Касим отскочил в сторону, с разворота ударив его ногой под колени, пока не развернулся, и когда тот упал, набросился сверху, беря его руки в болевой захват за спиной и сгибая кисть до тех пор, пока араб не заверещал от боли.
Не дожидаясь разрешения калифа, на площадку выскочили еще двое. Касим вскочил на ноги, настороженно отступая. Он никогда не бросался на врага очертя голову, предпочитая трезво оценить ситуацию и продумать свои действия. Стражники были громадными, два таких шкафа, и повалить их будет сложно. А значит, надо действовать по-другому. Захваты тут не помогут, по комплекции эти арабы были гораздо больше него, и хотя Касим сам был далеко не хрупкая тростиночка, рядом с ними он смотрелся подростком.
Один из них остановился, а вот второй бросился на него. Касим нырнул ему под руку, не дав захватить себя, иначе ему бы точно сломали ребра, и, оказавшись позади, вскочил ему на спину, обхватывая ногами талию. Захватив горло мужчины локтями, он принялся сдавливать его. Противник грохнулся на спину, пытаясь скинуть его с себя, но Касим не отпускал. Второй не решался подойти, не зная, как помочь своему товарищу. Противник Касима уже хрипел, и глаза его закатывались, пока тот пытался отодрать от себя его руки или хоть как-то достать. Касиму и самому приходилось нелегко — пот застилал глаза, тяжелый вес соперника мешал дышать, и он почти задохнулся, но тут противник сам облегчил ему задачу, зачем-то перекатившись на живот, краем глаза Касим заметил стремительное движение второго стражника, которому наконец открылась беззащитная спина Касима, и быстро расцепив руки, отключил дергавшегося под ним араба нажатием на несколько болевых точек на шее, как и самого первого противника. Так что нового он встречал уже на ногах, тяжело, хрипло дыша и низко пригнувшись, намереваясь серией ударов отбить тому живот, солнечное сплетение или грудину.
Но когда тот уже почти оказался рядом, Касим передумал, пригнулся почти совсем к земле, схватив его за руку, и перекинул через себя, хорошенько приложив спиной о твердую поверхность площадки. Из караульного с хрипом вышел воздух.
Касим выпрямился, отрывисто дыша. Голова немного кружилась с непривычки, но в целом он чувствовал себя нормально.
— Они ни разу не дотронулись до тебя, — внезапно раздался восхищенный голос калифа, который даже поднялся со своего места, чтобы лучше видеть спарринг. — Я в восторге от рисунка ³ твоего боя. Кто учил тебя сражаться?
— Я не помню, — ответил раб.
— Это неважно. — Калиф дал знак Расулу, и тот велел своим ребятам расходиться по своим постам. — Пойдем, — произнес Амир с улыбкой и повернулся, направляясь во дворец.
Касиму ничего не оставалось, кроме как пойти следом, но тут Амир, словно вспомнив что-то, резко обернулся и поманил к себе начальника стражи.
— Расул!
Тот мгновенно оказался рядом.
— Ты не находишь, что это крайне прискорбно, когда какой-то уличный боец перебивает четырех моих элитных стражников, а сам при этом остается без единой царапинки? — поинтересовался калиф.
Расул опустился на колени прямо посреди коридора, прижимая обе руки крестом к груди в знак высочайшего уважения, покорности и признания своей вины.
Амир свысока взглянул на него.
— В ближайшее время возьмешь у Касима несколько уроков. Я желаю знать, каким образом ты, — он обратился теперь уже к рабу, обернувшись к нему, — сумел вырубить того стражника несколькими прикосновениями пальцев.
Глаза Касима невольно расширились от удивления.
— Ты заметил? — спросил он, но сразу добавил, видя, как калиф сощурился: — Господин.
Амир передернул плечами.
— Ты согласен тренировать моих стражников?
— Что мне за это будет? — Касим выпрямился, сверля его выжидающим взглядом. Зеленые глаза калифа сузились еще больше. — Очередная экзекуция в твоем исполнении, мой повелитель? — сладким голосом добавил он.
Амир поджал губы, недовольный тем, что раб осмелился дерзить ему в присутствии капитана его стражи.
— Если ты обучишь моих стражников, я сделаю тебя своим личным телохранителем… защитник ⁴, — усмехнулся Амир и, резко повернувшись, обогнул Расула, все еще стоявшего на коленях, и пошел дальше.
— Повинуюсь, мой господин, — негромко отозвался Касим, но так, что калиф все равно услышал.
