– Милуются по-быстрому в туалете, – сказал чертёнок. – Знаем мы таких.
– Тьфу, нет! – возразил ангелочек. – У них закончился рабочий день. Уже больше семнадцати часов.
– Умирают и после рабочего дня, – сказала я. О Боже, если и дальше так пойдёт, мне понадобятся ещё и таблетки от шизофрении.
Следующая дверь была двустворчатой и вела в большой зал. Чудесный пол из каменной мозаики, высокий потолок и элегантные окна с видом на зелёный внутренний дворик. Ряды стульев, орган, ораторский пульт и множество пустых стоек для фотографий. Моё внимание, однако, сразу же привлёк огромный баннер у задней стены. На баннере красовалась фотография трёх светловолосых детей, прижимающихся к красивому светловолосому мужчине на фоне огромного куста рододендронов. Мужчина был Карл. С гигантской фотографии он улыбался мне прямо в глаза.
– Вот дерьмо, – сказала я.
Поверх фотографии большими чёрными буквами было написано: «Токио – Нью-Йорк – Мадрид – Лондон – повсюду как дома, но его сердце билось для семьи».
Во мне поднимался истеричный хохот. «Повсюду как дома, но его сердце билось для семьи» – хахаха. Какая изумительная ложь. Наклонив голову, я рассматривала гигантское фото. Нет, так это оставлять нельзя, тут чего-то не хватает. Я побежала в соседнее бюро и внимательно осмотрела письменный стол. Ну вот, очень хорошо, это-то мне и надо: толстый чёрный фломастер. Я вернулась в большой зал, взяла один из стульев и отнесла его к дальней стене. Взобравшись на стул, я своим самым красивым шрифтом дополнила надпись на плакате. Потом спрыгнула вниз, вернула стул на место и одобрительно полюбовалась на свою работу. Вот так-то лучше.
…Мадрид – Цюрих – Лондон – Оер-Эркеншвик. Прекрасно! Сюда стоило заглянуть только для этого.
Чертёнок на моём плече просто лопался от удовольствия, ангелочек на другом плече в отчаянии прятал лицо в ладонях. Но я не успела засмеяться – за моей спиной послышались голоса.
– Цветы пришлют сегодня в полдень, семья принесёт ещё фотографии, музыка будет на кассете, – произнёс один голос, а другой ответил:
– Говорю тебе десятый раз: ты можешь идти, Якоб, у нас всё под контролем. И это называется CD, а не кассета.
Я обернулась и увидела двух мужчин в костюмах: один постарше, другой помоложе. Я быстренько спрятала фломастер в карман.
– Но в пятницу у нас похороны Грундермана, и по поводу лилий нам надо бы ещё раз…
– И с этим мы разберёмся без тебя, – перебил его тот, что помоложе. И тут они увидели меня.
– Прошу прощения, – сказал распорядитель постарше. – Мы не слышали, как вы вошли.
– Но звонок был, динь-динь-дон-дон, – машинально ответила я. Чертёнок прошептал мне на ухо несколько возможных объяснений, начиная от «Я только хотела спросить дорогу» и кончая «Мой дедушка лежит на смертном одре, и я ищу подходящий ритуальный зал». Ангелочек онемел от страха (мне жаль это говорить, но пока от него было мало толку).
– Фрау Розер? – спросил распорядитель помоложе и протянул мне руку.
Я ничего не ответила, но сердечно пожала ему руку.
– Вы должны были быть здесь в 16 часов.
Я не могла, я ходила к психотерапевту. И, похоже, мне сейчас неплохо бы отправиться туда же.
– Разумеется, пунктуальность – одно из наших требований, – сказал пожилой. Представьте себе: здесь на похоронах сидят пятьдесят человек и ждут органную музыку – а вы не пришли.
– Я обычно очень пунктуальна, – ответила я. – Почти маниакально пунктуальна.
– Я разберусь, Якоб, – сказал молодой распорядитель. – Это быстро. – Пожилой вышел за дверь, ангелочек на моём плече очнулся от своей летаргии и закричал: «Быстро! За ним!», а молодой распорядитель в это время взял меня за руку и повёл к органу.
– Будем откровенны: между нами говоря, всё меньшему количеству людей нравится органная музыка. Большинство предпочитает музыку из консервной банки, что к тому же и дешевле. Но тем не менее – если какой-нибудь клиент заказывает органиста, мы не будем предоставлять ему любителя, который может нас опозорить. В конце концов, наш ритуальный зал не зря известен далеко за пределами города. Поэтому мы хорошо платим.
