– Ну, не преувеличивай, – смущённо заметил Лео. – Мы играем достаточно хорошо для домашнего употребления.
– Я не преувеличиваю, – ответила мать. – Карола, несомненно, обрадуется, если ты ей как-нибудь сыграешь.
– Каролина, – сказала я.
Мать Лео спросила, насколько в нашей семье ценится музыкальное образование. Я прикинула, что бы она хотела услышать в ответ. Упомяни я клавесин и мандолину, в её глазах это бы выглядело как «А я, а я могу в три раза больше, да-да-да!». Но я не хотела, чтобы меня считали полной культурной невеждой, поэтому я ответила (и это было правда), что в школе у нас преподавали игру на флейте.
Улыбка матери Лео подтвердила мою правоту. Если судить по её мимике, она невысоко ставила флейту, но была довольна моим ответом.
– Не все дети рождаются маленькими Моцартами, – сказала она, с гордостью и любовью оглядывая своё потомство.
Маленькие Моцарты с любовью улыбнулись в ответ.
После кофе с пирогом молчаливая Хелена Моцарт села за пианино и сыграла «К Элизе» Бетховена. «К Элизе» – очень красивая вещь, и она часто исполняется, но её чаще всего и портят. Это из-за того, что большинство людей, бравших в юности уроки музыки, при виде пианино обязательно играют «К Элизе». Правда, всегда только начало, трудную среднюю часть они, как правило, пропускают (если они вообще её учили). В качестве альтернативы они могут сыграть ещё «Балладу для Аделины» Ричарда Клайдермана. Кто не брал уроков музыки, тот играет собачий вальс.
Хелена сыграла трудную среднюю часть, но сыграла плохо. Тем не менее её мать с энтузиазмом захлопала в ладоши.
– А теперь ты, Лео!
Пожалуйста, только не «Балладу к Аделине», молча взмолилась я. Лео порадовал меня, исполнив «Весёлого крестьянина» Шумана. Я в семь лет тоже играла эту вещь.
Мать Лео чуть не лопалась от гордости.
– Великолепно! – сказала она. – Женщина, которой ты достанешься, должна считать себя счастливой. Юрист с музыкальным даром! И притом красивый, как кинозвезда!
– Мама! – смущённо отреагировал Лео.
– Но это же правда!
– И ещё он умеет чинить стиральную машину, – добавила Коринна.
– И прекрасно играть в теннис, – сказала Хелена.
– И готовить и печь, – сказала его мать.
– Но не так хорошо, как ты, мама, – ответил Лео и поцеловал её.
– Ну не надо, – заметила его мать. – Иначе Карола будет ревновать.
Карола, разумеется, не ревновала, но Каролина была… немного сбита с толку. В нашей семье все любили друг друга и друг другом гордились, но по части комплиментов мы были более сдержанны. Выражения «Красивый, как кинозвезда» у нас в доме было не услышать. Скорее фразы типа «Ты с каждым днём всё более похож на нашу собаку».
Неужели Лео – маменькин сынок?
На обратном пути в Кёльн я спросила его об отце. Отец оставил семью и Оер-Эркеншвик, когда Лео было 14 лет, и Лео до сих пор ему этого не простил. По словам Лео, его отец, известный историк искусства, дома бывал нечасто, всё время в разъездах, в том числе и за границей, а воспитание детей он полностью переложил на плечи жены и бабушек с дедушками. Непрактичный человек, даже лампочку не мог вкрутить, гвоздя забить не умел, всё по дому делал только он, Лео. Или дедушка. Отец – тщеславный эгоист, безответственный позёр, который и сейчас практически не заботится о детях. Постоянно переезжает, алименты приходят нерегулярно, и если бы не богатые бабушка с дедушкой, на пианино и теннис денег бы не хватало. Ему жаль это говорить, но его отец во всех отношениях просто подлец. Единственно хорошим, по словам Лео, в нём было то, что благодаря отцу он точно знал, каким он хотел бы быть – а именно его полной противоположностью.
Я сразу же посочувствовала Лео. Возможно, при данных обстоятельствах было нормально, что он ощущал более тесную связь с матерью и сёстрами. Из чистой солидарности по отношению к гадкому отцу.
Я бы охотно погладила его по руке, но рука лежала на руле. Поэтому я погладила его по ноге.
Лео улыбнулся мне.
