Николай Новиков
ORC : Niagara
Часть первая
Любовь
1
Улица — молочная река с кисельными берегами: проезжая часть была усыпана лепестками с отцветающих абрикосовых деревьев, а по бокам, закрывая дома и заборы, яростно цвели вишни и алыча, лопались почки на яблонях. Сладкий запах заливал поселок Гирей, раскинувшийся на левом берегу Кубани. И тихо было на ароматных улицах: неслышно ходили люди, неслышно ездили машины и мотоциклы. Беззвучно и — как в замедленной киносъемке — все, казалось, не двигалось, а плыло. Деловитое жужжание пчел лишь подтверждало эти ощущения.
Черная «волга» аккуратно подъехала к железнодорожной станции. Водитель, пожилой, солидный мужчина в сером костюме, при галстуке и шляпе, явно не был «лихачом» и машину свою берег.
— Приехали, — Владимир Иванович повернулся к пассажиркам.
— Приехали, — вздохнула Клавдия Ивановна. — И зачем это нужно? Кругом такая красотища… — сердито добавила она, неловко выбираясь из машины.
— Это вы приехали, — с улыбкой объявила Наташа. — А я — уезжаю!
Владимир Иванович открыл багажник и неторопливо, не теряя солидности, принялся вынимать чемоданы и сумки. Составив их на землю у старого тополя, повернулся к Наташе:
— Ну, Наталья, желаю тебе успешной учебы. Возвращайся к нам, как это говорится, дипломированным специалистом. Нам таких как раз и не хватает сейчас. Ну, а ежели не поступишь или какие сложности появятся, возвращайся, и все тут. Место секретаря директора спиртзавода тебе всегда обеспечено. По крайней мере, пока директор — я.
— Спасибо вам, Владимир Иванович, — улыбнулась Наташа, открыв красивый ряд ослепительно-белых зубов. — И за то, что на работе относились ко мне хорошо, и за то, что проводили.
— Красивая, красивая, — покачал головой Владимир Иванович. — Да нет, это тебе спасибо, что согласилась передать Ирине банки-склянки всякие, соленья, понимаешь, варенья. А то мы с матерью чувствуем, дочке там, в Москве, по нынешним временам несладко живется.
— Конечно, я все передам Ирине, не беспокойтесь, — заверила его Наташа.
— И чего удумала? — в который уж раз вздохнула Клавдия Ивановна. — Куда, зачем? Ничего не понимаю.
— Чего, чего! — передразнил ее Владимир Иванович. — Учиться Наталья задумала, вот чего. И правильно делает, не век же ей сидеть у меня в приемной, грязных, злых слесарей сдерживать, чтоб не мешали совещание проводить. Глядишь, скоро сама начальником станет, нынче время такое — молодым всего достичь можно.
— Может, у вас, на спиртзаводе, и хорошо, — раздраженно сказала Клавдия Ивановна, — а у нас, на железобетонном, одна беда. Цены на арматуру, на цемент, на песок стали такие, что хоть вешайся. Мы тоже цены поднимаем, а люди не покупают наши плиты, столбы, перекрытия. Говорят, дорого. И что делать?
— Мама, вот я выучусь, приеду и соображу, что делать, — сказала Наташа. — И все будет замечательно.
Настроение у нее было отличное. Наконец-то решилась — и уезжает в Москву, поступать в Народную экономическую академию. Ни разу не была она в Москве. В Краснодаре была в прошлом году, поступала в Кубанский университет, да полбалла недобрала, в Армавире была, в Ростове-на-Дону. А в Москве… Но вот уже скоро, очень скоро окажется она в Москве. Не просто приедет поглазеть на город, а будет жить в нем. Учиться. В самой Москве!
— Ну, дорогие, я не стану ждать поезда, — покосился на часы Владимир Иванович. — Еще раз желаю тебе, Наташа, успехов. Учись. Грызи, понимаешь, гранит науки.
— Глядишь, и зубы повыпадают, — проворчала Клавдия Ивановна.
— Зубы выпадают от безделья, — с назидательным видом Владимир Иванович снова повернулся к Наташе. — Ирине привет передавай, скажи, скучаем тут без нашей артистки. А ты, Клава, перестань охать, лучше поддержи дочь, так сказать, морально.
— Боюсь я за нее.
— Спасибо, мама, поддержала! — засмеялась Наташа. — До свидания, Владимир Иванович, не скучайте тут без меня.
