Ну, если разобраться, то мысли-мечты, ясное дело, были дурацкими. Вот, к примеру, лежит Димка в кровати, рукой пошевелить не может, беспомощный, голодный. А тут он, Эдик. И берет он ложку и подносит ко рту и Димку кормит. А тот смотрит на Эдика, как на Игоря. И даже ещё лучше. У больничной койки сидит Игорь. А Эдик говорит: «Что, не видишь, он есть хочет. А ты не замечаешь, друг называется!» А Димон такой говорит этой белобрысине: «Игорь, ты иди, а мы тут…»
Что «тут», Затонский домечтать не успел – звонок с урока раздался неожиданно.
Глава 8
Птица обломинго махнула хвостом в первый же день.
Эдик, уже после уроков узнавший, что серьезной опасности для Димки нет, добавил в пакет с передачей (в которую девчонки сунули не только хавчик, но и открытку со стишками «Поправляйся скорей – порадуй друзей!») хитрую головоломку, которую давно купил в книжном магазине.
Деревянная конструкция, печально стоявшая на витрине среди паззлов, стоила смешных денег, но была сложной, а потому одинокой и неприкаянной – покупатели не спешили даже в руки брать бамбуковый кубик со спицами и нанизанными шариками. А когда еще выяснялось, что инструкция потеряна…
Ха! У самого Эдика почти такая же хрень была дома – отец привез из рейса. Батя вообще был любителем загадок и безо всяких подсказок запросто вывернул кубик так, что получился самолет. И сыну показывал сто раз, как это вышло, так что новая головоломка поддалась ему на раз – вывернул кубик, и получилась подводная лодка! А секрета не знаешь – фиг что получится.
Эдик приобрел эту штуку с дальним прицелом. Хотел подарить на днюху Игорю. План был таков: бледная моль крутит подарок и так, и этак, но сообразить, что да как, не может. А Эдик при Димке, небрежно так – хоба! – и сделает. Остановило хитрый план только то, что доказать, что инструкции не было, вряд ли бы вышло. Поди потом объясни, что ты сам додумался, а не по бумажке.
А вообще-то передвигать спицы и шарики было прикольно – в промежутках всякие фигурки получались – все, наверное, даже батя не разгадал.
Ну вот! Чем там еще в больнице заниматься-то?
Довольный собой, Эдик поспешил в больницу.
Найдя нужный корпус и поднявшись на второй этаж, парень приветливо улыбнулся бабке в белом халате, бдительно охранявшей вход в хирургическое отделение.
Бабка сурово глянула на расточавшего обаяние Эдика и непреклонно выдала, что для посещений «вона графих висить».
По «графиху» до времени посещений оставался еще час, куда девать столько времени, было неизвестно, а бабка продолжала бубнить «а то лезуть все кому не лень, а они можут заразу принесть в родильное».
Изо всех сил улыбаясь и даже пытаясь подкупить древнего стража апельсином, юноша пытался объяснить, что его друг («самый лучший, бабушка!») не в родильном, а в хирургии, но бабка непреклонно уперлась гипотетическим рогом и согласилась только взять передачу «тока щикалат убяри, не положено».
Убрав из пакета шоколадку, Эдик с тоской посмотрел сквозь стеклянные двери – там отчетливо просматривались открытые двери палат и мама Димки, разговаривающая с врачом. Рядом с ними стояла полная тетка в форме и погонах не иначе как из милиции.
Недовольная санитарка приволоклась за передачей, потребовала у Эдика номер палаты и, оскорблено фыркнув на «не знаю», пообещала найти по фамилии.
Мимо него проходили счастливцы в бахилах и халатах, накинутых на плечи, для которых, видимо, временного графика не существовало и которых ветеран Куликовской битвы как будто не видела. Одна из таких счастливиц, сухонькая старушонка в платочке и пуховой кофте, расцеловалась с бабкой «к своёму, к своёму, а как жа» и стала ей что-то вкручивать про пролежни у «моёва деда». Бабуся, подобрев всеми морщинами, внимала товарке и ослабила зоркость бдения, а тем временем Эдик, ловко прикрывшись щитом из двух посетителей, проскользнул за вожделенные двери.
Он быстро добрался до нужной палаты, но сегодня явно был не его день: врач, отвлекшись от родительницы Димы, тут же поинтересовался, где бахилы и халат и, игнорируя возражения парня, что вот же женщина в погонах тоже не в халате, был выведен из отделения.
