— Не ждал? — Лариса неуверенно вошла в комнату.
— Ждал не тебя. Но так всегда бывает: приходит не тот, кого ждут.
— Мог бы не грубить мне, Сережа. Я звонила, Мария Федотовна сказала, что ты совсем захандрил. Я тут нечаянно купила два билета в киноконцертный зал «Россия», может, сходим? Там завтра выступают…
— Спасибо, я не хочу, — как отрезал Сергей.
— Я могу просто так посидеть с тобой. Ой, а что ты пьешь? Водку? «Кубанскую»? Понимаю. Можно и я с тобой выпью? — Лариса подошла к столику, посмотрела на Сергея. Он промолчал. — Неужели откажешь даме? Я не узнаю тебя, Сережа.
— Наливай, если хочешь, — буркнул он. — Вот и бутерброды перед тобой.
— Спасибо.
Лариса села в свободное кресло, налила себе полрюмки водки, выпила, долго трясла головой, потом схватила бутерброд, откусила и лишь после этого вздохнула с облегчением.
— Не пошла? — поинтересовался Сергей. — Так и должно быть. Это же — «Кубанская».
— Я же сказала — понимаю. Зря ты сидишь тут и тоскуешь. Это ужасно глупо, Сережа. Твоя деревенская пассия вышла замуж за очень солидного человека, коммерческого директора «Сингапура». А это концерн с миллиардным оборотом. Можно сказать, ей невероятно повезло, вроде как миллион долларов в лотерею выиграла. Знаешь почему? Потому что из тысячи самых красивых девушек Москвы девятьсот девяносто не задумываясь согласились бы стать женой Петра Яковлевича.
— Почему же ты упустила эту счастливую возможность?
— Потому что я из тех десяти, которым не нужен коммерческий директор. Я и сама не последний человек в нашей фирме, вполне зарабатываю себе на жизнь. На очень приличную жизнь.
— А Наташа, выходит, из тех девятисот девяноста?
— Ты ничего не понял, Сережа. Я говорила о красивых девушках Москвы, а не о тех несчастных, которые приезжают покорять столицу и в лучшем случае становятся валютными проститутками.
— Зачем ты мне это говоришь? — разозлился Сергей. — Ты заплатила за меня деньги, большие деньги. Я что, теперь обязан выслушивать твои суждения о том, кому необходимо становиться проститутками, а кому жить припеваючи?
— Нет, не обязан. — Подрумяненные щеки Ларисы стали пунцовыми от водки, да и уверенности заметно прибавилось. — Я ничего не добавляла к условиям нашего договора. Не хочешь, не слушай.
— Не хочу.
— А говорю я тебе все это потому, — продолжала она, — что пассия твоя чувствует себя вполне счастливой. Ходит по магазинам, покупает все, что хочет, вечерами выезжает с супругом на «мерседесе» в свет — в театры, рестораны, на презентации. Ты же совсем не знаешь ее, Сережа. Она получила то, что хотела, за чем охотилась в Москве. Мне сказали, что только на мебель и обустройство квартиры ее муж потратил двадцать пять тысяч баксов. Представляешь?
— Хоть сто тысяч. Хоть миллион. Все это я представляю. Но то, что она охотилась за этим, — чепуха. Чушь собачья!
— А еще у него есть дом в Испании, на берегу моря.
— Спасибо, ты сообщила мне интересные сведения. Теперь все? Я не смею тебя задерживать.
— Как хочешь, Сережа, — обиделась Лариса. — Я не собираюсь тебя насиловать, навязывать свое общество. Просто помогла в трудную минуту. И не только тем, что дала деньги, но еще избавила тебя от деревенской хищницы. Подумай на досуге, что с тобой случилось бы, если б ваши отношения зашли далеко. Все-таки ты не совсем безразличен мне.
— Да, я знаю.
— Счастливо оставаться!
