Первым, но наиболее законным ли - этот предмет и поныне, после коронации Аугусто, вызывал оживлённые споры.
Мой отец и дед служили императору Вильему, прозванному после всего этого скандала Двоеженцем. Сам я застал последний год его правления и стоял в уличном карауле, когда Аугусто помазывали на престол. Всем, чем обладали мои предки, они были обязаны правящей династии в той же мере, в какой и собственной доблести и отваге. Да, я знаю, что Вальена уже не та, что прежде. Могучая империя, созданная императором Рикардо Великим двести лет назад, всё глубже погрязает в склоках, смутах и мятежах. Восстания и сепаратистские настроения в провинциях вспыхивают всё чаще - особенно в Руване, который никогда не удавалось покорить до конца. Все двести лет, прошедшие с того для, как Рикардо Великий объявил о рождении Вальенской Империи, эту империю расшатывали, подтачивали, грызли изнутри. Я без ложной скромности могу сказать, что лишь благодаря таким, как род Сильване, Империя всё ещё стоит на ногах, вопреки проискам врагов. И пока в Сиане сидит человек, которому достаёт мужества и хватки держать поводья в сжатом кулаке - кони не понесут, сколько бы не взбрыкивали. Я успел неплохо узнать императора Аугусто: я уверен, что он как никто близок к тому, чтобы не только успокоить брожение в провинциях, но и вернуть Вальене былое величие.
Граф Зертанский этого сделать не сможет.
Он ещё до коронации оспаривал права Аугусто на престол. Будучи младшим братом императора Вильема, Родриго Агилойя, которому традиционно принадлежала провинция Зертан с прилегающими к ней землями, после смерти императора объявил себя единственным законным претендентом на престол. Хуже всего то, что его поддерживала церковь - та самая церковь, которая много лет не давала Вильему развода с бесплодной женой. Разумеется, он платил епископам, чтобы они вносили беспокойство в народ, а средства для взяток находил в грабежах и смутах, на которые был большой мастак. Большинство волнений, вспыхивавших в последние годы то в одной, то в другой провинции Империи, так или иначе носили отпечаток его руки. Агилойе была выгодна война - она расшатывала положение Аугусто, и без того сомнительное, и мешала ему сделать то, что упрочило бы Вальену как Империю, а с нею и императорский престол. Граф Агилойя был мятежником и смутьяном, предателем, одержимым лишь жаждой личной власти. Он набирал свои армии из наёмников, собирая безродное отребье не только по всей Вальене, но и по всему миру. Говорили, что он хорошо им платит.
Я смотрел на Этьена, сцепившего руки на затылке и с ленивой усмешкой глядящего в моё лицо, на котором, боюсь, не было особенного восторга и одобрения. Счастье, что в "Трёх желудях" сейчас нет соглядатаев тайной канцелярии - всех присутствующих сегодня посетителей я знал если не по имени, то хотя бы в лицо, и потому мог быть более-менее спокоен за безопасность Этьена. Впрочем, если он продолжит в таком духе, то безопасность эта окажется под угрозой очень скоро.
Внезапно я снова, будто впервые обратил внимание на его мундир - и вспомнил, как Этьен ухмыльнулся, когда я спросил про Шимран. Мне наконец всё стало ясно.
- В Шимране ты выступал на стороне Агилойи, - сказал я очень тихо, не привлекая внимания соседей. - Так ведь?
- Ты всегда был смышлёным парнем, Леон, - Этьен подмигнул мне и подёргал лацкан своего мундира. И вправду, в таких тогда ходили и императорские солдаты, и люди графа, поддержавшего вспыхнувший в провинции мятеж. Я помнил этот поход хорошо, слишком хорошо. Агилойя разбил нас в пух и прах. Впрочем, потерь могло быть ещё больше, но об этом мало кто знал.
- Забавно было бы, если бы мы встретились на поле боя, - продолжал Этьен. - Впрочем, это вряд ли. Ты ведь служил в мушкетёрском полку? А я в пехоте. Ты мог пристрелить старого друга, Леон, и даже не узнать об этом. - Он засмеялся своим резким, громким смехом, но теперь этот смех показался мне уже не таким приятным, как прежде. - Что, осуждаешь меня?
- Ты служишь мятежнику, Этьен.
- А ты - узурпатору. Попытаемся переубедить друг друга?
