— Ай да Наташа! — засмеялся Степан Петрович. — Огонь, а не женщина, палец в рот не клади — откусит. Да, Петр Яковлевич, повезло тебе с женой, ничего не скажешь, повезло.
— Повезло, повезло, — выдавил наконец из себя улыбку Радик, откинувшись на спинку кресла. — Слушай, Петр Яковлевич, продай жену, а?
— Это что-то новое в наших деловых отношениях, — недовольно дернул носом Нигилист и посмотрел на Наташу. — Все, дорогая, ты можешь идти. Я скажу, когда нужно будет посуду убрать.
— Почему новое? — развел руками Радик. — Всегда так было. Помнишь: Хасбулат удалой, бедна сакля твоя? Если твоя сакля будет бедная, а я надеюсь, что такое никогда не случится, но если когда-нибудь будет — продай. Полмиллиона дам. Баксов.
Наташа не уходила, стояла, прислонившись спиной к стене у двери и слушала.
— Когда его сакля будет бедной, Радик, у тебя вообще не будет сакли, — улыбнулся Степан Петрович.
— Это шутка, просто шутка, прости, дорогой, если обидел тебя. Честное слово, совсем не нарочно, так получилось. Правда, красивый женщина, давно таких не встречал, как увидел — совсем голову потерял. Прости. — Он наклонился, хлопнул Нигилиста по плечу.
— Наташа, оставь нас, пожалуйста, — строго приказал Петр Яковлевич.
В спальне Наташа легла на диван, задумалась. Может, этот Радик и вправду шутил, но слушать это было противно. А смотрел как! И вообще, что они здесь делают? Пьют, курят, о работе говорят. Что за свинство такое? Неужели в конторе не успевают наговориться? Целого дня им мало? Краем уха слышала их разговор — тихий ужас! Цены здесь, цены там… Где там, в Америке, что ли? Курс сегодня, курс завтра, люди из правительства сказали то, люди из Верховного Совета сказали это. Им, людям в правительстве и Верховном Совете, делать больше нечего, как сообщать концерну «Сингапур» секретные сведения? Тогда понятно, почему народ бедствует. Господи, нельзя, что ли, приходить в гости, чтобы отдохнуть, поговорить о чем-нибудь веселом, музыку послушать? Ну почему, почему они такие серьезные?
Кошмар!
— Надоело, — негромко сказала себе Наташа. С тоской обвела взглядом комнату и повторила громче: — Надоело!
Ночью, в постели, Наташа сказала Нигилисту:
— Почему ты позволяешь всяким нахалам говорить обо мне, как о какой-то вещи? Я твоя жена, женщина, человек, в конце концов, или китайская ваза?
Нигилист промолчал, собираясь поскорее уснуть: завтрашний день обещал быть не менее трудным, чем минувший.
— Это, по-твоему, глупый вопрос?
— По-моему, глупый. Он пошутил и потом извинился. Я считаю, вопрос исчерпан.
— А я так не считаю! — взвизгнула Наташа. — Люди приходят в чужой дом, должны уважать хозяйку, хотя бы вид делать. Вот, как Степан Петрович. Но не все твои гости так поступают, я вижу! И мне это не нравится! Ну, конечно, если ты даже не приглашаешь меня в свои компании, считаешь, что я — всего лишь прислуга, и они думают так же!
— Наташа, я устал, хочу выспаться. — Нигилист повернулся к жене. — В моих компаниях ничего интересного для тебя нет. К тому же — меньше знаешь, спокойнее спишь.
— Ах так? Ничего, значит, интересного? Тогда зачем ты приводишь домой такие компании? Что вам, в конторе мало времени обо всем договориться? Я здесь целый день сижу, на работу мне нельзя, в институт поступать нельзя, а вечером заваливаются ужасно деловые люди, и я должна их обслуживать? Я что, для этого выходила за тебя замуж?
— А для чего? — пробурчал Нигилист, отворачиваясь от нее.
— Хорошо, — пригрозила Наташа. — Теперь я и пальцем не пошевелю, когда ты приведешь своих друзей. Сам будешь закуски им таскать, сам убирать и посуду мыть. Все! Хватит с меня!
Впервые она так разговаривала с Нигилистом, и теперь даже интересно было, как же он отреагирует на это? Деньги будет оставлять только на еду? Ради Бога! Все, что хотела, она уже купила себе. Отнимет и это? Пожалуйста, все равно ходить в красивых нарядах некуда. Что еще? У нее есть средство больше наказать мужа, чем просто не носить закуски его гостям. Она и близко к себе не подпустит его! И вообще будет спать в другой комнате на диване!
