Глеб улыбался, глядя на него, и легонько ерошил его волосы. Но он не переключал на другой канал.
Первые восемь минут Макар ерзал, вздыхал и намекал другими способами, что ему скучно; затем втянулся. К концу передачи – азартно обсуждал животных. Когда она закончилась, сказал:
– Да, это было интересно, даже жалко, что она такая короткая. Но я не хотел бы там жить.
– Это одна из цикла, есть и другие. Посмотрим их? – отозвался Глеб, улыбаясь.
Макар поерзал.
– Ладно, сейчас еще чай сделаю, и можно еще посмотреть. – Наконец решил он.
Это был замечательный, очень уютный мирный, почти сказочный вечер. Прогноз погоды в кои-то веки не путал место и время, и за окном царствовали минус семь и редкий снег; Глеб прижимал Макара к себе и лениво отзывался в ответ на его возмущения, восторги и восхищение. Затем он порывался помочь Макару убрать посуду, что было привычно встречаемо шквалом негодования, стоял у окна, задумчиво проводя пальцами по его косяку, поджидая, когда Макар сочтет, что кухня приведена в полный порядок и можно идти спать.
Выйдя из кухни, Макар неожиданно остановился и развернулся к Глебу.
– Ты же не против, что у нас будет столько елок и всего такого? – смущенно спросил он.
– Я даже рад, что у нас будет столько елок и всего такого, – развеселился Глеб. – Был бы против, не стояли бы они у нас. Кстати, не хочешь заглянуть за игрушками для них? Как-то мне кажется, что пока у нас всего такого для стольких елок недостаточно.
Макар запищал от восторга, сначала присел, а затем понесся проверять, какие игрушки у них есть, и прикидывать, какие еще могут быть. Глеб тихо засмеялся ему вслед.
А суббота в начале декабря началась с того, что Глеб встал, тихо собрался и ушел. Макар лежал, свернувшись калачиком, делал вид, что спит, и слушал. У Глеба не было никаких планов на субботу, никаких, о которых он говорил Макару, ни звонков, на которые он бы отвечал, и было ясно: Тополев жаждет чьей-то крови, обеспечить которую должен Глеб. То есть этот нехороший человек просто встал ни свет ни заря, помучил себя на этих своих тренажерах – и свалил в снежную даль, не оставив ни записки, не удосужившись даже сообщение отослать с дороги. Макар угрюмо молчал, затем несколько раз ударил кулаком по подушке, перевернулся на спину и раскинул руки. Это ведь мог быть замечательный день, а за ним следовал бы еще один замечательный, они могли бы даже отправиться за игрушками или придумать что-то такое, и – увы. И хотя правдой было то, что Макар намеревался провести вторую половину дня с приятелями, но само знание того, что Глеб мог вот так украдкой сбежать – оно причиняло боль, рассекало плоть и жилы, царапало кость. За окном, кажется, уныло скулил ветер, и Макару хотелось скулить в унисон с ним.
Он позвонил приятелям, сказал, что не может прийти, потому что нехорошо себя чувствует, сделал огромную кружку кофе – не такого, как пил Глеб, не ядреного, а попроще, основательно разбавил его молоком, подумал немного, обнюхал баночки со специями, насыпал в кружку по щепотке из разных баночек. Еще раз понюхав кофе, он поколебался и сделал глоток. На вкус он оказался сносным, но жутко холодным. Макар сунул кружку в микроволновку и опустился на стул. В квартире было тепло, может даже, теплей, чем обычно; Макар задумчиво пошевелил пальцами ног, отмечая, что даже босиком ему тепло. Нужно было бы, наверное, приняться за уборку, но для этого нужен был энтузиазм, которого у него не находилось.
Макар устроился на подоконнике. Он глядел на город, пытался разглядеть людей за снежной крупой, ежился, когда ему это удавалось, морщился, когда машины проносились слишком быстро или совершали слишком нахальные маневры, и пытался представить: а что будет, если? Если он уйдет, начнет новую жизнь, сначала в какой-нибудь комнатушке, которую будет снимать и на которую будет горбатиться у тети Наташи и еще где-нибудь, если потом подыщет себе работу по специальности, когда на него будут смотреть не как на человечка без роду, без племени, без образования, а как на почти дипломированного специалиста, и как закончит свою шарагу, придет в гости к Глебу, весь успешный и красивый, и скажет: «Понял? Я смог и без тебя, и ничего со мной не сталось». Макар обхватил руками коленки, опустил на них подбородок и горько вздохнул.