— А вот этого не обещаю, — усмехнулся он. — Второй такой красивой и умной секретарши во всем Гирее не сыскать, это уж точно. Ну, ладно. Поехал я.
Директор посигналил на прощанье, и «волга», плавно развернувшись, поплыла по молочной реке меж кисельных берегов. Наташа и Клавдия Ивановна, подхватив чемоданы и сумки, вышли на перрон.
— Адлерский идет следом за пригородным. Так что, приедешь в Кропоткин, с платформы не уходи. Дождись объявления, дождись поезда и садись в свой вагон. Досадно, что не могу тебя до Кропоткина проводить, обратно-то ехать не на чем. И как ты умудрилась взять билеты на вечерний поезд?
— На утренние поезда не было купейных мест, мама. А в плацкартном я не хочу ехать. Будет всякая шпана приставать.
— Я ж тебе вроде растолковала: в плацкартном как раз и не так опасно ехать, все на виду. А ну, как шпана окажется в твоем купе, закроют дверь и… Тогда что?
— Они в купе не ездят.
— Много ты знаешь. Билеты не забыла?
— Здесь они. — Наташа хлопнула рукой по сумочке, висевшей на плече.
— Деньги, документы взяла? — не унималась Клавдия Ивановна.
— Да взяла, взяла! Ну, мама, ты уже в сотый раз спрашиваешь об этом, — взмолилась Наташа.
— Так потому, что беспокоюсь за тебя, дочка. Одна ты у меня ведь. И чего удумала — в какую-то Москву ехать, в чертову даль? Жила бы дома, вышла бы замуж, внуков мне нарожала, как хорошо было бы! Вместе мы всякие проклятые перестройки переживем. А одна — как ты там будешь?
— А как Ирка живет в Москве одна? Учится в Щепкинском, скоро настоящей артисткой станет. А мне, значит, — сиди в Гирее, секретаршей у ее отца? Нет, мама, надо и мне самой на ноги становиться. — Ну, так поступила бы куда поближе, в Армавир, например, — стояла на своем Клавдия Ивановна.
— Ага, Ирка в Москве, а мне, выходит, дальше Армавира нельзя? Так, что ли, мама?
— Так, не так! — огорченно махнула рукой мать. — Живут же люди и здесь, и хорошо живут, у кого голова на плечах имеется. И никакая Москва им не нужна.
— Им не нужна, а мне нужна. Ты же читала, что в газете было написано: Народная экономическая академия, обучение бесплатное, стажировка в Европе, общежитие предоставляется. Где еще такое найдешь? Да нигде!
— Заладили, как попугай: Европа, Европа! А что там, в Европе, хорошего? Немцы живут, турки, так они и у нас есть. Вон, у Магмута два сына: один женатый, дом у него, дети, а другой — бандит. А немец Иван Шефер дом себе двухэтажный отгрохал, парники у него, зверьков разводит, нутрий, песцов. Заставь его в Германию ехать — не поедет. Потому что человек с умом может жить везде, а не только в Европе.
С ревом преодолев три ступеньки, на перрон вылетела «ява». Крутанувшись на месте, мотоцикл замер у железобетонной тумбы с тарелкой наверху и соском, из которого вяло сочилась питьевая вода. Мотоциклист, сдвинув на шлем очки, с довольным видом уставился на Наташу.
— Вот у кого ума нет и уже не будет, — осерчала Клавдия Ивановна. — Черти его принесли, не сам приперся.
— Опять ругаетесь, теть Клав? — Валентин Плешаков сидел на «яве», широко расставив ноги в стороны. — Смотрите, обижусь, как-нибудь плохо прицеплю бетонную плиту, вы ее только поднимете над вагоном, а она и грохнется вниз. И от вагона — одни щепки останутся.
— И будешь платить за вагон или в тюрьму пойдешь.
— Не беспокойтесь, теть Клав! Экспертиза докажет, что это вина крановщицы, уважаемой Клавдии Ивановны Колесниковой, а стропали тут ни при чем.
— Ты из-за этого и приперся сюда? — не выдержала Наташа.
— Почему из-за этого? — обиделся Плешаков. — Что, и пошутить нельзя? Я из-за тебя приперся. Держи! — Он лихо бросил букет тюльпанов.
Наташа поймала цветы. Не рассыпались, как ожидала, — перевязал ниткой.
— Шутки у тебя, Валентин, дурацкие, — сказала Клавдия Ивановна.
— Какой сам, такие и шутки, — улыбнулась Наташа. — А цветы красивые. Небось к соседке в огород залез, а?