Прекрасно. Разве фрау Картхаус-Кюртен не сказала мне сегодня, что я должна задуматься о работе? Почему бы мне не стать органисткой на похоронах? Это было бы во всяком случае оригинально. И здесь по крайней мере не встретишь людей в прекрасном расположении духа, которые будут действовать мне на нервы своими счастливыми лицами.
– Ваши бумаги производят очень хорошее впечатление, четыре семестра церковной музыки в Дюссельдорфе, одиннадцать лет игры на органе в вашей общине… – Тут он нахмурил лоб. – Вы, вероятно, рано начали?
Я кивнула.
– Я своего рода вундеркинд.
– Ну сыграйте, пожалуйста. – Он приглашающе показал мне на орган.
Я села на банкетку. Огромный портрет Карла улыбался мне с баннера. У органа имелась двойная клавиатура и куча педалей. Я не буду их трогать – ни у клавесина, ни у фортепиано нет педалей, который издают звуки.
Я сыграю что-нибудь из Баха – это так подходит к органу и вообще к теме.
Я сыграла первый аккорд. Ничего не произошло.
– Разумеется, вам надо сначала включить его. – сказал мужчина и нажал на какую-то кнопку сбоку.
– Ах да, простите, – ответила я. Инструмент был, естественно, электронный, иначе у него была бы куча труб. Но по крайней мере он звучал знакомо, как клавесин. Я сыграла несколько тактов прелюдии Баха и почувствовала себя совершенно в своей тарелке. Но вдруг – чёрт его знает, почему – орган зазвучал как струнный оркестр. Ах, эти электронные инструменты вообще не стоит воспринимать всерьёз, это не для профессионалов.
– Очень красиво, – сказал мужчина. – Может быть, в вашем репертуаре есть что-нибудь более торжественное?
– Конечно, – ответила я и наугад нажала на пару клавиш. Сейчас уже левая рука играла на нижней клавиатуре как на фортепьяно, а правая – на верхней клавиатуре как на виолончели. С ума сойти. Не переношу электронные инструменты. Они притворяются не тем, кто они есть на самом деле. Я сыграла первый пассаж из «Итальянского концерта» Баха, и он прозвучал совершенно искажённо. Но похоронных дел мастеру это, похоже, понравилось, во всяком случае, он одобрительно улыбался.
– Это Бах? Мы ненавидим Баха! – услышала я женский голос и чуть не уронила ноги на педали.
– Ой, – сказал чертёнок, а ангелочек упал в обморок.
14
«Люди в жизни всегда встречаются дважды»
Я знаю, это уже было.
Но – эй! – посмотрите, как часто
эта дурацкая фраза бывает верной.
Глядя поверх органа, я увидела, что пожилой распорядитель вернулся в зал вместе с юной дамой и молодым человеком. Они несли кучу холстов в деревянных рамах. Хотя вновь прибывших я видела чуть ли не со спины, я тут же узнала их обоих. Это были Лео и его сестра Хелена.
– Пожалуйста, извините, фрау Розер, – прошептал мне молодой распорядитель. – Будьте добры, играйте дальше, только, наверное, не Баха, и немного потише.
Я временно превратилась в соляной столб и была не в состоянии что-то ответить. Хотя Лео и Хелена стояли сейчас ко мне спиной, я чувствовала себя так, как будто меня застали на месте преступления. И я никак не могла придумать, что мне сыграть. Кроме «В траве сидел кузнечик, зелёненький он был».
– О Божеобожеобоже, – стонал ангелочек, очнувшийся от обморока.
– Смывайся! – прошипел мне чертёнок. – Уползай. Исчезни. Накройся веником.
Я сухо сглотнула. Ни о чём другом я не мечтала. Огромные чёрно-белые фотографии, которые Лео и Хелена водружали на стойки, все без исключения изображали Карла. Карл улыбающийся, Карл с серьёзным взглядом, Карл вместе с толстощёким маленьким Лео, держащим в пухлом кулачке пучок маргариток.
– Это чудесные фотографии, – сказал пожилой распорядитель. – Вам действительно удалось запечатлеть на них душу вашего прекрасного отца.
– Эти фотографии сделала моя мать, – сказала Хелена. – Она изумительно фотографирует. Она сделала и кучу моих классных фотографий. Я модель, знаете ли. Поэтому вам моё лицо кажется знакомым. Возможно, вы уже видели меня в журнале или на плакате. Или по телевизору. В данный момент моё лицо можно увидеть в любом трамвае – там проводится кампания против зайцев на транспорте.
