С раннего утра прислуга судачила о тайнах этого жилища. К ужасу от исчезновения хозяйки примешалось удивление при виде огромного верзилы, спесивого и наглого лакея господина дю Плесси-Бельера, явившегося, чтобы реквизировать в особняке Ботрейи всех лошадей и кареты.
– Всех моих лошадей! Все мои кареты! – в оцепенении повторяла Анжелика.
– Да, сударыня, – подтвердил мажордом Роже.
Он не поднимал глаз: видеть госпожу в черном лифе и белом чепце ему было так же неловко, как если бы она стояла перед ним совершенно нагая.
Анжелика мужественно отнеслась к произошедшему:
– Ну что же! Обращусь за помощью к друзьям. Жавотта, Тереза, поторапливайтесь! Мне нужна ванна. Подготовьте мой охотничий костюм. И пусть мне соберут в дорогу провизию и бутылку хорошего вина.
От чистого звона часов, отбивающих полдень, она вздрогнула.
«Бог знает, какое оправдание Филипп изобретет на этот раз, чтобы объяснить его величеству мое отсутствие! Что я приняла слабительное и теперь лежу в постели, мучимая приступами тошноты… Он на все способен, скотина! А теперь неужели, лишившись лошадей и кареты, я прибуду только к заходу солнца! Проклятый Филипп!»
Глава II
– Проклятый Филипп! – твердила Анжелика.
Вцепившись в дверцу кареты, она беспокойно смотрела на ухабистую дорогу, по которой враскачку двигалась убогая карета.
Лес становился гуще. Корни гигантских дубов вылезали из грязи, словно толстые зеленые змеи, и сплетались прямо посреди дороги. Но разве можно назвать дорогой грязную канаву, уже перепаханную недавним проездом несчетных экипажей и всадников?
– Мы никогда не доберемся, – простонала молодая женщина, повернувшись к сидящей возле нее Филониде де Паражон.
Быстрым движением веера старая жеманница поправила на голове съехавший от постоянной тряски парик и весело ответила:
– Не теряйте рассудок, милочка. Все всегда куда-нибудь добираются.
– Все зависит от того, в каком экипаже и за сколько времени, – возразила Анжелика, нервы которой были на пределе. – А когда целью путешествия является присоединиться к королевской охоте, а в ней следовало бы участвовать вот уже шесть часов, и когда рискуешь прийти туда пешком, чтобы услышать, как трубят отбой, есть от чего впасть в ярость. Если король заметил мое отсутствие, он никогда не простит мне очередной неучтивости…
Сильный удар, сопровождающийся ужасным треском, буквально столкнул обеих дам.
– Черт бы побрал вашу старую колымагу! – воскликнула Анжелика. – Бочка из-под селедки и то прочнее! Только и годится что на растопку!
На сей раз мадемуазель де Паражон оскорбилась:
– Пожалуй, я соглашусь с вами, что мой передвижной кабинет не обладает достоинствами великолепных карет, имеющихся в ваших конюшнях. Однако мне представляется, что нынче утром вы были очень рады получить его в свое распоряжение, поскольку господин дю Плесси-Бельер, ваш супруг, счел разумным и очень забавным приказать увести всех ваших лошадей в одному ему известное тайное место…
Анжелика снова вздохнула.
Где же ее личный экипаж с прошитой золотом амарантовой упряжью и красной шелковой бахромой? А ведь она так радовалась, что сможет наконец участвовать в королевской охоте в лесах Версаля!
Она представила, как приезжает к месту сбора почетных гостей в карете, запряженной шестью вороными, с тремя лакеями в новых сине-желтых ливреях, с кучером и форейтором в красных кожаных сапогах и фетровых шляпах с перьями. Присутствующие стали бы перешептываться: «Чей это столь великолепный экипаж?» – «Он принадлежит маркизе дю Плесси-Бельер. Знаете, той самой, что… Она не часто выезжает. Муж прячет ее. Редкий ревнивец… Впрочем, кажется, король о ней справлялся…»
Она с превеликим тщанием подготовилась к решающему дню. Она твердо решила, что больше не позволит отстранить себя. Стоит ей сделать первый шаг ко двору, она сделает и другой, и напрасно Филипп будет стараться оттеснить ее. Анжелика привлечет к себе внимание красотой, изяществом, своеобразием. Она утвердится при дворе, зацепится, внедрится, подобно всем остальным, бездельникам и честолюбцам. К черту робость и скромность!