Я покачал головой. Его беспечность и сквозящая сквозь неё презрительность действительно меня тревожили.
- Здесь в любом случае не место для этого разговора. Послушай, приходи ко мне завтра... или... чёрт, сам не знаю. Я надеюсь уехать из Сианы со дня на день.
- Далеко?
- Домой.
Мы замолчали. Этьен молча доел своего поросёнка. Я к еде едва притронулся, отчего-то у меня пропал аппетит. Не то чтобы я был удивлён или особенно расстроен - в конце концов, мы не виделись много лет, и я ничего не знал о причинах, побудивших Этьена сделать такой выбор. Но обсуждать это стоило, если вообще стоило, и впрямь не здесь.
- Предлагаю выпить за императорскую фамилию, - предложил Этьен, поднимая бутылку. - Полагаю, вполне нейтральная формулировка, которая устроит нас обоих, а?
- Прости... я не буду больше пить.
Его лицо окаменело. Казалось, я смертельно его оскорбил. Мне даже почудилось, что сейчас его рука потянется к шпаге.
- Зазорно пить с мятежником, сир лейтенант императорской гвардии? - сухо спросил он, и я быстро покачал головой.
- Не в том дело! Просто...
От необходимости объяснять меня спас Пеппино, торопливо подошедший и тронувший меня за плечо.
- Сир Сильване, простите великодушно, там вас спрашивают... из дворца, - добавил он полушепотом, и я, поднявшись, отставил стул.
- Прости, - повторил я. Этьен, чуть прищурясь, глядел на меня снизу вверх. - Я ждал вызова. Сегодня у меня не самый свободный вечер. Приходи ко мне завтра днём, хорошо? Я живу в квартале Роз, спросишь мой особняк, найдёшь без труда. Тогда и поговорим как следует. Я рад тебя видеть, правда, - улыбнулся я наконец, пытаясь загладить возникшую между нами неловкость, и Этьен, смягчившись, улыбнулся тоже.
- Ладно, беги уж. Казённый человек - себе не хозяин, - отмахнулся он. Я протянул руку, его пальцы - всё такие же сильные - сомкнулись вокруг неё. И он добавил, глядя мне в глаза: - Потому-то я и выбрал хозяина, который не держит меня за цепного пса.
Я удержал улыбку на губах. Не то чтобы это было очень легко, и не то чтобы пожатие Этьена в этот миг доставило мне много приятности. Но когда-то мы в самом деле были дружны, к тому же я всё ещё чувствовал, хотя и совсем смутно, эту странную тревогу вокруг него, в нём, с той самой минуты, как он вошёл в "Три жёлудя" и окликнул меня. Может быть, подумалось мне, ему есть что рассказать.
- Так, значит, до завтра, - сказал я и направился к двери, где дожидался меня посыльный императора.
Я люблю вечера в Сиане даже больше, чем дни, а позднюю осень - больше, чем лето. Суета сменяется деловитостью, спавшая жара перестаёт сгонять людей под тенты, где они ворчат и пихаются локтями, толпа редеет. В прохладе и размеренности осенней Сианы хорошо шагать улицами, ещё не расплывшимися от дождей, пора которых придёт немного позже, вдыхать ветер, уже свежий, но ещё не пронизывающий, улыбаться и свистеть вслед девчонкам, уже набросившим мантильи, но ещё не закутавшимся в них настолько, чтобы нельзя было разглядеть их хорошенькие фигурки. Ранней осенью в Сиане я предпочитаю ходить до старого королевского замка пешком, если только нет никаких срочных дел.
На этот раз, увы, время не терпело. Мне подвели коня, и я помчался вверх по Виноградной улице во весь опор, так, что в ушах свистел ветер и плащ шумно хлопал за спиной, хлеща моего коня по крупу.
Император Аугусто не любит ждать, да я и не хочу причинять ему такое неудобство.
В тот день я был в официальном увольнении, а потому в штатском: рубашка, камзол, узкие брюки, заправленные в сапоги. Это вызвало заминку у ворот, где мне пришлось доказывать караульным свою личность. В конце концов пароль, который мне сообщил посыльный, удовлетворил их, и меня пропустили дальше. Обычно пароль во дворце меняется раз в сутки, но на сегодня это был уже третий. Я не знал, почему, но подозревал, что узнаю с минуты на минуту.
