Гуров побродил по залам, всматриваясь в весьма, на его взгляд, тривиальную живопись. Гости галдели, смеялись, доверительно беседовали, беря друг друга за лацкан, под локоток и понижая голос. Дважды сыщик услышал упоминание о гибели Павла Сенина, известного ценителя, эксперта и очень нужного человека. Странно, но сожалений в интонациях людей, близких к искусству, Гуров не слышал. Уловил досаду. Даже некоторую иронию в том смысле, что сколько веревочке ни виться… Кажется, гибель афериста, известного под кличкой Репин, взволновала многих, но не вызвала сочувствия и, самое главное, недоумения. Было ощущение, что его смерть многие считают закономерной. Никто не питал иллюзий по поводу несчастного случая или банального ограбления. Репутация – великая вещь.
Гуров увидел в зале чету Филипповых. Оксана была жизнерадостна, а ее супруг-художник откровенно скучал. Чем-то он напоминал сейчас рыбу, вытащенную на берег. Только он не рот беспомощно открывал и закрывал, а глаза. Такая лупоглазая рыба, которая не понимает, что она тут делает.
– Антон, Оксана, здравствуйте! – вежливо поздоровался Гуров, светски прикасаясь к локтям стоявших рядом супругов. – Светская тусовка?
– А вы тут какими судьбами? – искренне удивилась Оксана. – Разыскиваете украденные картины?
– Ценю юмор, – кивнул Гуров. – Однако, будет вам известно, сыщикам тоже не чуждо понимание прекрасного. И мы ходим по выставкам и следим за тем, что нового сказано в искусстве.
– Здесь ничего не сказано, – буркнул Филиппов. – Здесь повторенное тысячу раз. До оскомины.
– Странно, а мне понравилось. Хотя я, наверное, не настолько искушен в живописи, чтобы выражать свое суждение. Однако и моего неискушенного взгляда достаточно, чтобы понять, что здесь представлена живопись традиционного направления. Все эти пейзажи и натюрморты не более чем попытка фотографически передать то, что видит человеческий глаз. Никаких игр с восприятием красок, теней или света. Я не прав, Антон?
– Удивительно, но вы правы, Лев Иванович, – скучным голосом ответил Филиппов.
– Вы не представляете, как вы меня порадовали! – воскликнул Гуров. – Значит, я что-то все же вижу и понимаю.
– Мужчины, не будьте занудами, – укоризненно сказала Оксана. – Хорошие картины, светлые.
– Но за ними не видно художника, – возразил Гуров, уголком глаза поглядывая на Антона. – Вот полотно, а на нем отдельно стоящее дерево. И для нас оно дерево, и для художника, что обидно, тоже дерево. А возьмите Пикассо. Для него, скажем, лошадь – это не лошадь, а способ самовыражения.
Оксана удивленно прикусила губу, посмотрев на милиционера с некоторым уважением. Она и не подозревала, что фразу эту Гуров вычитал давно и запомнил специально для эффектного произнесения в таких вот случаях. Филиппов, наоборот, отнесся к словоблудию Гурова с сарказмом.
– Лошади, они и в Африке лошади, – усмехнулся он. – А вы, я вижу, тонкий ценитель. С претензиями. Тут много сегодня таких, вращающихся около искусства.
– Кстати, – серьезно вставил Гуров, – я среди этих вращающихся сегодня слышал мало оценок творчества выставляющихся художников, а больше сетований по поводу несчастья с Павлом Петровичем Сениным. Вы его знали, Антон?
– Вот оно что! – кивнул Филиппов. – Расследуете убийство. Я и не сомневался, что искусство вас мало интересует. Задавайте ваши вопросы. Был ли я знаком с ним? Так с Репиным были знакомы почти все, даже те, кто не имеет отношения к искусству. А то, что он аферист, знает вся Москва. Удивительно, что вы этого не знаете.
– Он приторговывал крадеными картинами? – сделав заговорщицкое лицо, спросил Гуров страшным загробным голосом.
– Не удивлюсь. Слава как о человеке, занимающегося мутными делишками, о нем широко шла. В определенных кругах, конечно.
Гуров покосился на Оксану. Женщина, казалось, совсем не интересовалась разговором мужчин. Она с большим интересом крутила головой, кого-то высматривая среди гостей выставки.
– А честно, Антон, – стал серьезным Гуров. – У меня сложилось впечатление, что Павла Сенина многие не любили. И вы тоже. Так ведь?