Прикрывшись веером, мадемуазель де Паражон насмешливо прыснула:
– Не будучи великой предсказательницей, могу угадать ваши мысли. Узнаю боевой настрой. Какую крепость вы готовитесь взять штурмом? Уж не самого ли короля? Или, быть может, собственного мужа?
Анжелика передернула плечами:
– Короля? Он всем обеспечен и хорошо защищен. Законная супруга – королева, признанная любовница – мадемуазель де Лавальер, а сколько у него их еще… Что же до моего мужа, то почему вы вообразили, что меня может интересовать укрепление, которое уже сдалось? Подобает ли – если использовать одно из ваших выражений, – чтобы, подписав брачный контракт, супруги продолжали интересоваться друг другом? Крайнее мещанство!
Старая дева хихикнула:
– А вот я нахожу, что милейший маркиз тем не менее проявляет интерес к вам, да к тому же прелюбопытнейшим способом. – Она сластолюбиво провела языком по сухим губам. – Расскажите еще, моя дорогая. Это самая забавная история из всех, что мне довелось слышать. Неужели? Нынче утром, когда вы уже собрались двинуться в сторону Версаля, у вас в стойлах не осталось ни одной лошади? И исчезла половина ваших слуг? Должно быть, господин маркиз дю Плесси выказал великодушие по отношению к вашим людям. И вы ничего не заподозрили? Ничего не слышали? А ведь в свое время, дорогуша, вы слыли такой хитрой бестией!
Очередной толчок сотряс экипаж. Сидящую на неудобной откидной скамеечке напротив Анжелики горничную Жавотту так тряхнуло, что она почти завалилась на свою госпожу и смяла бант из золотого полотна, которым маркиза прикрепила к своему поясу хлыст. Прекрасный бант превратился в тряпку, и Анжелика в сердцах отвесила горничной пощечину. Та, захныкав, вновь уселась на свое место. Анжелика охотно продолжила бы раздачу, энергично приложив ладонь к густо залепленному свинцовыми белилами лицу Филониды де Паражон. Она догадывалась, что ее злоключения доставляют той огромное удовольствие. Однако именно к старой жеманнице, соседке и почти свидетельнице своих неприятностей, она обратилась в растерянности – после неслыханного фортеля Филиппа у нее не было иного выхода, как позаимствовать экипаж приятельницы. Мадам де Севинье была в провинции. Ее бы, разумеется, выручила Нинон де Ланкло, но репутация великой куртизанки отдалила ее от двора, а принадлежащий ей экипаж мог быть узнан. Что же касается прочих парижских знакомств Анжелики, эти дамы сегодня либо тоже находились в Версале, либо же их туда не пригласили, и тогда от них не стоило ждать ничего, кроме ревнивой озлобленности. Оставалась мадемуазель де Паражон.
Но изнывающей от нетерпения Анжелике пришлось ждать, пока страшно взволнованная старая дева нацепит свои самые лучшие и давно вышедшие из моды смехотворные наряды; пока служанка распутает свалявшиеся пряди ее парадного парика, пока кучеру почистят ливрею, наведут блеск на давно облезший лак дрянной кареты.
И вот наконец они выехали на дорогу. Но что это была за дорога!
– Вот ведь дорога! Ах, что за дорога! – простонала Анжелика, в очередной раз пытаясь среди образующих тесный коридор деревьев разглядеть опушку.
– Не стоит изводить себя, – назидательно промолвила мадемуазель де Паражон. – Вы так ничего не добьетесь, разве что испортите цвет лица. А это совсем ни к чему. Дорога как дорога. Сердиться следует разве что на короля, ему как будто доставляет удовольствие, чтобы мы барахтались в этой грязи. Я слышала, прежде здесь иногда гнали быков из Нормандии, поэтому дорогу назвали Бычьей. Наш покойный король Людовик Тринадцатый охотился в здешних местах, однако ему и в голову не приходило тащить сюда весь цвет своего двора. Людовик Благочестивый был человеком разумным, простым и здравомыслящим.
Ее рассуждения были прерваны треском, за которым последовали чудовищные толчки. Экипаж накренился, потом раздался оглушительный скрежет, у кареты отвалилось колесо, и все три незадачливые путешественницы попадали друг на друга.