– Не переживай насчёт моей матери. Она вначале всегда настроена немного критично по отношению к моим девушкам. Но у неё золотое сердце. – (Я как раз считала, что это исключено. Если сердце его матери было из металла, то в лучшем случае из олова). – Она ещё увидит твои замечательные качества. Знаешь, тебя трудно оценить с первого взгляда. Ты не похожа на фотомодель, как другие мои девушки, и не такая честолюбивая, как они, но зато и не такая капризная.
– Это верно, – с облегчением сказала я, хотя я и не была знакома с его девушками. – У тебя, видимо, было много подружек, да?
– Дело не в цифрах, – ответил Лео с кривой улыбкой. – Всё зависит от того, насколько серьёзно ты воспринимаешь свои отношения. А наши с тобой отношения я воспринимаю действительно серьёзно. У нас есть будущее.
Тут я поглядела на Лео и подумала, что не важно, какого мнения обо мне его мать.
Главное, что он любил меня такой, какая я есть. Или – э-э-э – скорее такой, какой я хотела бы быть, или же такой, какой, он думал, я являюсь… – ну да ладно, всё равно! Главное, что он вообще меня любил.
– Ты думаешь, что главное – это иметь парня, – сказала мне сестра, когда я по телефону изложила ей ход своих мыслей. – И не важно, какой ценой.
– Нет! Я так не думаю.
– Ты действительно любишь этого Лео? Или ты любишь то, что он любит тебя?
– Что?
– Не прикидывайся глупой. Ты точно знаешь, что я имею ввиду.
– Да, я люблю Лео, – ответила я с пафосом. – А он любит меня. – И если я ему когда-нибудь (когда подвернётся подходящий случай!) расскажу, что разбираюсь ещё и в геофизике и метеорологии и что в семилетнем возрасте – какое совпадение! – я заняла с «Весёлым крестьянином» первое место в конкурсе «Музыкальная юность» по разделу клавишных инструментов, он наверняка засмеётся и ответит: «Но почему ты мне никогда об этом не рассказывала? Это же супер!».
Наверняка так и будет.
Моя сестра только вздохнула.
7
«У всего есть два момента времени –
правильный и упущенный».
Стен Надольный
В течение последующих двух месяцев подходящий случай всё никак не подворачивался. Но тут бабушке Лео по линии отца стукнуло 70, и Лео настоял на том, чтобы взять меня с собой на празднование юбилея и представить меня «отцовской» ветви своей семьи.
– Не волнуйся, мой отец не появится, – сказал он, увидев, что я колеблюсь. – Он вроде бы в Мадриде, во всяком случае, последняя открытка была оттуда. Но на праздник придут мои сёстры и дядюшка Томас, кроме того, большое количество кёльнских политических знаменитостей, потому что мой дедушка много лет занимался политикой и даже дважды выбирался заместителем бургомистра города. А ещё должна прийти тётушка Ютта. Она у нас настоящая оригиналка.
Кёльнские политические знаменитости, тётушка Ютта и дядюшка Томас – это звучало не слишком завлекательно, да и новая встреча с сёстрами Лео меня как-то не вдохновляла. Но как нормальная, милая девушка, живущая по соседству, я должна была быть доступнее и как-то проще, поэтому я ответила, что охотно поеду с ним.
Лео обрадовался и сказал, что мне не надо переживать по поводу одежды. Я сразу же пожалела, что согласилась.
– Главное – никаких джинсов, – сказал Лео. – И сделай, пожалуй, что-нибудь со своими волосами.
– Что с ними не так? – в панике спросила я.
– С твоими волосами всё в порядке. Просто хвост больше подходит для теннисной площадки, чем для праздника подобного рода. Моя бабушка всегда обращает внимание на такие вещи. На волосы, ногти и туфли.
Теперь я по-настоящему испугалась.
– Я что-нибудь тебе одолжу, – сказала моя сестра. – И сделаю тебе маникюр. Ты знаешь, ногти не надо обрезать под корень каждые две недели. Есть такие предметы, называются пилочки, которые можно использовать ежедневно. – Мими и Ронни за это время успели купить дом в Кёльне, и после полугода «отшельничества» я очень обрадовалась, что теперь я могу часто видеться с кем-то из моей семьи. Хотя они оба были очень загружены по работе, а дорога к ним от студенческого общежития – на трамвае с двумя пересадками – занимала больше получаса, мы виделись почти ежедневно.