Только и успел ухватить мельком, что рядом с койкой, на которой лежит укрытый по пояс кто-то, с пластырем на правом боку, сидит белая немочь и что-то рисует, поглядывая на кровать.
***
Ночь Гор провел на соседней с тетей Наташей кровати, сама она расположилась рядом с сыном. Рано утром Наташе пришла смска от Марины, которая просила по возможности перезвонить. Бросив взгляд на беспокойно мечущегося во сне Диму, а потом на спящего Игоря, почему-то с сурово сдвинутыми бровями и сжатыми губами, она вышла в коридор поговорить с подругой.
- Наташ, вы ж с Гошкой приедете утром помыться, переодеться, давай, я что-то приготовлю и для Димы тоже.
- Да я даже не знаю, что ему можно, это врач на обходе скажет.
- У него ж пищеварительная система, слава Богу, не задета, так что думаю, супчик и яблоки тушеные в любом случае можно. И давай я Андрея пришлю вас забрать.
- Да что он будет ездить туда-сюда, мы на такси доберемся. Тем более я не знаю, когда это будет, не раньше, чем его врач осмотрит.
На обходе врач высказал самые обнадеживающие прогнозы, кушать разрешил практически все, но не слишком жирное и тяжелое, чтобы не обременять организм, и так находящийся в стрессовой ситуации, излишней нагрузкой. Добавил, что скоро подойдет врач из травматологического отделения осмотреть руку.
Напоив сына водой и накормив жменей пилюль, Наташа чмокнула его и сказала, что съездит домой, но очень быстро вернется. Все это время Игорь бледной тенью стоял молча рядом, не сводя глаз с бледного Димки и не реагируя на его слабые попытки улыбнуться.
У ворот больницы в машине их ждал Андрей, домой домчались быстро, благо из центра к окраине утром дороги полупустые – все едут в другую сторону.
И только когда Наташа вернулась домой, Сашка с удивлением узнал о произошедшем и о том, что ни матери, ни брата дома не было. Он, вернувшийся в три часа ночи, считал, что они еще спят в своих комнатах.
Назад в больницу приехали уже к десяти часам, и Игорь прочно засел у Димкиной койки. Тот, с налепленной повязкой, пропитанной чем-то желтым, сбил в ноги одеяло и лежал неподвижно, изредка облизывая спекшиеся губы.
В палате находилась медсестра, она покачала головой, но ничего не сказала, только пододвинула к постели Димки стул, на который Гор тут же забрался с ногами.
Диму за это время успели покормить больничным завтраком, и Наташа отнесла привезенные для него продукты в стоящий в холле холодильник.
Игорь прихватил с собой старенький деревянный планшет с заправленным в него ватманом и сейчас бездумно теребил свинцовый карандаш.
Хотел вот Димке какой-нибудь школьный комикс изобразить, с юмором, да что-то в голову ни черта не лезло…
Кусая губы, Гор старался избавиться от мыслей, которые всё крутились и крутились в голове.
Во дворе все бурно обсуждали каких-то парней, якобы пинавших его друга. Кто-то болтал о том, что Димку толкнули на штакетник, а дворничиха даже говорила, что они залезли в маршрутный автобус номер сто восемь. Узнать бы у Димки, как выглядели эти твари.
И что за гопота могла шариться по их двору? Всю местную шантрапу наперечет знают, эти-то откуда взялись?
Игорь машинально перехватил карандаш и стал делать набросок больничной стены с розетками, тумбочки, койки… Димкиных головы и плеч. Накачанный, сильный. Гор и сам не хиляк, но у Димона всё как-то совершенно. Просто статуя древнегреческая.
Игорь перевернул ватман и стал рисовать заново.
Запрокинутое лицо. Вытянутые вдоль тела мускулистые руки. Торс. И на бумаге уже пока едва намеченный рисунок – раненый молодой воин. Не одеяло укрывает ноги, это туника сползла и лежит складками. Не больничная кровать, а сухая трава. И шлем рядом. Антично-строгое лицо – не замечал раньше. Игорь вдруг замер.
Вот так бывает. Смотришь на траву – трава себе, и ничего больше. А потом словно глаза открываются: сколько в ней изящества, законченности линий и природой прихотливо уложенных узоров.
И с другом, с давним другом сейчас произошло что-то подобное. С одной стороны – это Димка, знакомый до последнего шрама и маленькой родинки над пупком. А с другой, на койке лежит совсем незнакомый и отчаянно красивый парень. Вот бы в друзья такого.