– А за что его любить? Он – лавочник от искусства. Наживался на искусстве самым бессовестным образом. Эксперт!
Гуров оценивающе посмотрел на художника. Интересно, такое откровенное возмущение и проявление неприязни свойственно, скажем, убийце? Если взять и предположить, что Филиппов не только убил жену Лукьянова из зависти к тому, что Михаил многого в жизни достиг, а он, Антон, практически ничего… Что он еще и этого Сенина убил… Например, из чувства неприязни. Теоретически это можно было предположить. Насколько сыщик пригляделся к Филиппову, тот постоянно пребывал в состоянии депрессии. А это уже может говорить о неустойчивой психике и возможном, в определенный момент, психическом срыве. В состоянии очередного депрессивного состояния мог убить один раз, а мог и второй. И мотив может быть сложнее, чем просто неприязнь. Ненависть! Он, художник, прозябает в безвестности и почти в нищете. А эта сытая рожа (нехорошо так говорить о покойниках), ничего собой не представляя в искусстве, за счет искусства так обогатилась. Для маниакально-депрессивного синдрома вполне нормальная реакция. Специалистам-психиатрам бы Филиппова показать.
Оксана вдруг замахала рукой какой-то женщине, назвав ее Алиночкой. Извинившись перед мужчинами, она скрылась за спинами гостей. Гуров посмотрел ей в спину со смешанным чувством. Во всех отношениях приятная и неглупая женщина. Да еще с заметным налетом сексуальности, которую так удачно подметил Крячко. Странно, что она с Антоном так долго живет. И – почему?
Когда Гуров попрощался с Филипповым и пошел к выходу из галереи, его догнала Оксана.
– Можно вас на минутку, Лев Иванович? Я хотела с вами поговорить. Без мужа.
– Да, конечно, – улыбнулся заинтригованный сыщик.
– У меня создалось впечатление, что вы подозреваете Антона в убийстве Сашеньки, – заговорила женщина, глядя Гурову прямо в глаза. – Не знаю уж, какие там у вас есть поводы для таких подозрений, но поймите, что это глупо. Сверхглупо. Антоша тихий и безобидный человек. Он может страдать в себе, он будет изводить себя, но никогда – слышите, никогда – не решится сделать больно кому-то из близких. Да, он живет в своем, придуманном им мире. Да, он никого туда не стремится пустить, но это не значит, что психически ненормальный. Он нормальнее всех нас вместе взятых. Он художник, понимаете? А Михаил и его семья – самые близкие ему люди в этой жизни. Вы ведь наверняка успели порыться в прошлом и Антона, и Миши. Вы знаете, что они дружат с самой школы. Поймите, что ваши подозрения нелепы! Вы ведь о чувстве зависти думаете прежде всего, так ведь? Но из зависти убивают того, кому завидуют, а не его жену!
Гуров вышел на улицу со смешанным чувством, что Оксана Филиппова права в отношении мужа – и одновременно не права. Как-то не складывалась у него в голове картинка. Психологически не складывалась. Допустим, Павла Сенина действительно убил киллер, допустим, что он не врет. А если причина убийства была иной? Не инициатива наемного убийцы, пытающегося обезопасить лично себя, а чья-то иная инициатива? Из числа тех, с кем этот Сенин-Репин имел коммерческие контакты, проводил свои сомнительные сделки… Стоит и об этом подумать. По крайней мере, забывать о такой версии пока не стоит.
* * *
На следующее утро Гуров ринулся в галерею, где вчера состоялась выставка. Дважды Крячко звонил ему по мобильному телефону, но сыщик отнекивался и ссылался на занятость. Наконец, используя все свое обаяние и природный артистизм, подкрепленный познаниями из профессии жены, Гурову удалось выяснить, кто такая Алиночка, с которой вчера общалась Оксана Филиппова. Алина Стрельцова оказалась владелицей салона красоты «Миледи». Найти ее было уже нетрудно.
– Здравствуйте, Алина…
– Просто Алина, – с улыбкой попросила молодая изящная женщина, светившаяся профессионально ухоженной кожей, волосами, ногтями и чем-то еще, в чем сыщик не разобрался. В любом случае эта женщина была очень уверена в себе, знала себе цену и незамедлительно это демонстрировала. – Для друзей моей подруги – особенно.
– Хорошо, тогда позвольте представиться, – сыщик светски изогнул спину, – Лев Иванович Гуров. Полковник департамента уголовной полиции Министерства внутренних дел Российской Федерации.