Конечно, Мими и Ронни очень хотели познакомиться с Лео, но я привела его к ужину только тогда, когда они поклялись жизнью своего первого ребёнка, что они не скажут ничего такого, что повредило бы моей репутации «не-фрика». Особенно Ронни был склонен на ровном месте задавать вопросы типа: «Каролина, что конкретно понимается под ионосферой?».
Мне пришлось, конечно, выслушать пару возражений вроде «Если ты боишься рассказать ему о себе, то что-тот здесь не так» и «Мужчина, который не любит тебя такой, какая ты есть, не стоит того, чтобы… бла-бла бла», но в итоге они пообещали не «позорить» меня.
Как обычно, они приготовили замечательную еду и вообще были очень гостеприимны. Ронни проболтался только однажды, когда он попытался втянуть меня в свои расчёты по ремонту.
– Итак, плитка стоит 74,90 за квадратный метр, но если мы купим больше пятидесяти метров, то по должности мне полагается пятнадцатипроцентная скидка. Плюс два процента за оплату без рассрочки. Нам нужно 56 метров. Сколько это будет стоить, Каролиночка?
Я посмотрела на него большими глазами и поджала губы.
– Э-э-э, сейчас я принесу калькулятор, – сказал Ронни и покраснел. Мими улыбалась, а Лео не заметил, что я чуть не выкрикнула «3493,95!».
– Милый мальчик, – сказала потом о нём Мими. Это прозвучало не очень воодушевлённо, но «милый мальчик» было большим прогрессом по сравнению с «тупым огурцом», как она назвала Оливера Хензельмайера. А между ними не было никого, кому она могла бы дать определение.
– Да, очень милый, – согласился Ронни. – Правда, он слишком часто говорит о своей матери и сёстрах, как я считаю.
– И это говоришь ты, – воскликнула Мими, которая люто ненавидела свою свекровь и золовок, что, к сожалению, основывалось на взаимности и становилось всё хуже, особенно из-за того, что у Мими и Ронни не было детей.
– Это можно рассматривать и как силу характера, – быстро ответил Ронни. – Это показывает, что он умеет брать на себя ответственность.
Я посчитала эту точку зрения очень привлекательной.
Лео, в свою очередь, очень понравились Мими и Ронни. И их кошка тоже.
– Знаешь, ты так долго не знакомила меня со своей семьёй, что я уже стал бояться, что они не очень… хм, ну, ты знаешь.
– Что?
– Э-э-э, что они менее презентабельны.
– Менее презентабельны, чем кто? – Чем его семья? Чем я?
– Ну, не важно. Они замечательные, очень симпатичные, образованные, интересные, – сказал Лео. – И дом мне ужасно понравился. Когда я познакомлюсь с твоими родителями?
– При ближайшей возможности, – ответила я и скрестила за спиной пальцы.
Мими одолжила мне на празднование 70-летия одно из своих чёрных платьев-футляров, в которых она выглядела как Одри Хёпберн. Я в этом платье выглядела как младшая сестра Одри Хёпберн. К платью я надела туфли на высоком каблуке и двойную нить жемчужных бус, которые я при первой же возможности сняла и запихнула в одолженную сумочку. Бусы были уже чересчур. Волосы я подняла кверху, закрепила кучей заколок и обильно полила лаком. Причёска получилась определённо не для тенниса.
Лео, увидев меня, пришёл в восторг.
– Ты выглядишь на десять лет старше, – сказал он. – Настоящая дама.
Я ужаснулась. По дороге в Кёльн-Роденкирхен я быстренько слизала с губ помаду и стёрла чересчур густо наложенные тени. Тем не менее, когда мы подъехали к вилле бабушки и дедушки Лео, я всё ещё чувствовала себя какой-то ряженой. Вилла была в стиле модерн, с эркерами и башенками, от берега Рейна её отделяли две улицы. Перешагнув через порог виллы, я автоматически выпрямилась. Бабушка Лео, хотя она и была матерью его отца, выглядела старшей версией его матери – светловолосая, высокая, ухоженная, с лёгкими складками вокруг губ. Я сразу же испугалась, что она углядит какое-нибудь пятно на моём платье и отправит меня мыться в ванную.