Глеб вернулся около полудня – и не один. Он с кем-то переговаривался в прихожей, спрашивал, останется ли этот кто-то на чай, и Генкин – Генкин, раздери его – голос тихо отвечал что-то явно утвердительное. Макар не удержался, соскочил с подоконника и побежал в прихожую.
– Здрасьте! – рявкнул он на Генку.
– Тиш-ше, – зашипел снизу Глеб.
– Привет! – радостно прошептал Генка. – Накормишь обедом тружеников руля и педали?
Макар посмотрел вниз и заскулил от умиления, потому что Глеб сидел на полу – что-то это напоминало – и прижимал к себе что-то совсем крошечное, с огромными ушами, белое и пушистое.
– У него очень чуткий слух, и напугать его – плевое дело, – объяснял он Макару, бережно поглаживая это ушастое нечто.
– А что это? – спросил Макар, приближаясь к лисенку и заглядывая в его большущие глаза.
– Это кто, балбес, – вознегодовал сверху Генка и отвесил ему затрещину.
– Ты же давеча о нем целую передачу смотрел, – развеселился Глеб.
Макар заморгал. Посмотрел на лисенка, тянувшегося к нему и двигавшего ушами.
– Они же рыжие такие, то есть коричневые, то есть светлые, а этот белый, – неверяще сказал он. Глеб протянул ему лисенка. – А как его зовут? – прошептал Макар, бережно держа его и с восторгом глядя в его глаза.
– Как назовешь. В питомнике звали Кнышем, ты можешь назвать иначе. В паспорте указано его официальное имя, но оно просто ужасное, – сказал Глеб, вставая. Он погладил лисенка по голове, а затем – Макара. – Я смею надеяться, что вы понравитесь друг другу?
– Ага! – не удержался и воскликнул Макар. Лисенок сжался в клубок и прижал уши.
– Не так громко, – усмехнулся Глеб. – Мы принесем пока остальные вещи, которые купили ему, а ты переместись пока куда-нибудь из прихожей, хорошо?
– Ага, – рассеянно отозвался Макар, поглаживавший Кныша. Он встал, пошел на кухню, но затем, словно вспомнив что-то, вернулся. – Глеб, – тихо позвал он.
Тот, стоявший рядом с дверью, обернулся.
– А ты его для кого купил? – спросил Макар.
– Тебе, – ответил Глеб. – Я рассчитываю, правда, и дальше принимать участие в его судьбе. Если ты не будешь возражать.
– Так ты… вообще… – Макар осекся, пожал плечами.
– Вообще это новогодний подарок, но я подумал, что его уже можно забрать, чтобы он как можно быстрей привык к нам.
Макар глубоко вздохнул и прижался к нему.
– Я все-таки сначала помогу Генке, а потом все остальное. Мы будем обедать? – посмеивался Глеб, гладя его по спине.
– Хорошо, – буркнул он. – А вообще предупреждать надо, что у тебя гости, я на него не рассчитывал. А он один? Или не один?
– Один, – отмахнулся Глеб. Генка сунул голову в дверь и начал тихо, но сочно ругать наглого эксплуататора и кровопийцу Кедрина, который и работать заставляет, и кормежку оттягивает.
Тот же Генка потом разглагольствовал о достоинствах и недостатках разных домашних животных. Макар поглядывал на него со скрытым высокомерием – у него теперь тоже есть о ком поразглагольствовать.
– Ты не поверишь, Макарка, я его битых три недели уговаривал завести фретку, – говорил он. – Это же просто восхитительная скотинка – ест все подряд, ласкается ко всем подряд, радуется тебе безусловно, а за кусочек ветчины ты становишься его личным богом, понимаешь? А в результате? А в результате он заводит вот это ушастое нечто, которое просто ужасно ушастое. Я, разумеется, не спорю, что этот ваш Кныш произвел на меня самое благоприятное впечатление. Очень воспитанный тип. Ничего не скажешь, – подумав, добавил Генка, глядя на лисенка, гонявшего по полу игрушку и восхищенно верещавшего. – Но с Локи ему не сравниться.
– Ну вот еще! – возмутился Макар, приподнимаясь.
– Господа, давайте прекратим этот спор остроконечников с тупоконечниками, – Глеб похлопал ладонью по дивану, призывая их к порядку. Затем он обратился к Генке: – Тебе домой не пора? Как бы Локи не истосковался по своему богу, – ехидно добавил он.