Нигилист снова повернулся к ней, долго смотрел в упор.
— Пожалуйста, не нужно ультиматумов, я этого не люблю. Но ты права, я слишком много времени уделяю работе, ты скучаешь. Это временно, сейчас очень сложный период. От того, как мы пройдем его, зависит наше будущее. Обещаю тебе, как только станет немного полегче, мы поедем в Испанию, поживем пару недель в нашем домике на берегу моря.
— Я уже тысячу раз слышала про этот домик, видела фотографии и видеосъемку. Ну и что? Сколько раз ты обещал мне, что вот-вот мы поедем туда? На дворе жара стоит, люди купаются, загорают и здесь, в Москве, а ты даже по субботам и воскресеньям работаешь с утра до ночи.
— Замолчи! — Голос Нигилиста стал жесток. — И впредь никогда не позволяй себе разговаривать со мной в таком тоне. Загранпаспорт у тебя есть, виза тоже. Но сейчас нет никакой возможности бросить дела. Потерпи.
Наташа отодвинулась от него подальше, спрятала лицо в подушке и всхлипнула.
— Если возникла охота поплакать, сделай это, пожалуйста, на кухне. Я должен выспаться.
4
Едва Наташа вышла из квартиры на лестничную площадку, как следом невозмутимо вышел Олег Ратковский.
— Тебе не надоело шпионить за мной? — Наташа поглядела в голубые, холодные глаза.
— Работа у меня такая, — усмехнулся Ратковский. — Ты куда собралась?
— На кудыкину гору! — отрезала Наташа. — Послушай, Ратковский, будь человеком, посиди дома, а я схожу на пляж в Филевском парке. Не бойся, не заблужусь, это ведь рядом.
— Я не боюсь, но лучше не делать этого.
— Ты хочешь сказать, что купаться в Москве-реке вредно?
— Я хочу сказать, — вздохнул Ратковский, — что тебе не следует этого делать. Петр Яковлевич слишком богатый человек, и кто-то знает об этом. И наверняка хочет заставить его поделиться. Проще всего это сделать так: похитить жену и потребовать выкуп. Ты хочешь, чтобы тебя похитили?
— Типун тебе на язык! — рассердилась Наташа. — Так что же, мне теперь никуда из дому выходить нельзя?
— Разве я это говорил? Тебе можно делать все, что захочется, но всегда помнить о том, что кто-то следит за тобой. На самом деле этого может и не быть, но ты все же помни.
— Ох, как вы все надоели мне! — крикнула Наташа и побежала в квартиру. Идти на пляж в сопровождении молчаливого телохранителя не хотелось.
Весь день она не выходила из дому, а вечером, когда вернулся Нигилист, выговорила ему:
— Я больше не могу так. Что, мне из дому нельзя выйти без Ратковского? Что это за жизнь? Я что, девяностолетняя старуха? Вот увидишь, я уйду от тебя. И никакие Ратковские не остановят.
— Сейчас идет проработка большого контракта, — дернул носом Нигилист. — Вполне возможны неадекватные действия как со стороны партнеров, так и со стороны конкурентов. Поэтому временно мы предприняли усиленные меры предосторожности. Это недолго продлится. Я уже не раз говорил тебе — потерпи. Это все, что от тебя требуется.
— А мне надоело терпеть. И сидеть одной дома тоже надоело. Тогда я поеду в Гирей, к маме, я обещала ей приехать летом. — Подумала и добавила: — Мы могли бы вместе поехать, на нашей машине. Ты ведь давно уже обещал познакомиться с моей мамой.
Нигилист сел на диван, сосредоточенно потер лоб.
— Скоро у нас будет небольшая пауза, дня три-четыре, мы и вправду могли бы куда-то вырваться. — Он посмотрел на Наташу. — Хочешь, полетим в Испанию? Мне не нравится, что красавица жена такая грустная. Это снижает мой тонус, ухудшает работоспособность. Думаю, Шеваров не станет возражать, если я улечу на три дня в Испанию.