Он запнулся на следующем шаге и слегка повернул голову вполоборота, покосившись на стоявшего позади раба. Уголок его губ дернулся в усмешке, и затем калиф устремился дальше. Касим двинулся за ним.
В своих покоях калиф резко остановился посреди комнаты и сбросил свою мантию. Наложник остановился напротив, когда дверь за ним закрыли.
— Повинуешься, значит? — усмехнулся Амир, вопросительно вскинув бровь.
Раб ничего не ответил, скрестив руки на груди.
— Это была равноценная сделка, — наконец сказал он.
— Подойди ко мне. — Калиф опустился на кровать, откинувшись назад.
Ворот белоснежной туники, что была под его мантией, сполз с его плеча, обнажив изящный изгиб, что так и манил поцеловать.
На этот раз Касим подчинился беспрекословно, медленно приблизившись к кровати и опустившись на нее, накрыл калифа своим телом сверху. Упершись руками в постель по обе стороны от него, он наклонил голову, касаясь своим дыханием полуоткрытых губ калифа. Руки юноши обвились вокруг его шеи, Амир обхватил ногами его талию, притягивая к себе ближе и давая ощутить собственное возбуждение, нахлынувшее еще тогда, когда он наблюдал за Касимом во время спарринга.
Наложник усмехнулся, глядя в глаза калифа.
— Мой господин весьма нетерпелив, — почти промурлыкал он, коленом слегка надавливая на его возбужденное естество.
— Поцелуй меня, — снова велел Амир, и Касим охотно подчинился вновь, накрывая его губы своими и скользя в податливый рот горячим жадным языком.
Они целовались как безумные, словно желали выпить друг друга без остатка. Ненужная одежда мгновенно полетела прочь.
— Войди в меня, сейчас! — почти прорычал калиф, требовательно царапая плечи своего раба.
И как же сладко было подчиняться ему на этот раз, что Касим и делал, врезаясь в шелковое гибкое тело раз за разом мощными глубокими толчками. Его калиф был горячим, узким, влажным, восхитительно тугим и таким мягким, что его хотелось брать и брать без остановки. А как он стонал под ним, извиваясь в экстазе, похотливо сверкая своими прекрасными зелеными очами, каждый его толчок встречая на полпути, почти яростно подаваясь навстречу бедрами, рыча, царапая ему плечи и выкрикивая вновь и вновь требовательное: «Еще!»
Он зажигал его одним лишь взглядом, заставляя возбуждение играть в крови, и сладкая дымка удовольствия мгновенно охватывала не только тело, но и разум. Касим терял голову в присутствии этого несносного и высокомерного мальчишки, ему так нравилось его дразнить, выводить из себя, доводить до крайности, а потом, подчиняясь его отчаянному требовательному приказу, брать целиком, без остатка, столько раз, сколько Амир захочет. И какое же это восхитительное ощущение — изливаться в горячую жаждущую глубину, чувствуя, как ноготки калифа до крови расцарапывают кожу на его плечах и спине, а сильные ноги требовательно прижимают к себе за талию, и в конце слышать громкий крик калифа, полный торжества и наслаждения.
*
Почти всю следующую неделю Амир наблюдал за тем, как его новый раб тренирует стражу на плацу. Это было поистине возбуждающее зрелище: смуглое тело Касима, мелькающее то тут, то там, блестело капельками пота в солнечных лучах, пока он уклонялся от атак своих противников, отскакивал, отпрыгивал, блокировал, уходил вбок, пригибался к земле… Быстрый и страстный танец, заводящий не менее, чем тот, что неизменно происходил в постели по вечерам. Только в постели единственным партнером Касима был сам Амир.
Касим в свою очередь чувствовал подъем в настроении: ему нашлось применение. Пусть он все равно остается игрушкой калифа, но пока он сам того не захочет, Амир не сможет его унизить. Касим считал, что человека могут унизить только его собственные слова или поступки. К тому же совместное «времяпровождение» с калифом нравилось и ему тоже, пока что его все устраивало. Но ему не давал покоя произошедший недавно в гареме инцидент. Те двое, что напали на него, по-прежнему сидели в своих камерах — Расул как-то обмолвился об этом. С капитаном стражи они сразу начали отлично ладить. Он все еще помнил слова того громилы о том, что тот хочет перерезать калифу глотку. Когда человек с внешностью разбойника с большой дороги и габаритами носорога говорит, что хочет убить кого-то, то его угрозу не стоит пропускать мимо ушей. Не сейчас, так потом. Англичане — народ высокомерный и гордый, и этот мужик, если сбежит, потом вернется с подмогой, организует нападение — и не будет больше калифа. Или же если не сбежит, то найдет способ убить его рано или поздно, и никакая стража не поможет. Возможно, у него есть единомышленники, которые охотно помогут ему в этом деле. В конце концов, ненависть — отличная мотивация.