Но она была очень мила со мной. Хотя она и представила меня всем гостям – кёльнской политической элите? – как «маленькую подружку Лео», меня это не задело. Дедушка Лео был на несколько лет старше неё и выглядел как вахмистр Димпфельмозер из «Разбойника Хотценплотца», только без шлема и униформы. Наверняка он в своё время был прекрасным заместителем бургомистра, и мне как-то понравилось, что он поцеловал мне руку.
Сёстры Лео заявились в похожих платьях, тёмно-синих в горошек, и излучали оер-эркеншвикеровский шарм.
– Красивое платье, – сказала Коринна. – H&M?
– Скорее D&G, – пробормотала я, хотя и не была уверена. В дизайнерских марках я не разбиралась.
– Я считаю, тут чего-то не хватает, – сказала Коринна, показывая на мой вырез. Ну, это уже чересчур! Как она посмела намекать на мою маленькую грудь! Я стала подыскивать подходящий ответ – к примеру, показать на её голову и сказать «Лучше здесь, чем в мозгу», – как она добавила: – Колье или чего-то в этом роде.
Ох. Я была несправедлива по отношению к ней.
– У меня в сумке есть нить жемчуга, – пристыженно сказала я и вытянула бусы из сумки.
– Какие красивые! – Коринна надела ожерелье мне на шею, и на три секунды я почувствовала к ней почти дружеское расположение.
– Намного лучше, – сказал Коринна, ещё раз посмотрев на меня. – Теперь твоя плоская грудь не так бросается в глаза.
Дружеское расположение развеялось, как дым.
Хелена расчехлила свою камеру.
– Мама сказала, что я должна обязательно тебя сфотографировать, можно?
– Конечно. – Лучше сейчас, чем потом, а то вдруг я сломаю каблук или потеряю заколки из причёски. Хелена сделала не менее двадцати фотографий, из которых она потом удалила все, где я хорошо получилась. Она оставила только одно фото, где я вышла с полузакрытыми глазами и будто подшофе.
Лео подошёл к нам с двумя бокалами шампанского и мужчиной под сорок, чей взгляд задержался на моих коленках, потом поднялся кверху и снова задержался в области груди на моём колье.
– Дядя Томас, это моя подруга Каролина.
– Тот самый дядя Томас, – сказал дядя Томас. Он был стройным мужчиной, но его лицо казалось одутловатым и обрюзгшим. Он вяло пожал мне руку. – Паршивая овца семьи Шютц.
– Ах, а я думала, что паршивая овца – это отец Лео, – вырвалось у меня.
– Мой старший брат, профессор? Ну уж нет! Он любимец мамы и папы. Всё, что делает и говорит Карл, – это святое. А вот мои планы и идеи отбрасываются как сумасбродные. Ну да, такова судьба художника. – Он облизал губы. – Я работаю в кинематографе.
– Вы актёр? – Я подумала, что из него бы получился прекрасный злодей.
– Боже мой, нет! Я продюсер. У нас в руках все нити, чтобы делать big money. Но вначале надо инвестировать, иначе не добьёшься успеха. Любая мечта, которая должна стать reality, стоит денег. Невозможно поверить, как тяжело приходится при финансировании больших проектов. – Тут он оглянулся и, понизив голос, продолжал: – Казалось бы, собственные родители должны тебя поддерживать, но нет! Даже в такой день, как сегодня, тебе припоминают только те проекты, которые не удались. Да, да! Бог мой, каждый человек совершает ошибки, разве не так? Даже такой, как мой хороший друг Бернд – Бернд Айхингер, ты же его знаешь? «Россини»? «Самый желанный мужчина»? «Парфюмер»? Он тоже не застрахован от неудач. Но разве его предки его этим попрекают? И только мои закоснелые родители сидят на своих деньгах и своих попрёках, как курица на яйцах. Старик даже не хочет задействовать свои связи. При этом у нас на текущем проекте имеется даже – но это пока top secret, хорошо? – предварительное согласие Тиля. Ему очень нравится сценарий. Но разве моих родителей это интересует?
– Тиль Швайгер? – вскричала Коринна. – Класс!
– Тсс! Я же говорю, это пока top secret. Но когда мы начнём, вы можете побывать на съёмках, – сказал дядя Томас. – Для чего иначе дядюшка в кино? О, вон там я вижу ландрата. Думаю, ему не повредит немного побеседовать о культуре. Вы извините меня? Я потом вам покажу мой новый порше. Если вы хотите, я вас даже покатаю.