Алина приняла игру в светскость и с улыбкой протянула руку, к которой немолодой, но элегантный офицер припал губами. В цивильной одежде полковник держался так, что можно было ожидать звона шпор.
– Чем обязана нашему знакомству, господин полковник? – промурлыкала Алина.
– С вашего позволения, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, мадам.
– Надеюсь, честь офицера не позволит вам задавать вопросы, которые скомпрометируют меня или кого-то из моих близких подруг в глазах общества.
– Ни в коем случае, мадам, но позвольте напомнить, что дело мое сугубо деликатное и ведется, учитывая мой ранг, естественно, в интересах государства. Вы позволите? – Гуров вытащил из кармана сигареты.
– Прошу вас, полковник, – Алина пододвинула изящную пепельницу. – Я слушаю вас.
– Расследуется дело об убийстве госпожи Лукьяновой, о котором вы наверняка слышали?
– Конечно. О, это так ужасно.
– Вопрос деликатный, потому что он касается вашей подруги Оксаны Филипповой, которая дружна с семьей Лукьяновых через своего супруга, художника Антона Филиппова. Я ни в коей мере не хочу быть невежливым или неделикатным по отношению к госпоже Филипповой, но не могли бы вы припомнить, мадам, не высказывала ли Оксана каких-либо предположений, страхов, сомнений? Не хочу сказать, что она была неискренна в беседе со мной. Могу лишь предположить, что горе семьи Лукьяновых наложило некоторый отпечаток на состояние самой Оксаны. Она могла что-то забыть.
Примерно в такой витиеватой форме беседа продолжалась около двух часов. Гуров ужасно устал придуриваться, а Алина, казалось, наслаждалась истинно светской беседой с истинно светским полковником. Нашелся редкий человек, который ей так удачно подыгрывал.
Однако потуги бравого сыщика не оказались бесплодными. Запудрив Алине мозги светскими изысками, он втянул беседу в нужное ему русло и придал нужную окраску. И узнал, что Алина Стрельцова была одноклассницей Оксаны Филипповой, а в девичестве Бахиревой. В старших классах девушки были очень дружны, что сохранялось еще в течение нескольких лет после окончания школы. Потом они потерялись на некоторое время, а год назад снова встретились. И теперь поддерживали легкие приятельские отношения.
Алиночка была несказанно удивлена тем, что Оксана вышла замуж за Антона Филиппова. Собственно, Алина Антона почти не знала. Так, встречались несколько раз в компании у Лукьянова. А ведь Оксаночка тогда была влюблена в Михаила, но, видимо, с молодостью это прошло, и она нашла себе ровню в браке.
Гуров от неожиданности поперхнулся.
– Простите! В какого Михаила?
– Господи, полковник, что с вами? Вам нездоровится? Вы так бледны. Конечно же, в Михаила Лукьянова. Мы все в него были в той или иной мере влюблены. Но счастье выпало Александре – не помню уж, откуда он тогда ее привел.
Сыщик ударился в философию, которая собеседница тут же признала чисто солдафонской. Ну как можно так узко судить о девичьей влюбленности? Оказалось, что таковая ничего общего с юношеской не имеет. Девичья гораздо тоньше, нежнее и оставляет более трепетные воспоминания. Даже само ее проявление выглядит особенно. Оксаночка даже травилась таблетками и, кажется, лежала в неврологии, хотя точно Алиночка не помнила. Сейчас, конечно же, все прошло, и Оксаночка остыла к Михаилу. Она даже отзываться о нем стала пренебрежительно. Не исключено, что этот мужлан-художник Антон все же оказался натурой более тонкой и нежной, чем выросший в чиновника и огрубевший Михаил.
Растирая рукой онемевшее от кривлянья лицо, Гуров сел в машину и тут же набрал по мобильному телефону Крячко. Не вдаваясь в подробности, он приказал найти Сузикова и собраться всем на Петровке.
– Что случилось, Лев Иванович? – внимательно глядя на Гурова, поинтересовался Крячко, когда все собрались в кабинете капитана в МУРе.
– Не могу сформулировать, – ответил Гуров угрюмо. – И не приставайте ко мне. Будет идея у меня оформлена, поделюсь. Не хочу позориться, если ошибаюсь. А по поводу интуиции распинаться бесполезно. Стас, ты настаивал на прочесывании местности в районе поселка?
– Это не я, это Никита настаивал.