Поэтому однажды ночью, когда Амир, изнуренный каждодневными заботами, заснул очень рано, Касим выбрался из его покоев через веранду, ведущую в сад, не желая привлекать к себе внимание стражников. С некоторых пор тот выход перестали стеречь, видимо, новому рабу уже более или менее доверяли. Стащить ключи от камер у спящего надсмотрщика в караульне не составило труда. Он быстро нашел ту, где держали здоровяка-англичанина. Наложник лежал на соломенной подстилке и выглядел не так хорошо, как несколько дней назад, когда Касим увидел его впервые: опухшее лицо с кровоподтеками, воспаленный нос, полузакрытые глаза, разодранная плетьми спина.
Он не успел сказать ни слова — Касим оказался рядом почти мгновенно. Несколько прикосновений к его шее, чтобы перебить кровоток ⁵, — и вот уже жертва задыхается и хрипит, царапая себе руками горло в попытках ухватить спасительный глоток кислорода. Через две минуты все было кончено.
Второго — блондина — Касим также убил. На всякий случай. Он не хотел, чтобы с калифом что-то случилось. И почему — он пока и сам не знал. Просто не хотел.
Наутро поднялась суматоха, стражники подняли тревогу, калифу мгновенно доложили, что наказанные наложники, которых недавно отстегали плетьми, оба мертвы. Опросили тех, кто караулил во вчерашнюю ночную смену — дозорный отвечал, что никого не было, и ключи по-прежнему висели у него на поясе. Расул не смог добиться от него ничего внятного, и никаких следов в камерах не было обнаружено, ни на полу, ни на самих телах.
— Они… их даже не душили! — изумленно воскликнул Расул. — Ни ножевых ран, ни синяков на горле, ничего! Только у обоих грудь расцарапана слегка, но мало ли…
— Грудь? Расцарапана? — калиф, расхаживавший мимо своего трона туда-сюда, резко остановился.
— Да, мой повелитель. Такое ощущение, словно они сами расцарапали себе грудь. Но зачем? Непонятно.
Глаза повелителя Джавахир Абаля сузились, как у кошки.
— Немедленно позови Касима! — велел он.
— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин. — Глухо стукнув себя кулаком по груди, капитан стражи калифа развернулся и вышел из зала.
Через десять минут Касим уже стоял перед ним.
— Касим, скажи… — промурлыкал Амир, останавливаясь рядом с ним почти вплотную и проводя кончиками пальцев по обнаженной, чуть влажной от пота груди — Касим только что пришел с тренировки на плацу. — Помнишь, ты вывел из строя двух стражников в том показательном бою, нажав на какие-то определенные точки у них на шее?
Мужчина стоял, как и полагается рабу, опустив голову. Демонстративное смирение и покорность — это тоже весьма заводило калифа. Ему хотелось увидеть взгляд обсидиановых глаз, прочесть те эмоции, что наполняли их. И узнать правду, хотя он уже догадывался обо всем сам.
— Существует ли на теле человека такая точка, при нажатии на которую можно убить его? — прошептал Амир ему на ухо, обнимая за шею и почти касаясь губами мочки.
— Да, мой господин, — спокойно отвечал раб.
— На шее?
— И не только.
— Ты задушил их. — Амир отстранился, приподняв его голову за подбородок, и пристально посмотрел ему в лицо, но глаза Касима по-прежнему были опущены.
Скрестив руки на груди, калиф отошел от него на шаг, Касим же молчал.
— Зачем ты сделал это?
И снова молчание послужило ему ответом.
— Отвечай, это приказ. — Голос калифа зазвенел сталью и эхом раздался под сводами тронного зала.
Касим только опустил голову, не желая встречаться взглядом с глазами калифа. Не в его принципах было стучать. Какая теперь разница, почему он убил тех двоих? Это уже неважно.
— Касим, — теперь голос калифа повысился. — Ты же понимаешь, что тебя ждет наказание за убийство этих людей? А также за вред, нанесенный моему имуществу.
— Да, повелитель.
— Просто ответь мне. Это была месть? Тогда в гареме произошло что-то еще, чего я не знаю?
Упорное молчание.
— Если ты не ответишь, я буду вынужден отдать приказ наказать тебя, Касим. — Теперь Амир говорил мягко, словно уговаривая. Разумеется, ему не хотелось портить тело своего фаворита новыми шрамами.