Наташа задумалась. Испания — это, конечно, хорошо. Кто же не мечтает побывать в Испании! Но приехать вместе с Нигилистом в Гирей на «мерседесе» — это еще лучше. Накупить подарков маме и приехать. Вот она удивится! А то ведь все пишет в письмах, мол, как же так, вышла замуж, а в гости не зовешь, на что же это похоже? Я сама бы приехала и без приглашения, да адрес твой не знаю…
Нигилист запретил Наташе давать свой адрес кому-либо, в том числе и Клавдии Ивановне. В письме ведь не объяснишь, какой странный у Наташи муж. Обещал, что скоро все будет нормально, и тогда, первым делом, они пригласят Клавдию Ивановну в гости. А пока — лучше повременить. Наташа слушалась его.
И вот теперь, кажется, появилась возможность самим съездить в Гирей, успокоить мать, да и вообще — пусть знают, как устроилась в Москве Наташа Колесникова! Должна же быть хоть какая-то польза от ее замужества!
— Я дома уже сто лет не была, — осторожно сказала Наташа. — Если уж ехать куда-то, то в Гирей. Ты и своих родителей в гости не зовешь, но они хоть знают, что ты здесь, меня видели. А моя мама ничего не знает и не понимает.
— Ты не хочешь в Испанию? — удивился Нигилист.
— Хочу, но позже. Там ведь и осенью будет тепло. А сейчас нам просто необходимо съездить в Гирей. Ну пожалуйста, Петя! Ты же сам говорил, что как только будет время…
— Да, говорил…
— Ну так выполняй! — воскликнула, чувствуя, что Нигилист колеблется.
— Хорошо, — неожиданно быстро согласился он. — Что касается меня, возражений нет. Вероятно, мы сможем поехать в этот твой Гирей… Кстати, а почему татарское название?
— Ну как же, когда-то на Кубани крымские ханы хозяйничали, вот мы и бережем память о них, — пошутила Наташа, может быть, впервые со дня свадьбы.
У нее было отличное настроение. Тоже, кажется, впервые за последние два месяца. Вчера высказала Нигилисту все, что думает о его гостях, рассердилась, даже расплакалась; он вроде бы и внимания не обратил, а сегодня, пожалуйста, согласен ехать в Гирей! Это что ж получается, ругаться с ним не только можно, но и нужно? Интересное открытие.
— Но только на два дня. С дорогой это займет значительно больше времени. И последнее. Окончательное решение я сообщу тебе завтра, после того, как узнаю мнение Шеварова. Надеюсь, у него тоже не будет возражений, но… в нашем деле всякое бывает.
— Спасибо! — Наташа на радостях обняла Нигилиста, чмокнула в щеку. — Я думаю, Степан Петрович поймет, наконец, что его лучшему сотруднику давно пора предоставить отпуск. А если он заупрямится, я могу сама позвонить ему. Мне он не посмеет отказать.
— Это исключено. Шеваров принимает решение не потому, что может или не может отказать, а исходя из интересов дела. Поэтому тебе не следует звонить ему. Полагаю, тебе следует позаботиться о еде в дорогу, продумать все мелочи, ну и… подарки для твоей матери. Не с пустыми же руками приезжать.
«Надо же, о чем он стал думать!» — Радостно улыбнулась мужу и побежала на кухню готовить ужин.
— Ну что, написала?
Она сидела в комнате Ирины и с нетерпением ждала, когда подруга закончит письмо родителям. Как только Нигилист позвонил и сказал, что Шеваров дал добро их поездке в Гирей, Наташа тут же собралась и в сопровождении Ратковского помчалась в общежитие к подруге.
— Написала. Передашь родителям, скажешь, что все у меня нормально, домой приеду, наверное, через две недели. Завтра последний экзамен, а потом улетаю с творческой бригадой в Иркутск.
— Зачем?
— Выступать. Показывать сибирякам свое искусство. Будем давать по несколько концертов в день. Такой напряженный график очень полезен, вырабатывает профессиональное отношение к своей работе.
— Ты какая-то очень серьезная и даже грустная, Ирка. Бубнишь, как на собрании, прямо мой Нигилист.
— А ты сияешь, как медный таз. Неужели так счастлива со своим миллионером?
— Всякое бывает. Больше приходится терпеть. Но сегодня у меня отличное настроение, правда. Как представлю: приезжаю я в Гирей на «мерседесе», и все смотрят, глаза круглые, головами качают… Ну? Разве это не здорово, а?
— Наверное, здорово, — вздохнула Ирина. — Ты правду сказала, что повсюду ходишь в сопровождении телохранителя, или пошутила?
— Посмотри в окно. В черной кожаной куртке, белобрысый, коротко стриженный. Его зовут Олег Ратковский. Выйду от тебя, он поймает машину и отвезет меня домой.