Я спешился возле лестницы на заднем дворе, как мне было велено, и сразу прошёл внутрь. Пока я ехал к замку, влага, которой набухал воздух с самого утра, наконец просочилась сквозь тучи и оросила землю мелким дождём. Шагая по дворцовым коридорам, я на ходу провёл ладонью в перчатке по лицу и волосам. На большее не было времени - да и, в конце концов я шёл не на аудиенцию. У входа в зал для заседаний меня встретил первый камергер его величества.
- Ну наконец-то, где вы пропадаете? - накинулся он на меня. - Его императорское величество ждёт.
Я пошёл за ним.
Император стоял в предпокое зала, нервно покачиваясь на носках. Я нечасто замечал у него этот жест - в последний раз, пожалуй, два года назад в Шимране, когда я сообщил ему то, что в итоге спасло ему хотя бы часть армии. На плечах у него была пурпурная мантия, на безупречно уложенных чёрных волосах - императорский венец. Услышав шаги, он повернул голову так резко, что венец едва не съехал на бок.
- Сильване! Проклятье, где тебя черти носили?
- Простите, сир, - сказал я, преклоняя колено. - Я получил ваш приказ и ехал так быстро, как...
- Ну довольно, - раздраженно бросил Аугусто, жестом веля мне подняться. - Слушай. Они здесь.
Я промолчал, ожидая продолжения - хотя у меня немедленно появилась довольно вероятная гипотеза о том, что он имеет в виду. Аугусто, однако, молчал, и я осмелился проговорить:
- Сир?
- Посланники Родриго, - словно раздосадованный моей недогадливостью, сказал император. - Мой драгоценный дядюшка с какого-то рожна решил попробовать договориться. Мне не нравится это, Леон, совсем не нравится.
Он был напудрен для официального приёма, и сейчас под слоем белил ясно выступил пот. Он боялся. Я никогда не видел, чтобы мой император боялся. У него сильное, волевое лицо, крепкий, даже тяжеловатый подбородок, который он никогда не прячет под бородой, крупный орлиный нос, безошибочно выдающий в нём кровь его династии - у Рикардо Великого, если верить парадным портретам, дошедшим до нашей эпохи, нос был точно такой же. Я знаю своего императора: он ходит с ножом на кабана, в бою несётся впереди всех со шпагой наголо, он заводит себе сильных и влиятельных врагов и никогда не откажется принять их вызов.
И вот сейчас ему страшно.
- Сир, - сказал я, - что вы хотите знать?
Он усмехнулся - скорее иронично, чем нервно.
- Невозможное, мой дорогой друг, невозможное... Я хочу знать, что в голове у моего любезного родственника. Помимо желания надрать мне задницу, само собой. Ещё летом мне доносили, что он собирает армию по всей Вальене, похоже, намереваясь выступить в поход на Сиану. - Император сухо засмеялся, подчёркивая абсурдность этой идеи. - А вот теперь присылает ко мне лизоблюдов с предложением вспомнить о нашей общей крови и поговорить по-доброму, по-родственному... Леон, скажи: я похож на дурака?
- Нет, сир, - совершенно честно ответил я. Император искоса посмотрел на меня.
- Ты один из немногих, в чей ответ такого рода мне вправду хочется верить. Я тоже так думаю, говоря по правде. И я не трус. Ведь не трус, не так ли, Леон?
- Нет, сир. Вы не трус.
Он кивнул скорее рассеянно, чем благодарно.
- И всё же я не хочу заходить туда, прежде чем... ну...
- Я понял вас, сир.
- Ты понял?
- Да.
- Скажи, Леон, - он вдруг поглядел на меня с любопытством - я давно привык к этому взгляду, но всякий раз слегка напрягаюсь, не зная, что он повлечёт за собой на сей раз, - а ты мог бы залезть в голову к моему дорогому дядюшке Родриго?
- Нет, сир.
- Нет?
- Нет. Вы же знаете, я не умею читать мысли, - слегка улыбнувшись, ответил я.
- А жаль, - вдохнул Аугусто. - Что ж, тогда давай сделаем то, что ты умеешь.
- Да, сир.
- Они там, - он кивнул на дверь зала заседаний. - Их шесть человек. Достаточно?
- Думаю, да.
- Я нарочно велел своей свите пока не входить, чтобы они не перебивали тебе... ну... - он не знал, какие слова подобрать, но я ничем не мог ему в этом помочь. Я и сам не знаю правильных слов.