Генка недовольно прищурился и посмотрел на Макара, глядевшего на него широко открытыми преданными глазами и очевидно с нетерпением ждавшего того же.
– Гады. – Строго сказал Генка, вставая. – Выгоняют меня из теплой квартиры на холод и во тьму, не щадя моего здоровья и самочувствия.
– Бесстыдники, – согласился Глеб. – Ты еще здесь?
Генка ушел. Глеб протянул Макару две визитки.
– Это данные питомника и ветклиники, – пояснил он. – Не потеряй.
– Еще чего, – возмутился Макар, выхватывая их и засовывая в задний карман джинсов.
Глеб сидел в гостиной, читал книгу, время от времени прислушивался к тому, что происходило в квартире. Макар, кажется, был на кухне, затем ворвался в гостиную, за ним – грозно рычавший фенек. Макар был счастлив. Глеб отложил книгу.
– Так ты из-за этого устраивал тайны и заговоры, да? А то я думал, что ты что-то ужасное придумывал, – плюхнувшись на диван, сказал Макар.
Глеб кивнул, с улыбкой глядя на фенека, обнюхивавшего елку.
– Кстати, я всего-всего накупил, но можно будет еще немного, когда я веток принесу, – сказал Макар, выпрямляясь, глядя на лисенка. – А завтра можно будет уже и эти наряжать.
Глеб погладил его по спине.
– Мы же вместе будем их наряжать? – обернувшись и подозрительно глядя на него, спросил Макар.
Глеб кивнул.
– Здорово, так здорово! – восхищенно вздохнул Макар и скользнул на пол к фенеку.
Глеб положил книгу на колени, но не спешил ее открывать. Макар, спохватившись, начал составлять коробки с елочными украшениями повыше, чтобы до них не добрался любопытный лисенок, затем убежал на кухню, чтобы вернуться с фруктами и попытаться угостить ими фенека.
Немного позже Глеб сказал:
– Макар, я надеюсь, это само собой разумеется, что мальчик будет спать здесь в своем домике.
Макар надулся, поглядел на него исподлобья, но он знал: когда Глеб говорит таким тоном, с ним бесполезно спорить. И он понуро кивнул.
Ночью он спросил:
– Глеб, а что бы ты хотел получить в подарок?
– В смысле? – сонно спросил тот.
– Ну, на Новый год же, – мечтательно отозвался Макар, упершись острым подбородком в его грудь.
Глеб молчал. Могло показаться, что он заснул, но Макар упрямо ждал ответа.
– Я, наверное, уже получил подарок, – сказал Глеб.
– Какой? – возмутился Макар.
Глеб улыбнулся.
– Елки. Игрушки. Непонятная зверушка. Ты.
Макар заморгал и прижался к нему.
Утром снова шел снег. Макар настоял на том, чтобы сбегать за пирожными; он вернулся с мокрой от снега челкой, с красным носом, и его руки покраснели от холода.
– Там ужас что творится! Просто ужас! – радостно рассказывал он, ставя на стол пакет, снова убегая в прихожую, чтобы осмотреть ботинки и гордо выпрямиться, затем рассказывал, что людей в лавке было ужасно много, но ему повезло. Он выгреб из кармана деньги, положил их в баночку в шкафу и сунул руки под горячую воду. Вытерев руки, он опустился на четвереньки перед фенеком и погладил его. – Как дела? – спросил он. Фенек встопорщил уши и подался носом к нему.
Затем Макар возмущался, что осуществить планы по наряжанию – наряжению – наряживанию? – елок придется менять, потому что опасно. Глеб послушно соглашался, но при этом ждал, что же Макар придумает. И они все-таки повесили несколько шаров на верхние ветки, а сами елки поставили повыше.
Макар все медлил; было очевидно, что он что-то хочет сказать, но не решается. Он повесил шар и наконец покосился на Глеба.
– Ты ведь не жалеешь? – спросил он.
– А ты как думаешь? – механически отозвался Глеб, беря еще шар.
– Я не о елках, – процедил Макар. Глеб повернулся к нему. Подумав, ответил:
– И все-таки: а ты как думаешь?
Макар выпрямился. И оказалось, что смотреть Глебу в глаза было совсем не сложно.
Он улыбнулся.
– Думаю, не жалеешь.
Глеб кивнул, осмотрелся и повесил шар на елку.