– Растворись. Соскочи. Свали в канаву, – сказал чертёнок. Ангелочек хватал ртом воздух.
Лео сложил фотографии в стопку, засунул руки в карманы брюк и огляделся. Он так коротко постриг свои кудри, что совсем не было видно, что у него именно кудри. Его костюм выглядел дорого и сидел на нём подозрительно хорошо, так что вряд ли можно было предположить, что он купил его в дешёвом магазине. Взгляд Лео задержался на баннере. Он наверняка увидел мой добавленный текст, но ничего не сказал.
– Цветы и свечи мы выставим завтра утром, – сказал пожилой распорядитель. – А музыку уже прислал ваш дядя.
– Надеюсь, это не Бах. Мы ненавидим Баха, и я уже вам по крайней мере десять раз говорила, что мы его не хотим.
– Нет, Баха там нет, насколько я знаю, – ответил молодой распорядитель. – Это сплошь современная музыка. «Иглс», «Пинк Флойд» и…
Хелена откинула назад голову и засмеялась.
– Ну, то, что люди в вашем возрасте называют современным, не так ли?
– А стульев достаточно? – Лео явно собирался повернуться, и это вывело меня из оцепенения. Я скользнула на другую сторону банкетки и встала. О-ой! Слишком поздно. Он меня увидел. Но взгляд Лео лишь небрежно скользнул по мне. Может быть, он посчитал меня статуей, потому что я опять превратилась в соляной столб. – Мы ожидаем более сотни гостей.
– Мы поставим ещё два ряда, – сказал пожилой распорядитель. – Но стулья понадобятся завтра утром на других похоронах, поэтому мы поставим их здесь только завтра в обед. Я надеюсь, вы отнесётесь к этому с пониманием.
– Разумеется, – ответил Лео. О Боже! Его лицо. В моей памяти он выглядел совершенно иначе. Красивый светловолосый парень, самый красивый из всех моих знакомых, больше ничего я не помнила. Но сейчас я поняла, что он очень похож на Карла. Форма головы, высокий лоб, нос с горбинкой, энергичный подбородок, губы… – всё было таким знакомым. И я поняла, что при других обстоятельствах я бы очень обрадовалась этой встрече. Именно что при других обстоятельствах. И совершенно точно не здесь и не сейчас.
– Да смойся же ты наконец, – пробурчал чертёнок на моём плече.
Я встряхнулась и сделала пару шагов назад в сторону двери.
– Повернись, дурища, – прошипел чертёнок. Он был прав. Лео если и заметит, то только мою спину, исчезающую в дверном проёме, и вряд ли он меня узнает.
– Фрау Розер! Куда вы собрались?
Я не ответила. В конце концов, я не фрау Розер. Я махнула рукой, надеясь, что распорядитель воспримет это как «Мне быстренько нужно в туалет». Я почти добралась до двери, когда раздался голос Лео.
– Каролина?
– Вперёд! – прошипел чертёнок, когда я вдруг застыла.
– Нет, это фрау Беата Розер, – услышала я голос распорядителя. Добежав до фойе, я ускорила шаги и перешла на бег. Добежав до выхода, я рванула на себя дверь и кубарем скатилась вниз по крыльцу.
– Каролина! – крикнул за моей спиной Лео. Очевидно, он не поверил распорядителю, что моё имя Беата Розер. Я, не оглядываясь, бежала дальше в направлении Хауптштрассе. По дороге я перепрыгнула через какую-то таксу и чуть не опрокинула какую-то старушку. Я ни разу не остановилась, чтобы оглянуться, я просто бежала, как Франка Потенте в фильме «Беги, Лола, беги». Задыхаясь, я добежала до клиники фрау Картхаус-Кюртен и ворвалась в здание через входную дверь.
Фрау Картхаус-Кюртен как раз надела пальто и красиво обматывала вокруг шеи шарфик.
– Фрау Шютц! Вы что-нибудь забыли?
– Э-э… да, – прохрипела я. Мне срочно нужен ещё один сеанс. Но, если можно, у толкового терапевта, а не у того, кто подначивает меня посещать ритуальные залы, чтобы я там ужасно опозорилась. – Вы не видели мой шарф?
– А какого он цвета?
– Зелёного, – ответила я, украдкой поглядывая в окно. Никого.
Фрау Картхаус-Кюртен с готовностью обшарила гардеробную.
– Нету. Нет, фрау Шютц, никакого зелёного шарфа. А вы не могли его забыть в каком-нибудь другом месте?