- Это очень разумно с вашей стороны, ваше величество. Благодарю.
- Хорошо. Сейчас ты войдёшь и скажешь им, что император задерживается и просит его гостей чувствовать себя в покое и довольствии. Понимаешь?..
- Сир? - я приподнял бровь. - Должен ли император отчитываться перед послами за...
Он смотрит на меня, улыбаясь, и я осекаюсь, поняв свою глупость - и его ум. Конечно, посланники Агилойи там, за дверью, сидят сейчас в точно таком же неведении, как и мой император. Опаздывая на встречу, он дразнит их; извиняясь за опоздание, делает им честь. Они вольны выбрать, на какое из двух этих взаимоисключающих воздействий отвечать более явно - и это хотя бы отчасти приоткроет их истинные намерения.
- Да, сир, - говорю я, и он снова указывает мне на дверь.
Я иду выполнять его приказ.
Это легко. Их шестеро, и они, разумеется, напряжены - сколько же император заставил их прождать? При моём появлении в дверях их головы повернулись, как по команде. Они выслушали меня в явном удивлении и раздражении, но потом переглянулись между собой, и старший из них, рослый усатый мужчина преклонных лет, со спокойной гордостью сказал, что гостеприимство императора - великая честь для них, и, разумеется, они прождут столько, сколько его величество сочтёт нужным томить их ожиданием высочайшей аудиенции. Мы обменялись поклонами. Всё это заняло несколько минут, которых мне сполна хватило на то, чтобы ощутить - вернее, не ощутить - то, зачем я сюда пришёл.
Я вышел в предпокой - тот, из которого ждали выход императора. Аугусто нетерпеливо повернулся ко мне.
- Ну?
- Всё в порядке, сир.
- Ты уверен?
- Насколько это возможно. Вы ведь знаете, я никогда не могу дать никаких гарантий...
- И однако же ты никогда меня не подводил, - сказал император и сжал моё плечо. Я коротко кивнул, щёлкнул каблуками. Рука Аугусто сжалась чуть крепче, и когда я поднял на него глаза, то увидел, что он улыбается. Страх - или то, что я принял за страх - окончательно ушёл из него.
- Ты такой забавный, Леон Сильване. Такой верный... или кажешься верным. Всякий раз, доверяясь тебе, как сейчас, я думаю - когда же мне придётся заплатить за мою доверчивость?
- Не раньше, чем я обману вас, сир, но лишь если жестоко обманусь сам.
- Ты никогда не обманываешься.
Я промолчал. Это правда, или нечто близкое к правде - но император не знает о множестве препятствий, которые мне приходится порой преодолевать, выполняя его приказы. Особенно выполняя приказы - то, что случилось два года назад в Шимране в разгар Грязевого похода, было чистой случайность, вспышкой, одной из тех, что случались со мной крайней редко, но от этого были особенно ярки. Тогда она спасла императора, спасла всех нас - и с тех пор он верил мне больше, чем я заслуживал. Впрочем, сегодня я действительно был более или менее уверен.
- Расскажи, что ты увидел.
- Ничего, сир. В том-то и дело, что ничего. Если бы они замышляли покушение на вас, это было бы... - я неуверенно провёл пальцами по воздуху, рисуя что-то вроде полукруга - нет, никогда мне не хватало слов. - Ярость, азарт, предвкушение убийства, сир, оно всегда на поверхности. Думаю, я бы почувствовал, ещё не войдя в комнату. Но, повторюсь, гарантировать...
Он сжал моё плечо снова, и я умолк.
- Останься здесь, - сказал Аугусто. - И дождись меня. Ждать придётся, возможно, долго. Но дождись.
- Да, сир.
Он ушёл - не в зал заседаний, где его ждали парламентёры злейшего его врага, - а в смежные покои, оставив меня одного в полутёмном, пустом и холодном зале.
Я пробыл в этом зале почти шесть часов. Там было совершенно нечем заняться - не было ни книг, ни хотя бы картин, окна выходили на глухую стену. Я не люблю такие помещения столь же сильно, как люблю улицы Сианы и сианцев, говорливых и общительных, всегда готовых прийти на помощь или поддержать разговор. Уже светало, когда меня, сонного, уставшего от ожидания и вконец осоловевшего от безделья, выпустили из предпокоя через ту же дверь, через которую я вошёл. Все шесть часов, которые я проторчал здесь, она была заперта.