Лариса вышла, сердито хлопнув дверью. Сергей надел наушники, включил музыку. Он сидел в кресле с закрытыми глазами и видел лицо Наташи — смеющееся, грустное, восторженное. Оно было прекрасно. И слышал ее смущенный голос: «Сережа… ну что ты делаешь? Ну какой ты… ох, и зачем я все тебе позволяю?.. Но мне так хорошо с тобой, так хорошо, я больше ни о чем не мечтаю, ничего не хочу, совсем ничего, только бы ты был рядом всегда-всегда, правда, Сережа…»
«Да, Наташа, я всегда-всегда буду с тобой, помнишь, я говорил, что не уроню тебя? Никогда! Сам упаду, разобьюсь, а тебя удержу на руках. Потому что я люблю тебя, люблю мою Наташку, мою самую замечательную в мире девчонку, такую красивую, что глаз оторвать невозможно. И я ничего не хочу, только смотреть на тебя… Нет-нет, я не прав, я многого хочу, денег, всяких там дефицитов — для тебя, я буду много работать и все это добуду и положу к твоим ногам, а ты разрешишь мне смотреть на тебя и радоваться, что есть еще красота в этом мире…»
Сергей откинул голову на высокую спинку кресла, заскрипел зубами. Две слезинки застыли на его щеках.
Стойкий запах мужского пота ударил в нос. Лариса брезгливо поморщилась. Давным-давно ей довелось часа полтора сидеть в солдатской казарме, ожидая отца. Там был точно такой же запах, она его запомнила.
— Ты бы проветрил свою комнату, Валет, — посоветовала Лариса. — А то ведь так и задохнуться можно.
— Это исключено, — усмехнулся Валет. — Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
— В каждом правиле бывают исключения. Ты никогда не задумывался об этом?
— Никогда. — Он самодовольно ухмыльнулся. — Ты, кажется, нервничаешь, детка?
— Не могу понять, зачем ты пригласил меня к себе? Что-то случилось? Какие-то проблемы с деревенской барышней?
— Если у нее и есть проблемы, нас они теперь не касаются. Петр Яковлевич Нигилист серьезный человек. На его фирму бывшие гэрэушники работают, нам до них далеко, милая моя. Его квартира имеет общий коридор с другой, однокомнатной, а там знаешь, кто проживает? Бывший капитан ГРУ. И знаешь, что он делает? Спрашивает, кто пришел. Это все, что я смог узнать, а большего и не нужно. Достаточно, чтобы понять: наша крошка в серьезных руках. Верно, милочка? Тебе, как всегда, джин с тоником?
— Если можно, «Кубанской», пожалуйста.
— Чего? — удивился Валет столь экзотическому желанию. — «Казачок», что ли? Я уже малость отвык от нашей. «Абсолют» есть, хочешь? С апельсиновым соком — высший класс.
— Не хочу. Так что у тебя за дело ко мне?
Лариса присела на кровать, закинула ногу на ногу, внимательно посмотрела на Валета.
— Дело личное, можно сказать — интимное. Дальше ты можешь и сама догадаться.
— Я тебе ничего не должна.
— Да кто его знает, должна или нет. Это ж такое дело, без бутылки не разберешься. — Валет сел рядом, обнял ее за плечи, внимательно посмотрел в глаза и стал неторопливо расстегивать кофточку. — В тот, последний раз, ты была обалденной бабой, и я подумал: а почему бы нам с тобой не повторить этот смертельный номер? По-моему, я для тебя все сделал классно, вполне могу рассчитывать на премиальные.
— Ты, похоже, спутал меня с «ЗИЛом» или с овощным магазином. Это там, если выполнил задание, получаешь премиальные. А у нас был договор и оплата, предварительная. О чем речь, Валетик?
— О том, что я балдею, когда вспоминаю тебя.
— Но ты ведь знаешь, кто мне нравится. К сожалению, не ты.
— Плевать мне на эти сопливые дела. Он же пока и не смотрит на тебя, ни на что не претендует, значит, и обижаться не будет. Сейчас ты свободная, крошка. Ну, кончай выпендриваться.
— Если ты позвал меня только за этим, то зря время потратил. Свободна я или нет — сама как-нибудь разберусь. Убери свои лапы. — Лариса спокойно взяла руку Валета, опустила ее на кровать.
— Такая ты мне еще больше нравишься, — усмехнулся Валет и уверенно положил руку ей на колено.
— Хочешь иметь неприятности? — Взгляд Ларисы стал жестким.
Но Валет не испугался и руку не убрал с ее колена.
— Знаешь, крошка, я ведь и сейчас работаю на тебя. А кому охота трудиться забесплатно?
— Интересно, — покачала головой Лариса. — Продолжай.
— С удовольствием, — откликнулся Валет, и рука его стремительно скользнула под юбку.
— Не то продолжай. О работе своей на меня расскажи. Что же ты делаешь такое, о чем даже я не знаю?
— Молчу.
— И все? — удивилась Лариса.