Игорь взял следующий лист. Не отрывая взгляда от странно-нового Димы, он продолжал водить мягким карандашом, разретушируя тени пальцами, добавляя новый ракурс ладоней, лица… он не помнил, сколько сидел так.
Дима не просыпался, только иногда во сне облизывал губы и перекатывал на другой бок голову. Игорь завороженно продолжал изрисовывать лист за листом.
Приходила какая-то женщина, кажется, в форме, трогала его за плечо.
Гор переставал рисовать, но отвести взгляда от друга не мог.
***
- Я, когда вырасту, выйду замуж за Сашу, - неожиданно заявила Дашка родителям за ужином.
Андрей только брови приподнял, а Марина стала в уме вспоминать Дашкиных одноклассников:
- У вас вроде нет в классе Саши, или он из параллельного?
- Неа, это Сашка Арсенин, - спокойно пояснила семилетняя Даша.
Имя до боли было знакомо:
- Какой Арсенин?
- Ну, ма, какой, какой, - заныла Дашка, - брат Димки.
- Погоди, - тут уже и папа заинтересовался, - наш Сашка? Сын тети Наташи и дяди Валеры?
- Ну да.
- Так он же тебя старше на пятнадцать лет, - воскликнула Марина, - и вообще, почему Саша, а не Дима? Димка-то помладше будет. К тому же они похожи как две капли воды.
- Так Димка же Игоря, - вымачивая кусочком хлеба подливку в тарелке, объяснила Даша.
- В смысле, Игоря? Они друзья, и что?
- Это сейчас, а когда вырастут, поженятся.
У Андрея застрял кусок мяса в горле, и теперь он боялся слово молвить или сделать лишнее движение, чтоб не подавиться, но вытаращенные глаза говорили сами за себя.
- Доча, ты что говоришь, они же оба мальчики. Просто дружат, с чего им жениться? Ты откуда это вообще взяла?
- Да они же жить друг без друга не могут.
- Могут прекрасно, глупости не говори.
- Мальчики-не мальчики, какая разница? Сейчас двадцать первый век. Ну да, если ты чего-то не знаешь, то я сразу говорю глупости. Ты бы фильмы какие в тему посмотрела про близких друзей, - с особой интонацией на двух последних словах сказала просвещенная Дарья, - или в интернете полазь, а то впечатление, что в твоем детстве вы еще боролись за огонь.
- Не груби матери! – Андрей наконец проглотил застрявший кусок мяса.
- Папочка, я не грублю, я говорю правду, - Даша встала из-за стола и отнесла в мойку свою тарелку с вилкой, церемонно добавив: - Благодарю за ужин.
***
- Тоха, здаров! – тупой Лось, в миру Витька Кравчук, не нашел ничего лучше, как припереться к новой школе.
- Чё надо? – неласково встретил его Антон.
Антон мысленно закатил глаза: во-первых, тамбовский волк тебе «Тоха», а во-вторых, сказано же было «мы не знакомы». Фига ли палиться?
- Чё, не с той ноги встал? – Лось жизнерадостно хлопнул приятеля по плечу. – Я чё спросить хотел, как прошло-то? А то, как этот пидор рухнул, мы ноги в руки и бывай оттуда! Не подох?
- А я откуда знаю? – огрызнулся Нефедов. – Меня там вообще не было, забыл?
Лось насупился, и Антон продолжил более миролюбиво:
- Да что ему сделается, сказали, выпишут скоро. В классе ему жрачку таскают в больницу, а Березовский вообще из палаты не вылезает. И знаешь чё? Не отработали вы с ребятами пятихатку, отвечаю!
- Какую? – Кравчук аж выронил сигарету, которую пытался подкурить.
Нефедов хмыкнул. Или кто-то дебил, или с Витькой деньгами не поделились. А вернее, и то, и другое.
Валету и Гнусу из рук в руки перешла бумажка с пятёрочкой и двумя ноликами. Вот с Лосем ноликами и поделились.
- А это ты у дружбанов спроси! – ехидно посоветовал Антон. – Ладно, разбегаемся. Не светись здесь больше.
И Нефедов подался в школу. Ещё два урока сидеть с кретинским классом. Ни одной рожи нормальной, даже девки все какие-то… вон, как Олеська Николаева, например. Дредноут, а не девятиклассница. Ишь, плывет. Опять, небось, за плюшками в местную кулинарию бегала. Лучше бы бегала по утрам – жир растрясала.