– Все равно. Даю карт-бланш. Подумай, сколько и каких сил тебе нужно, звонок или письмо от Петра организуем, и вперед. Только с одним условием. По окончании прочесывания ты должен быть на сто двадцать процентов уверен, что пистолета там не выбрасывали.
– Ах, мы все-таки пистолет будем искать?
– Нет, презервативы использованные, – огрызнулся Гуров. – Ты, капитан, займешься другим делом. Постарайся поднять все немногое, что связано с нашим киллером. Не в пустыне же он родился! Все о его жизни в Подольске, о всех контактах – особенно о тех, которые ведут в Москву. Понимаю, что работа предстоит адская, поэтому сразу скажи, если будет нужна помощь. Отдельно веди параллельную линию по связям Павла Сенина.
– По Сенину мы, кажется, все отработали, – напомнил Сузиков.
– Хрен мы все по нему отработали! Мы и десятой доли не знаем о его связях. Меня особенно интересует его общение в богемной среде. По контактам в среде власть имущих и богатых коллекционеров пока не дергайся, там мы в самом деле выжали все, что можно. А вот побеседовать со всеми художниками, экспертами, заметными ценителями, владельцами и менеджерами выставочных площадей, магазинов, салонов придется, и довольно плотно. И еще, Никита, у вас тут стажеров еще не забрали?
– Нет, им еще полтора месяца у нас тереться.
– Ну и отлично. Этот этап розыска мы назовем условно «Точка экстремума», – неожиданно сказал Гуров в пространство и как-то странно хмыкнул.
– Красиво! – оценил Крячко. – Главное, загадочно. Ты случайно детективными романами не начал баловаться?
Гуров проигнорировал реплику и повернулся к капитану Сузикову.
– Дай-ка мне трубку внутреннего. Хотя нет, сам зайду. Твой шеф на месте?
* * *
– Антоша, ты еще не переоделся? – удивленно спросила Оксана, увидев, что ее муж по-прежнему работает в своей мастерской. – Антон, это нехорошо! И Михаил с Сашей обидятся.
– Перестань меня дергать, – буркнул Филиппов, не поворачивая головы. – Вбила себе в голову, что нас там ждут. Гости дорогие!
– Антон, как ты можешь? Михаил твой друг, с самой школы. Это ты вбил себе в голову, что, став чиновником, он очень сильно к тебе изменился.
– Он не изменился, он просто давно уже меня не замечает.
– Антоша, милый, не говори так. Я же все знаю! Мы с Сашенькой близкие подруги…
– Вот и иди к своей Сашеньке! Одна! – взорвался Антон и швырнул кисти. – Чего ты от меня хочешь?
– Элементарной благодарности к Михаилу. Ты забыл, сколько раз он тебе подыскивал работу, знакомил с нужными людьми, сколько раз он о тебе говорил в определенных кругах… Тебя же никто бы так и не узнал, если бы не Михаил.
– Ах вот оно что! – разъяренно выкатил глаза Антон. – Оказывается, я тут ни при чем, мой талант тут ни при чем. Художник Филиппов тут ни при чем. Это, оказывается, заслуга Михаила Лукьянова. Это он выставлялся, это его приглашали в издательства для иллюстрации изданий, это его картины покупали… А я где в это время был, позволь узнать? Может, меня совсем не существует?
– Антоша, – кинулась мужу на шею Оксана; шепча ему на ухо, она гладила его по шее, голове, плечам, спине. – Антоша, ну что ты, глупый? Я же совсем не о том. Ты, ты художник, тобой восхищаются, тебя ценят и обсуждают, твои картины покупают. Я ведь и полюбила тебя, и вышла за тебя замуж только потому, что разглядела в тебе то, чего остальные не видят. Прости меня, миленький, если я не так сказала. Глупая я, но я же люблю тебя, стараюсь для тебя… И Миша для тебя всегда старался, просто видимость такая, что ты ему неинтересен. Но он ведь сильно занят все время. И работа, и бизнес… Ты не представляешь, как ему приятно, когда ты приходишь. Мне Сашенька рассказывает все время, как он за тебя переживает. Ты ведь у него единственный друг, с детства, а такое не проходит никогда. Он очень болезненно переживает, что ты отстраняешься, будто не уважаешь его. Очень ему больно, понимаешь? А Сашенька, она ведь врать не будет. Ну, иди ко мне, поцелуй меня, мой миленький. Нет… не здесь, ниже… еще ниже… я хочу тебя…