— Как будет угодно повелителю, — ровным голосом отозвался раб.
Амир вздохнул. Упрямец, ну какой же он все-таки упрямец… Он подошел к нему ближе, кладя руки на обнаженные смуглые плечи, и прикоснулся к губам раба невесомым поцелуем.
— Касим, скажи мне, — настойчиво повторил он. — Почему ты такой упрямый? В какие игры ты играешь со мной?
— Это неважно, — спокойно отвечал мужчина.
Амир отскочил от него и рассерженно зашипел, словно кошка. Он никогда не опускался до просьб, но вот уже третий раз он просил этого несносного дерзкого нахала, и третий раз тот отказывал ему!
— Пятьдесят плетей! — рявкнул калиф в бешенстве. — Стража!
Несопротивляющегося Касима схватили и отволокли на плац, где находился столб для наказаний. К нему-то его и привязали. Амир вышел следом, сжимая кулаки, на алебастрового цвета скулах играл гневный румянец. Он уже немного успокоился и успел пожалеть о вырвавшихся словах.
Больше всего калиф злился не на раба, который отказался отвечать. Он злился на самого себя за то, что снова его импульсивность и несдержанность овладели им в такой неподходящий момент. Амир не сомневался, что пожалеет о своем приказе еще не раз, глядя на широкую, бугрящуюся мускулами спину своего наложника, но гордость правителя не позволяла ему отменить его.
Первый удар, который нанес Касиму капитан стражи, отозвался громким свистом в ушах калифа и заставил его вздрогнуть, взрезав смуглую кожу. Тонкие струйки крови потекли по спине.
Следующий удар заставил калифа закусить губу.
На третьем ударе он зажмурился.
На четвертом сжал ладони в кулаки так, что ногти впились в нежную кожу до крови. Амир лишь надеялся на мастерство Расула. Тот умел наносить удары так, что потом шрамов не оставалось, но заживало все медленно и мучительно. А он отдал приказ о пятидесяти плетях! Пятидесяти!
И вот уже в седьмой раз поднялся хлыст в руках Расула, раздался резкий свист и звонкий щелчок кнута о кожу, калиф заставил себя открыть глаза и посмотреть на результат своего гнева, несдержанного характера, импульсивности и ярости. Он закусил губу почти до крови, чтобы сдержать крик, который остановил бы эту экзекуцию.
Прозвучал десятый удар — а Касим по-прежнему стоял ровно, обнимая столб связанными руками. Спина его была прямой, и он все еще не издал ни звука. Амир не мог видеть выражения его лица, и был рад этому сейчас.
Да, дело было отнюдь не в законе. Он был калиф и плевал на законы, он сам их издавал. И даже за убийство двух своих наложников он бы ничего не сделал Касиму, если бы только упрямец дал ему хоть малейшую зацепку оправдать его, хотя бы повод! Но он молчал! Глупый, глупый… И такой обожаемый, прекрасный, сильный…
Когда рука Расула поднялась в тридцать седьмой раз, калиф не выдержал.
— Достаточно! — рявкнул Амир злобно. — Хватит. — Он спустился со ступенек чуть ли не бегом и быстрым шагом направился к привязанному к столбу рабу. За наказанием наблюдали почти все слуги, которых никак невозможно было отвадить от такого жестокого зрелища.
Калиф зашел с другой стороны столба, схватив мужчину за плечи. Тот уже немного заваливался, но столб служил ему надежной опорой. Не заметить искусанные в кровь губы и струйку крови, стекавшую по подбородку на смуглую грудь, было весьма трудно.
— Упрямец, — прошептал он едва слышно.
Черные ресницы слегка затрепетали, и Касим открыл глаза. Амир опасался увидеть в них неприязнь, злость, даже ненависть, но… Его губы задрожали, складываясь в ухмылку, все в ту же дерзкую, любимую, заводившую до безумия, очаровательную ухмылку.
— Касим?
Мужчина тихо, чуть хрипло засмеялся.
— Калиф, ты — светило Джавахир Абаля, повелитель песчаных пустынь и равнин, ты — закон и глас в здешних краях. Но ты так же, как и солнце, предсказуем. — Касим почти шептал, и Амиру пришлось приблизить к нему свое лицо, чтобы лучше слышать его. — Я знаю, что солнце взойдет на рассвете… Знаю, что в полдень оно будет в зените. Знаю, что вечером оно спрячется за горизонт и погаснет. И я знаю наперед каждый твой шаг, потому что ты — тщеславный ребенок.