— Ну и ну! — покачала головой Ирина. — Кто бы мог подумать!
— Ты-то сама чего раскисла? Двоек на экзаменах нахватала?
— Да нет. Я, правда, не круглая отличница, как ты, но всегда училась и учусь на «четыре» и «пять».
— Влюбилась, наверное?
— Только не это! Я теперь на мужчин и смотреть не могу.
— Тебя кто-то обидел, — догадалась Наташа. — Ну, расскажи, что случилось, может, помогу тебе. Расскажи, Ирка.
— Ох, Наташа, — вздохнула Ирина. — Даже не знаю, как об этом рассказывать. Отвратительная история. Помнишь, я говорила тебе, что получила предложение сыграть в одном фильме?
— Помню. Любовницу бандита.
— Ну, вот я и согласилась. Интересно было, и потом, попадала в картотеку «Мосфильма», в поле зрения режиссеров, можно было надеяться на другие приглашения. Согласилась. Думала, если я настоящая актриса, должна уметь сыграть любую роль. Доказать всем и себе, что могу.
— Не доказала?
— Это был такой ужас, Наташка, хуже не придумаешь. Снимал фильм режиссер Барсуков, недавний наш выпускник, команда у него — молодые ребята. Фильмы делать не умеют, но гонору — хоть отбавляй. Нашли спонсора и решили удивить мир. Но когда начали съемку, забыли и о гоноре, и о великих замыслах. Раздевали всех женщин, которые там играли, и просто… издевались. Делали, что хотели. Когда на меня залез парень, который играл бандита, они даже не подумали свет пригасить, наоборот, еще ярче сделали. А потом этот зараза Барсуков говорит: нет, темперамент не тот, сейчас я покажу тебе, как надо работать. Я, конечно, отказалась. Еще и Барсуков ляжет на меня, будет показывать, как нужно правильно! Ему, конечно, не понравилось это, на следующий день в сценарии все изменилось. Бах-бах, меня убили — и привет. Свободна. По сути дела, изнасиловали и выгнали. А в фильме осталась лишь сцена полового акта. Никакой игры. Вот тебе и снялась в кино, вот и заявила о себе.
— Скоты! — Наташу передернуло. — Надо же, какие подлецы! По сравнению с ними мой Нигилист просто паинька. Слушай, Ирка, а ты в суд на них подай.
— Какой там суд! — махнула рукой Ирина. — Я же все бумаги сама подписала, мол, сценарий читала, со всем согласна, претензий никаких не имею и не буду иметь, все права принадлежат им… Я теперь не могу даже потребовать, чтобы они сцену ту мерзкую из фильма вырезали. Знаешь, что скажут? Мы деньги вложили, это наша собственность. Такие дела…
— Даже не знаю, чем тебе помочь, — пожала плечами Наташа. — Если сама такие бумаги подписала… Да ты хоть думала, что делаешь? У других спросила бы, как это бывает!
— А кто тебе скажет, каким способом имя себе сделал? Никто. Все это тайна, Наташка, ужасная тайна. Знаешь, мне до сих пор тошно. Стыдно на глаза родителям показываться, поэтому и собралась в Иркутск.
— Я ведь тебя предупреждала, говорила тебе: ни в коем случае не соглашайся на эту роль. Ты же только на первом курсе учишься… У тебя все впереди. И куда спешишь? Да будут еще у тебя разные роли, будут приглашать, а ты выберешь, что тебе нравится.
— Плохо ты знаешь наш мир, Наташка. — Ирина печально усмехнулась. — Чтобы тебе роли предлагали, нужно где-то показаться; чтобы где-то показаться, нужно кому-то ни в чем не отказывать. А чтобы так жить, нужно знаешь кем быть?
— Раньше ты спокойно об этом рассуждала.
— Так ты же знаешь, как у нас: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. И бабы тоже, — горько усмехнулась.
— Да ты не отчаивайся. Я скажу Владимиру Ивановичу, что у тебя все замечательно, учишься хорошо, в спектаклях так играешь, что начальство на коленях упрашивало тебя поехать в Иркутск и повыступать там, а то ж без тебя Щепкинское училище вроде как самодеятельность из какого-то ПТУ.
— Не вздумай про фильм брякнуть.
— Не переживай, сама понимаю. Ничего, Ирка, не грусти. Все это забудется. Вот станешь знаменитой артисткой, будешь вспоминать это, как смешной случай. В конце концов сама согласилась. Да, наверное, и не одна ты такая.