— И все, — подтвердил Валет. — Я понимаю, ты надеешься скоро захомутать Серого. Ничего против не имею. Но представь себе, вдруг он нечаянно узнает о всех деталях твоего плана…
— Шантажируешь?
— Да нет, просто предполагаю. Узнает он, и плакали твои денежки и все надежды. Ничего не останется у красивой девочки Лариски. Но если она будет дружить со мной, все будет о'кей.
— Скотина! — Отвращение исказило лицо Ларисы. — Мы ведь договорились, что я с тобой расплатилась полностью. Негодяй! Посмей только…
Валет повалил ее на кровать, рывком задрал короткую юбку и отстранился, любуясь молочной белизной ног.
— Классно… Не думаю, что вооруженное ограбление стоит всего два вечера с такой дамой. Ты согласна? И я согласен. Еще пару раз, и мы в расчете. Клянусь. Ну? Ну?!
— Бандит! — Лариса сбросила туфли.
— Ты пока готовься, а я схожу на кухню. «Кубанской» нет, тебе джин с тоником?
— Джин без тоника! — прошипела Лариса.
3
Наташа лежала, раскинувшись, совершенно обнаженная, черные волосы разметались по подушке. Она чувствовала, как он целует ее, всю — от мочек ушей до кончиков пальцев на ногах. Каждое возбуждающе-нежное, щекочуще-сладостное прикосновение горячих губ заставляло ее тихонько постанывать. И не было в этом ничего стыдного, не хотелось прикрыться, защититься от жадного взгляда. Он не был чужим, этот взгляд, и жадность его была приятна. Не только жадность, но и неподдельный восторг светились в глазах, когда он смотрел на нее. И губы его шептали ласковые слова, такие же щекочуще-сладостные, как и поцелуй. Такая сила была в этих словах, что, казалось, тело ее вот-вот поднимется над кроватью и будет парить в воздухе, как белое весеннее облако в синем небе. И с ее губ срывались ответные ласковые слова благодарности за несказанное наслаждение. Их невозможно было повторить потом, когда это кончится и другие, обычные заботы отвлекут ее внимание. Слова рождались в торжествующей, ликующей душе и остывали, постепенно превращаясь в самые обыкновенные глупости. И руки ее тянулись к нему, гладили, ласкали, царапали крепкое, мускулистое тело, судорожно притягивая его к себе — ближе, ближе, чтобы слиться воедино, но он вдруг уходил, уходил, не доставив ей наивысшего наслаждения, оставив ее биться в холодной постели, как белую птицу, попавшую в силок. Гримаса боли, невыносимой боли исказила его лицо, и таким холодом веяло от укоризненного взгляда, что застывала она в белых простынях, превратившихся в снег. Только губы продолжали звать:
— Сережа… Сережа… Сережа…
И Наташа просыпалась.
Жаркое летнее солнце светило в окно, шелестели листья на старом тополе. Подушка была мокрой от слез, и щеки были мокрыми. Вот уже июнь кончается. Два месяца, как она замужем. Лучшие мгновения этих двух месяцев приходили во сне, когда она видела, не только видела, но и слышала, и чувствовала Сергея. Самые лучшие, прекрасные. Во сне.
Мужа, как обычно, уже не было дома. Петр Яковлевич просыпался рано, завтракал и уезжал на службу, до вечера оставляя Наташу в полном одиночестве. Она должна была приготовить ужин, следить за тем, чтобы холодильник был полон. Еще — стирка да уборка — все это не отнимало много времени. Нигилист не стеснял ее свободу. Покончив с делами, Наташа могла делать все, что хотела. Смотреть телевизор, читать книги, ходить по магазинам. В ящичке туалетного столика лежали деньги, Наташа никогда не считала, сколько их там, просто брала тысяч десять — двадцать и покупала то, что ей нравилось. Петр Яковлевич не упрекал ее в расточительстве, лишь время от времени пополнял запасы крупных сто- и пятидесятирублевых купюр.
Поначалу это занятие доставляло Наташе удовольствие, помогало отвлечься от грустных мыслей, но вскоре и оно надоело. Все, что она хотела из обуви и одежды — купила, тратить же деньги просто так, назло Нигилисту, не могла, сказывалась выработанная с детства привычка экономить на всем. Теперь она не экономила, но и не швыряла денег на ветер. К тому же, когда она выходила из дому, ее неизменно сопровождал сосед, высокий, молчаливый мужчина лет тридцати, белобрысый, коротко стриженный и в неизменной широкой кожаной куртке. Звали его Олег Ратковский.