— Обижаешь, — заважничал Плешаков. — Сгонял в Кропоткин на базар, там и купил. Специально для тебя, Наташка. Когда приедешь назад, тебя будет ждать еще лучший букет. Можешь не сомневаться.
— Думаешь, я в нем нуждаюсь?
— Конечно. Всякой бабе приятно, когда ей цветы дарят.
— Смотря кто дарит! Тот, кто говорит девушке «баба», может и букетом по морде схлопотать.
— Ого! — притворно удивился Плешаков. — Мы уже вроде как москвички, да? Ладно, Наташка, не обижайся, давай лучше поцелуемся на прощанье. А то кто его знает, вдруг ты и вправду поступишь, пока я приеду, пока поставлю на уши эту Москву, сколько времени пройдет, соскучимся.
— Я тебе поцелуюсь! — рассердилась Клавдия Ивановна. — А ну, езжай отсюда, Валентин, не мешай нам. Хватит того, что под окнами гырчишь на своем драндулете, надоел уже.
— Ну вы даете, теть Клав! — возмутился Плешаков. — Да если б не я под окнами гырчал, там бы каждый вечер половина гирейских мужиков собиралась. Вы бы видели, сколько желающих подвезти ее домой после смены. А что в конторе творится, так это и представить страшно. Я думаю, доблестные спиртработники каждый день прут не на прием к директору, а чтобы на Наташку поглазеть. Но я им популярно разъяснил, кто будет клеиться к моей ба… — он запнулся и тут же поправился, с глупой улыбкой подражая южным соседям, — дэвушке, тот будет иметь неприятности. Они знают, что Валентин Плешаков слов на ветер не бросает. Вот и не лезут.
— Подумаешь, домой после работы подвозил! — фыркнула Наташа. — Это еще ничего не значит.
— Так я ж человек цивилизованный, — усмехнулся Плешаков. — Понимаю, что спешка нужна… Вам это все равно не понять. В общем, не спешу.
— А вот сейчас поспеши. — Клавдия Ивановна потеряла терпение. Когда она видела этого развязного двадцатипятилетнего балбеса рядом с Наташей, согласна была и на то, чтобы дочь уехала в Москву. Плешаков работал на заводе, где и Клавдия Ивановна, в одной бригаде: она вверху, в кабине козлового крана, он внизу — «вира», «майна» — стропаль. В армии он не был, два года сидел в тюрьме за наркотики. А вернулся из тюрьмы — так стал еще хуже, чем был. Женился, но году не прошло, как жена от него сбежала, не вытерпела такого хулигана. И сейчас, люди говорят, не только курит всякую гадость, но еще и торгует ею, деньги-то у него всегда водятся. Уж сколько раз говорила Наташке, чтоб и близко к себе не подпускала этого бандита, а та смеется: не бойся, мама, он просто меня домой подвозит. Слава Богу, не завез куда в посадку!
Плешаков слез с мотоцикла, поставил его на подножку, подошел к Наташе.
— Ну так что, правда уезжаешь?
— А ты как думал? В шутку, что ли?
— Вернешься?
— И не подумаю.
— Да ладно, кончай выпендриваться. Ты, конечно, умная, Наташка, но неужели думаешь, что московские сучонки и ихние пузатые паханы пропустят тебя в Европу? Да они ж тебя задвинут в какой-нибудь кабак стриптиз показывать.
— Вот, зараза, привязался, — всплеснула руками Клавдия Ивановна. — Да оставишь ты нас в покое или нет, чума чертова?!
— Кончайте базар, теть Клав, — поморщился Плешаков. — Я что, веду себя неприлично или матом ругаюсь? Я разговариваю с Наташей вполне культурно. Поговорю и уеду.
— Правда, мама, пусть человек поговорит, если ему больше не с кем. Между прочим, дорогой Валя, — повернулась она к Плешакову, — Ирка Круглова уже почти год учится в Москве и пишет, что очень довольна всем. Никто ее ни в какой стриптиз не задвинул. И меня не задвинут, можешь не переживать.
— У Ирки пахан — директор спиртзавода, на «волжанке» ездит. Он, когда Ирка поступала, не иначе как цистерну спирта в Москву пригнал. Всех, кого надо, упоил, они и лапки кверху: раз такой клевый чувак, нехай его дочка учится. А ты собираешься за просто так в Европу попасть! Не смеши меня, Наташка.
— И попаду. Никто не собирается тебя смешить.