– Да, – ответила я. – Может быть. Извините, если я помешала. – Сейчас я казалась себе совершенно ненормальной. Если у кого-нибудь и были сомнения насчёт того, что я нуждаюсь в лечении, то сейчас бы эти сомнения совершенно исчезли. К шизофрении «чертёнок-ангелочек» сейчас добавилась ещё и мания преследования. Кроме того, я украла фломастер.
Выйдя за входную дверь, я ещё раз внимательно огляделась. Лео нигде не было видно. Разумеется, нет. Вряд ли бы он стал преследовать меня через полгорода. Совершенно на него не похоже. Он был слишком разумен для этого. Наверное, он сейчас думал, что ему явилась фата-моргана. Распорядитель наверняка объяснил ему, кого он на самом деле видел: Беату Розер, церковную органистку. Да, она не пунктуальна, но больше ничего плохого о ней сказать нельзя. Не считая, правда, того, что она покинула помещение посреди интервью по приёму на работу. Ну что ж, в таком случае фрау Розер ожидает отказ, поскольку ритуальный зал Хелльман известен своей надёжностью далеко за пределами города.
Ну ничего: я украсила плакат решающим комментарием, и это чертовски меня радовало. Жаль, что меня там не будет, когда они обнаружат Оер-Эркеншвик среди гламурных столиц большого мира. Под дождём я прошлёпала к Главной улице, затем повернула и пошла по параллельной улице. На всякий случай. Лео мог ехать там на машине и увидеть меня – лучше этого избежать. В странно приподнятом настроении я подошла к посёлку «Насекомые», обнаружив по дороге две новые улицы, однозначно доказывающие, что городские планировщики давали им названия в состоянии сильного алкогольного опьянения. Кто, интересно, хотел бы жить на улице «Проезд Коровякового Кожееда» или, ещё лучше, «Переулок Клопа-вонючки»? Хихикая, я фотографировала эти чудные названия на мобильник, но потом снова всё удалила, потому что вспомнила, что Карл их больше не увидит. Карл умер.
Завтра его похоронят во второй раз. Завтра будет шесть недель, как он умер. Завтра будет шесть непредставимых недель, как я без него живу.
Я начала плакать. По моему лицу текли вперемешку дождь и слёзы, и сквозь эту пелену я больше не могла читать уличные таблички, не говоря уже о том, чтобы над ними смеяться. И вообще уже давно стемнело, давно уже стемнело в этот холодный и мокрый декабрьский вечер. Здесь, в стороне от магазинов, дорогу освещали только окна жилых домов, по-рождественски украшенные звёздами, свечами и ангелами, и за каждым окном жила счастливая пара, счастливая семья или по крайней мере счастливая женщина с котиком. Я была единственным в мире одиноким существом.
И в тот самый момент, когда я об этом подумала и с заплаканными глазами и рыдающей душой сделала очередной шаг, я вступила в собачьи какашки.
Я перестала плакать и начала ругаться. Потому что мне вдруг стало ясно, что это не я тут ненормальная, это жизнь ненормальная, и не мне, а жизни срочно нужен психотерапевт.
Я тщательно вытерла туфли о траву, но собака, похоже, была размером с верблюда, потому что какашки приклеились ко всей подошве и изрядно воняли. В конце концов я сдалась и злобно пошла дальше. Ну ладно! Я прямо сейчас куплю себе пару новых туфель. Пару туфель Сантини. Самых дорогих, какие у них есть.
По дороге я намеренно вступала в каждую лужу, словно непослушное дитя. Ну, жизнь, тебе всё мало, у меня сейчас ещё и промокнут ноги. И брюки внизу уже совершенно мокрые. И вообще я могу стать ещё мокрее, только если упаду в пруд. Я что, сейчас ещё и воспаление лёгких схвачу?
В проезде Жука-бронзовки было светло как днём – наперегонки сияли витрины магазинов, над проезжей частью колыхались гирлянды рождественских огней. В витрине «Пумпс и Помпс» стояла огромная новогодняя ёлка, украшенная красными туфельками и освещённая гирляндой из белых звёзд. Даже с противоположной стороны улицы это выглядело чудесно. Внутри магазина наверняка тоже очень уютно, я сейчас выброшу туфли, сяду на диван и выпью капучино. Мими и её подруги станут утешать меня и морально поддерживать. И, конечно, они посмеются над историей с испорченным плакатом. Я уже собиралась пересечь проезжую часть, как дверь магазина открылась и на улицу вышел Лео.