— Вы говорите по-французски? — с некоторым скептицизмом произнес Обир, с любопытством глянув на собеседницу: действительно ли она знает язык или только выучила несколько расхожих фраз.
— Oui, — утвердительно наклонила голову Лес. — Но я ни с кем не беседовала уже довольно давно, так что, может быть, буду говорить не совсем уверенно.
— Моя жена скромничает, — вмешался в разговор Эндрю. — Она бегло говорит по-французски. Ничего удивительного. Лес ухитряется два или три раза в год съездить на континент или в Англию.
К беседе присоединился второй француз, тучный мужчина с большой лысиной, окруженной короной редких темных волос. Лес показалось, что вначале он собирался заговорить на родном языке, но затем, глянув на Клодию, передумал.
— Это большая редкость, мадам, — сказал он по-английски. — Мало кто из американцев знает какой-либо язык, кроме своего собственного.
— К сожалению, это правда, месье Пуарье, — согласилась Лес. — Наша страна очень обширна, и очень немногие выезжают за ее пределы. Так что несмотря на то, что в средней школе второй язык — обязательный предмет, большинство быстро забывают его, просто потому, что им никогда не приходилось говорить с иностранцами. Иное дело — Европа, где дела ведутся на всех языках: французском, немецком, итальянском…
Список можно было продолжить, но Лес остановилась.
— И все же те из нас, кто несведущ в иностранных языках настолько хорошо, чтобы вести беседу, завидуют тем, кто обладает способностями миссис Томас, — несколько высокопарно заявила Клодия, привлекая к себе внимание.
— Ах, я уверен, мадемуазель Бейнз, что у вас, несомненно, есть другие таланты, — вмешался очаровательный Жак. — Красота и ум — редкое сочетание.
Когда к ним подошел официант, чтобы принять заказ на напитки, и общее внимание обратилось на него, Лес спросила себя, не пытается ли она бессознательно утвердить свое превосходство над Клодией тем, что щебечет по-французски. Она сама точно не знала, на кого больше желает произвести впечатление — на Клодию или: на иностранных клиентов Эндрю.
Пока они сидели в баре, разговор велся на общие темы, но вскоре после того, как компания переместилась в ресторан, речь пошла о делах. Иностранцам была нужна консультация по некоторым юридическим вопросам, и Лес обнаружила, что ей все чаще и чаще приходится выступать в роли переводчика, поясняя английские слова или фразы, смысл которых ускользал от французов или которых они не знали… Правда, раз или два она и сама не знала, как перевести некоторые юридические термины.
Все это время Лес очень явственно чувствовала, что присутствующие делятся на «мы» и «они». «Мы» — это были Эндрю и Клодия, а Лес попала вместе с французами в противоположный лагерь — «они». Она ощущала невидимую связь между Эндрю и Клодией. Это было видно по тому, как каждый из них схватывал на лету мысль другого, по тому, как они касались друг друга, когда хотели вставить замечание или подчеркнуть какую-нибудь важную деталь. Она понимала, почему Эндрю сказал, что им хорошо работается вместе, и все же, глядя на Клодию, Лес не могла избавиться от впечатления, что та вторглась на чужую территорию. И она спрашивала себя: не была ли ревность вызвана, кроме всего прочего, чувствами собственника. Ведь Эндрю был ее личной собственностью, а Клодия — нарушительницей, вломившейся в частные владения.
К концу вечера Лес почувствовала себя совершенно опустошенной — и умственно, и эмоционально. Когда служитель с автомобильной стоянки подогнал ее машину ко входу, она с облегчением послала французам прощальное au revoirs и уехала. Эндрю должен был приехать домой позже, после того, как отвезет гостей в их отель.
Когда она вошла в дом, в прихожей горел свет. Она не стала выключать его, подумав об Эндрю, и поднялась наверх. В ее отсутствие чемоданы были распакованы. Исчезли все признаки ее путешествия. Казалось, Лес никуда и не уезжала. Она переоделась в ночную рубашку и набросила сверху кимоно, слишком усталая и слишком напряженная, чтобы отправляться прямо в постель.
Эндрю приехал минут через сорок. Лес сидела в гостиной, стараясь успокоиться за стаканом с бренди. Он даже застыл от неожиданности, увидев, что она еще не ложилась.
— Я думал, что ты давным-давно в кровати. — Он распустил свой шелковый галстук и выдернул его из-под воротника рубашки. — У тебя был длинный и трудный день.
— Не такой уж длинный. — Лес встала из кресла, отставила стакан с бренди в сторону и подошла к мужу. Обняв Эндрю за шею, она взглянула ему в лицо. — И я совсем не так сильно устала, как кажется. Ты не забыл, что я уезжала на две недели?
Его руки медленно обняли Лес.
— Я не забыл, — проговорил Эндрю.
Однако он не спешил ответить на приглашение ее влажных губ, а когда наконец поцеловал жену, поцелуй был хотя крепким и долгим, но несколько пресным.
Лес не ждала от мужа проявления бурной страсти. Сегодня ночью ей хотелось лишь ощутить близость его тела, теплоту обнимающих ее рук — и ничего более. Ее вполне удовлетворило то, как Эндрю ответил на поцелуй.
Она потерлась лбом о его подбородок и еле слышно прошептала:
— В твоей комнате или в моей?
— В твоей.
Лес повернулась в объятиях Эндрю и, прижав руки мужа к своей груди и чувствуя всей спиной теплоту его тела, медленно направилась в спальню. Они разделись каждый сам по себе и юркнули в постель. Их близости предшествовала небольшая любовная игра — так хотелось им обоим.
А потом Лес лежала одна в темной комнате. Эндрю удалился в свою спальную сразу же, как только они разжали объятия. В сегодняшней их близости было мало страсти — они любили друг друга с каким-то безразличием, словно выполняя дежурную обязанность. Лес подозревала, что устала больше, чем ей вначале казалось, и оттого она не могла пробудить воодушевления ни в себе, ни в Эндрю. А возможно, сказывалось то смутное неудовлетворение, которое тревожило ее последние несколько дней. Лес вздохнула, откинулась на подушку и стала ждать, когда сон наконец возьмет свое. И вскоре это случилось, глаза ее закрылись сами собой, и все тревоги и сомнения отступили куда-то далеко и спрятались, выжидая, пока наступит утро.
Теплая солнечная флоридская погода отступила под напором штормового фронта. Три дня серая мелкая изморось то и дело сменялась тропическими ливнями, заливавшими все вокруг. И так же сыро и мрачно было на душе у Лес. Но в тот день, когда она возвращалась домой после визита к матери, дождь наконец прекратился и сквозь разрыв в облаках хлынули сверкающие солнечные лучи. И на душе у Лес также стало светлее после разговора с Одрой. Когда «Мерседес» подкатил к дому в испанском стиле, на губах Лес играла улыбка, не покидавшая ее в пути. Она оставила машину стоять у входа и избежала по низким ступеням к резной входной двери.
— Эмма! — позвала она, входя в прихожую. — Я — дома. Звонил мне кто-нибудь?
Дневная корреспонденция была аккуратно сложена на столике в прихожей. Лес остановилась, чтобы просмотреть ее, пропуская различные счета и извещения. Она искала письма от Роба и Триши. Внизу стопки лежал тонкий коричневый пакет, адресованный ей лично.
Интересно, от кого это? Лес взяла сверток и посмотрела на обратный адрес. Бандероль пришла из отеля в Нью-Йорке, где они всегда останавливались. Спрашивая себя, что может оказаться в пакете, Лес просунула палец под край коричневой обертки и разорвала ее. Внутри находилась плоская коробка.