— Попадешь, попадешь какому-нибудь толстожопому бизнесмену в лапы. Да ладно, хочешь — езжай, я не могу тебя держать.
— Попробуй только. Надо же, дурак какой, все настроение испортил!
— Я здесь кого угодно могу задержать — раз плюнуть. Ты и сама знаешь. Но ты — другое дело. Я что хочу сказать: если какие трудности там будут — пришли телеграмму и пусть теть Клава мне свистнет. Приеду, разберемся. У меня кенты и в Москве есть.
— И не надейся.
— Но все-таки, я думаю, ты скоро вернешься. Значит, целоваться не хочешь?
Наташа брезгливо поморщилась.
Плешаков развел руками:
— Ладно, отложим до лучших времен. Пока, Наташка. Езжай, раз так приспичило. Тебе из погреба виднее.
Он резко сдвинул очки на глаза, подошел к «яве» и злым ударом ноги сшиб подножку, уверенно подхватив мотоцикл за руль. Потом с такой силой даванул на стартер, что показалось, рычаг непременно должен отвалиться. Не отвалился. Мотоцикл взревел, разворачиваясь на месте, и рванулся вперед…
Он с ревом мчался по улице, разбивая хрупкую тишину весеннего вечера и разрушая аромат цветущих деревьев дымным шлейфом из выхлопных труб.
Наташа с облегчением вздохнула и, размахнувшись, швырнула цветы на рельсы. Этот наглый ухажер испортил ей настроение. Теперь Москва уже не казалась такой прекрасной и желанной. Там ведь и вправду немало красивых девушек торгуют своим телом. Вон, даже в газетах об этом пишут, не стесняясь. Есть среди них и с высшим образованием, чем же она лучше?.. Но и оставаться здесь, в Гирее, с такими, как Валентин Плешаков, а он ведь не отлипнет от нее, невыносимо.
Тоскливо было на душе.
Клавдия Ивановна, уже открывшая рот, чтобы сказать привычную в последние дни фразу «может, останешься?», взглянув на дочь, промолчала.
Пригородная электричка медленно катилась по мосту через Кубань. Прижавшись лбом к холодному стеклу, Наташа задумчиво смотрела на светло-коричневые воды реки, разделенной широким островом на две протоки. Мелеет Кубань. Когда-то этот остров появлялся из воды лишь к осени, и росли на нем камыши, теперь же он вообще не скрывается под водой и весь покрыт густым голубоватым вербником.
Там, за островом, ближе к спиртзаводу, где летом купаются и ловят рыбу, под старым дубом, обвитым плетями дикого винограда, Наташа однажды услышала приглушенный плач. Прижимая к груди трехлитровую банку с ежевикой, она осторожно прошла вперед по тропинке вдоль обрывистого берега. Под старым дубом в одних трусиках стояла дочка директора спиртзавода Ирка Круглова, прикрывая ладошками груди. Ей, как и Наташе, было пятнадцать лет. В том году обе закончили восьмой класс, только Ирка училась в параллельном «А» классе. Она плакала и медленно отступала к воде. Ноги по щиколотку увязли в прибрежной глине. А к ней, противно ухмыляясь и помахивая красным лифчиком от купальника, медленно приближался выпускник средней школы Валерка Лобода. Наташа знала, что они встречаются. О таких вещах вообще все всё знают. Наверное, гуляли вместе, и вот что из этого получилось. Намерения Валерки были яснее некуда. Затравленный взгляд Ирки, ее жалостное всхлипывание тоже нетрудно было понять. Но как помочь? Вокруг — ни души, а Валерка сильный парень, по крайней мере, с двумя девчонками запросто управится. И Наташа придумала. Прячась за разросшимся ореховым деревом, закричала что есть мочи: «Идите сюда, скорее! Я нашла их! Владимир Иванович, ребята, они здесь!» Пуще всего боялась, что Валерка не поверит этому старому трюку… Даже страшно было представить, что сделает, рассвирепев. Но он поверил. Рванулся в лес так, что аж пятки засверкали. Когда Наташа подбежала к Ирке, та трясущимися пальцами пыталась застегнуть лифчик: лучше сквозь землю провалиться от стыда, чем предстать перед глазами отца и ребят в таком виде. Как же она удивилась, когда узнала, что никого, кроме Наташи, поблизости не было и нет. А потом обе стремглав помчались по узенькой тропинке вдоль обрывистого берега. Вдруг Валерка вздумает вернуться! Так и стали они близкими подругами…