Наташа знала, что он был чем-то вроде телохранителя Нигилиста: всегда первым открывал дверь, если кто-то звонил, провожал утром хозяина до машины, вечером, когда тот возвращался домой, встречал внизу у подъезда. А днем ходил следом за Наташей, помогал ей донести покупки до двери. И никогда не пытался войти в квартиру, если Нигилиста не было дома, или познакомиться ближе с Наташей. Если же она заводила разговор, спрашивала о концерне, в котором работал Нигилист, о том, каким бизнесом они занимаются, или о самом Ратковском, отвечал коротко, односложно «да», «нет», чаще молча пожимал плечами.
Наташа вытерла слезы ладонью, закрыла глаза, пытаясь вернуть свой прекрасный сон. Знала, что он не вернется, никогда не возвращался, и все же попыталась. А потом, вспомнив о том, что было ночью, вскочила и побежала в ванную.
Ничего хорошего ночью не было. Петр Яковлевич в постели (как, впрочем, и везде) был крайне эгоистичен и скор, получив свое, отворачивался и засыпал. Время от времени разглядывал ее обнаженное тело, будто убеждался, что купленная вещь не потускнела, удовлетворенно кивал. Ласкать женщину он совершенно не умел и не хотел, да и сам особых ласк не требовал.
Случалось это два-три раза в неделю, и всегда, просыпаясь утром, Наташа бежала первым делом в ванную — смыть с себя прикосновения чужого, нелюбимого человека, очистить свое, казалось, оскверненное тело.
До того, как она стала женщиной, Наташа считала, что близость с мужчиной оскверняет женщину, делает ее грязной. Но когда это случилось, когда она провела первую ночь в постели с Сергеем, Наташа чувствовала только одно: небывалый прилив сил и уверенность в своей красоте. О, тогда ей хотелось летать или, по крайней мере, прыгать и кружиться по комнате в ночной рубашке, что она и делала, лукаво поглядывая на Сергея, — проснувшись, он смотрел на нее с нескрываемым восторгом…
В этой большой, красиво обставленной комнате, у большой, бело-золотой кровати ей ни разу не хотелось прыгать и кружиться.
Нигилист вернулся домой не один. Сам глава концерна «Сингапур», Степан Петрович Шеваров, пожаловал в гости. Однажды он уже был у них с супругой своей Ингой. С ними пришел и третий, огромный нерусский с выпученными глазами и крючковатым носом.
Степан Петрович, солидный, седовласый, в мешковатом, но очень дорогом костюме, поцеловал Наташе руку, вынул из пластикового пакета белую гвоздику, с улыбкой вручил хозяйке.
Нерусский уставился на Наташу, потом хлопнул себя по ляжкам:
— Какая жена у тебя, Петр Яковлевич! Такую грех держать взаперти! Почему я никогда не видел ее раньше?
— Потому что тебе опасно смотреть на красивых женщин, Радик. Не видел раньше, не увидишь и позже, спокойно спать будешь.
— Э-э-э! Слушай, совсем покой потеряю, понимаешь? — Радик прямо-таки пожирал глазами Наташу. — Давай познакомимся, хозяйка, я Радик, просто Радик. Если что надо будет — скажи. Хочешь, на Марс слетаю, привезу клетка живой марсианин. Будешь смотреть и говорить всем: я марсианина живого имею. Твой манто, «кадиллак», Багамы — чепуха, даже слушать не хочу!
Наташа холодно кивнула, представилась и повернула голову к Нигилисту, ожидая дальнейших указаний.
— Принеси, пожалуйста, виски, рюмки и что-нибудь закусить, — распорядился Нигилист, жестом приглашая гостей в комнату, где стоял телевизор.
Наташа достаточно хорошо знала, чем закусывают богатые люди: исландская селедка, маслины, корнишоны, маринованные грибы и мясное ассорти. Это она и приготовила, поставила на сервировочный столик и вкатила его в комнату. Нерусский сидел в кресле, тут же уставился на нее своими выпученными глазами. Наташа разозлилась.
— Тебе действительно нужно слетать на Марс. И привезти себе марсианку, а то, как я посмотрю, земные женщины не очень-то балуют тебя своим вниманием, совсем плохо выглядишь, бедненький.
Тот еще сильнее выпучил глаза, подался вперед, словно ушам своим не верил, что именно она сказала это.