Оказавшись в самом низу, поскольку сидела как раз на стороне слетевшего колеса, Анжелика с тоской думала о своем прелестном наряде наездницы, на который теперь обрушились обе ее спутницы: и мадемуазель де Паражон, и Жавотта. Впрочем, особенно шевелиться, чтобы выбраться, она не отважилась, потому что окно кареты разбилось, а Анжелике только и не хватало порезаться и перепачкать наряд кровью!
Открылась другая дверца, показалась хитроватая физиономия лакея Флипо.
– Не ушиблись, маркиза? – запыхавшись, спросил он.
Анжелика была не в том состоянии, чтобы напоминать ему о хороших манерах.
– А старушка Бастилия как? Держится?
– Держится, – весело отвечала ему Филонида, которой очень нравились приключения. – Дай руку, негодник, и помоги мне выбраться отсюда.
Флипо поднатужился и вытащил ее. Очень скоро, благодаря помощи кучера, которому удалось успокоить и распрячь лошадей, обе женщины и девчонка-горничная уже стояли на грязной дороге.
Все обошлись без единой царапины.
Однако положение их оставалось плачевным.
Анжелика предпочла не разражаться проклятиями. Гневом делу не поможешь. Теперь все пропало! Ей не только не удастся сегодня принять участие в королевской охоте: она НИКОГДА не сможет вернуться ко двору! Король не простит очередного проявления ее пренебрежения. Может быть, следует написать ему или броситься к его ногам? Попросить вмешаться мадам де Монтеспан или маркиза де Лозена? На какую же причину ей сослаться? Поломка кареты? Разумеется, это правда, однако правда, похожая на нелепый предлог. На поломку кареты всегда жалуются, чтобы оправдать неловкое опоздание.
Присев на пень, она погрузилась в столь горестные размышления, что не заметила приближения небольшой группы всадников.
– А вот и люди, – вполголоса пробормотал Флипо.
Наступила тишина, слышно было лишь, как шлепают по грязи копыта лошадей. И тут мадемуазель де Паражон прошептала:
– Боже милосердный! Бандиты! Мы погибли!
Глава III
Анжелика подняла голову. На темной пустынной дороге эти высокие худые мужчины с обветренными лицами и темными глазами и впрямь не вызывали особого доверия. Черные усы и бородки вышли из моды вот уже несколько лет назад, такие теперь непривычно видеть в Иль-де-Франс. Поблекшая форма со следами выцветшей или оборванной вышивки. Вылинявшие шляпы украшали поредевшие перья. Плечи незнакомцев были прикрыты драными плащами. Однако почти у всех были сабли. Двое господ, возглавлявших маленький отряд, держали богато украшенные, хотя прорванные и продырявленные знамена. Знамена, которые явно познали опаляющее дыхание ветра сражений.
Несколько пеших, с копьями и мушкетами, равнодушно миновали опрокинутую карету. Однако первый всадник, должно быть командир, остановился перед двумя дамами и их слугами:
– Го-о-споди! Милые дамы, похоже, покровительствующий путникам бог Меркурий коварно покинул вас?
В отличие от своих товарищей, он был довольно крепкого телосложения. Впрочем, свободные складки его камзола наводили на мысль о том, что в прежние времена всадник отличался большей дородностью. Он приподнял шляпу, и дамы увидели молодое обветренное лицо.
Певучий выговор незнакомца не оставлял никаких сомнений в его происхождении. Анжелика любезно улыбнулась и приветливо ответила:
– Сударь, да вы, верно, гасконец!
– От вас ничего не скрыть, о прекраснейшая из нимф здешних лесов! Чем мы можем быть вам полезны?
Всадник склонился к Анжелике, чтобы получше разглядеть ее, и молодой женщине показалось, что он вздрогнул. Внезапно она осознала, что прежде уже где-то встречала этого человека. Но где?.. Она подумает об этом позже. Сейчас важно другое.
– Сударь, вы можете оказать нам огромную услугу. Мы направлялись на королевскую охоту, но наш экипаж сломался. Не может быть и речи о том, чтобы быстро починить эту старую карету. Но если бы кто-нибудь из вас посадил к себе на коня меня, а другие – мою спутницу и горничную и доставили бы нас к Карфур-де-Беф, мы были бы вам очень признательны!
– Карфур-де-Беф? Мы и сами держим путь туда! Все чертовски удачно складывается!
Не больше четверти часа понадобилось всадникам, чтобы доставить дам, которых они посадили на коней позади себя, до назначенного места.
На опушке леса у подножия холма Фос-Репоз было полно экипажей и верховых лошадей. В ожидании возвращения господ кучера и лакеи играли в кости или выпивали на скромном лесном постоялом дворе, никогда прежде не видывавшем такой прибыли. Среди них Анжелика приметила своего конюшего. Спрыгнув на землю, она крикнула:
– Жанику, приведи мне Цереру!
Слуга со всех ног бросился к стойлам.
Спустя несколько секунд Анжелика уже была в седле. Выбравшись из сутолоки, она пришпорила кобылу и помчалась к лесу.
Церера была стройная, изящная лошадка блестящей золотистой масти, за которое и получила свое имя, данное ей в честь богини лета. Анжелика любила ее за роскошную красоту, она не имела обыкновения дружески привязываться к животным, потому что у нее и без того хватало забот. Но Церера была такой послушной, что Анжелика с большим удовольствием ездила на ней верхом. Сойдя с тропы, всадница пустила лошадь по склону к вершине холма. Кобыла споткнулась в высоком ковре из сухих листьев, потом выровнялась и быстро преодолела подъем. На вершине деревья по-прежнему скрывали горизонт. Анжелика ничего не могла разглядеть. Молодая женщина прислушалась. Откуда-то с востока до нее донесся отдаленный лай, потом звук охотничьего рога; его хором подхватили другие рога. Услышав «водный мотив», означающий, что олень вошел в воду, Анжелика улыбнулась: охота еще не закончилась.
– Церера, красавица, давай поспешим. Быть может, нам удастся избежать позора.
Она пустила лошадь галопом по гребню холма, пробираясь через чащу дикого леса, почти непроходимого с давних времен, изредка посещаемого одинокими охотниками и браконьерами с арбалетами на плече или бандитами, ищущими убежища в чаще деревьев с узловатыми ветками и густой листвой. Людовик XIII и молодой Людовик XIV вырвали помнящие друидов старые дубы из их векового сна. Дыхание блистательного двора проникало сквозь неподвижный туман, и аромат женских духов смешивался с тяжеловатым запахом грибов и прелых листьев.
Собачий лай приближался. Должно быть, загнанному оленю удалось переплыть реку. Он не признавал себя побежденным и продолжал свой бег, преследуемый по пятам сворой собак. Он двигался в сторону Анжелики. Наездница слегка натянула поводья, лошадь перешла на шаг, а потом встала. Глухой перестук копыт был все ближе. Анжелика выбралась из чащи. Над ее головой листва постепенно расступалась, позволяя увидеть поблескивание болотца в низине. Вокруг плотной стеной стоял лес, но вдали можно было разглядеть небо, обложенное продолговатыми темными тучами, среди которых медленно садилось бледное солнце. Наступающие сумерки смягчали туманный пейзаж, поглощали синие и зеленые оттенки, которыми лето щедро раскрасило деревья. Сбегая с холма, ручейки сохраняли свою прохладу и свежесть в долине.
Вдруг послышался дружный собачий лай. На лесной опушке замаячила коричневая масса. Это был олень, совсем молодое животное с едва начавшими ветвиться рогами. Под его копытами из болотца брызнули фонтаны воды. Несущаяся за ним свора собак казалась бело-рыжей рекой. Потом из зарослей показалась лошадь с наездницей в красном камзоле. Почти тут же со всех сторон появились всадники и стали спускаться по травянистому склону. В одно мгновение нежная буколическая картинка долины сменилась жестокой сумятицей, где упорный собачий лай смешивался с конским ржанием, улюлюканьем охотников и раскатистыми звуками рогов, давших сигнал к расправе. На мрачном фоне леса разноцветными тучами расползались группы вельмож и знатных дам в богатых одеждах, на которых переливались в последних лучах заходящего солнца вышивки, перевязи и плюмажи.
Тем временем олень последним усилием сумел прорвать роковой круг. Воспользовавшись проходом, он бросился под спасительный покров зарослей. Раздались возгласы разочарования. Увязшие в болотце собаки приготовились к новой погоне.