– Я не хотел вас стеснять… – пробормотал я, всерьез оробев.
– Вы меня ничуть не стесните. Олаф вам показал вашу комнату?
– Нет.
– Идемте, я вас отведу.
Я ахнул, увидев, что она несет мой чемодан, и кинулся забрать у нее ношу. На втором этаже хозяйка показала мне просторную спальню со всеми атрибутами комфорта из журнала по дизайну и интерьерам.
– Я вас оставлю, располагайтесь, – сказала она, спускаясь вниз по лестнице.
К моим апартаментам примыкала личная ванная. Я долго стоял под душем, намыливаясь гелями и шампунями, по всей вероятности шведскими. А может быть, в этом доме и сауна есть? Нет, это финское ноу-хау. Теперь, будучи счастливым супругом скандинавской женщины, я не должен допускать подобных промахов, простительных для начинающего. По выходе из ванной меня ждал махровый халат. Я засомневался, стоит ли спускаться вниз в таком облачении, но потом решил, что это даст мне тему для разговора и послужит тестом на сближение.
Застав хозяйку в кухне, я спросил, допускает ли она вольную форму одежды или предпочтет, чтобы я переоделся в костюм с галстуком? Она посмотрела на меня с недоумением:
– Нет, что вы, так очень хорошо. Олаф не сказал вам, когда вернется?
Я ответил отрицательно, что ее, похоже, не удивило.
– Я положила шампанское на лед. Хотите?
Я округлил глаза:
– В честь чего?
– Просто хочется. Вы любите?
– Да.
Она откупорила «Вдову Клико». Меня слегка резанула мысль о ее, хоть она о том и не знала, общем статусе с этой дамой.
– Я ужасно люблю шампанское и терпеть не могу пить одна. Вы окажете мне услугу.
– Я ваш покорный слуга.
Шампанское было до того ледяное, что вышибало слезу. Именно такое я всегда любил.
– Как вас зовут?
– Олаф, – ответил я без колебаний, слегка осмелев от ударивших в голову пузырьков.
– Как моего мужа, – заметила она.
Стало быть, они действительно были женаты. И она, стало быть, действительно вдова. Если только не примет в мужья меня. Как же ей это объяснить?
Она наполнила мой фужер. Я понял, что упустил момент: надо было спросить, как ее зовут, когда она спросила об этом меня. Теперь это прозвучит уже неуместно.
– Шампанское лучше любой еды, – проронила она.
– Вы хотите сказать, что это лучший напиток к любой еде? – уточнил я на правах француза, посвящающего в тонкости языка.
– Нет. Видите ли, я не ужинаю. Шампанское – это и питье, и еда.
– Смотрите, так можно и опьянеть.
– Я этого хочу. Опьянение от шампанского – это просто клад.
Она говорила без малейшего акцента. Я был поражен. Парадоксальным образом это выдавало ее иностранное происхождение. Такого идеального выговора не могло быть у француженки.
– Простите, что не говорю с вами по-шведски… – начала она.
– И правильно делаете, – перебил я ее. – Никогда не упускайте случая попрактиковаться в языке страны, в которой живете.
Для меня это был какой-никакой выход из положения. Я привел свой довод в приказном порядке и отнюдь не гордился этим, но важен был результат. Она удивилась и не стала возражать, из чего я заключил, что допустил промах.
– Я вас оставлю, вы, наверно, устали.
– Нет-нет. Допейте эту бутылку со мной. Вы же не хотите, чтобы я прикончила ее в одиночку. Расскажите мне о себе, Олаф.
Впервые меня назвали – она назвала! – этим именем. Холодок волнения, зародившись где-то в коленных чашечках, поднялся к корням волос и еще несколько раз проделал путь туда и обратно. Только в чужих устах иные слова наполняются смыслом. Особенно имена. От восторга и смущения я не нашелся, что сказать.
– Простите мою нескромность, – извинилась она. – Вообще-то, это не в моих привычках. Это все шампанское.
Она разлила остаток из бутылки в фужеры и подняла тост:
– За нашу встречу!
– За нашу встречу.
Она выпила залпом. Когда фужер опустел, мне показалось, что ее глаза увеличились вдвое.
– Шампанское такое холодное, что пузырьки замерзли, – сказала она. – Кажется, будто пьешь алмазную пыль.
* * *
Наступила ночь, и меня снова одолела тревога.
Положение сложилось в высшей степени ненормальное. Я мысленно восстановил ход событий: вчера я был на званом обеде, где один из гостей проинструктировал меня на предмет действий в случае, если кому-нибудь вздумается умереть в моем доме. На следующее же утро незнакомый человек явился ко мне домой и умер. Ну да, в моем подъезде есть домофон, что в Париже не так часто встречается, однако Олаф с тем же успехом мог позвонить и на другой этаж. Но он позвонил мне, как будто специально меня выбрал. Прежде чем умереть две минуты спустя, он успел дважды мне солгать: насчет телефонной кабины и насчет своего авто.
Была ли связь между вчерашним вечером и событиями сегодняшнего утра? Я не последовал советам доброхота. И все же, если бы не он, я немедленно и без малейших колебаний позвонил бы в скорую. Слова случайного собеседника послужили своеобразным тормозом, дали повод задуматься, и вот тогда-то, в эти сокровенные минуты выбора, мне пришла в голову безумная мысль о смене личности.
А что, если кто-то умышленно натолкнул меня на это? И еще звонок поставщика вин – был ли он частью мизансцены? Не исключено: Батист Бордав окончательно стал для меня посторонним, когда я выслушал рассказ о своих поступках, которых не помнил. Собеседник даже упомянул «мерсо». Для продавца бургундских вин в этом нет ничего необычного. Однако же впору содрогнуться, задумавшись, почему он выбрал имя героя «Постороннего» Камю? И разве я не сбыл с рук Батиста Бордава при первой возможности? Почему же именно он был избранником этой тайны?
Я ворочался в постели. Все мои рассуждения спотыкались об один существенный аргумент: в основе этой истории лежал труп. Олаф Сильдур свою смерть не симулировал. Надо быть полным параноиком, чтобы вообразить, будто кто-то мог пожертвовать жизнью человека только для того, чтобы меня разыграть.
А впрочем, какие у меня доказательства, что он мертв? Я не врач. Я щупал его пульс, слушал сердце – но в наши дни наверняка существуют препараты или приборы, позволяющие на какое-то время до предела замедлить сокращения сердечной мышцы. Я ни о чем подобном не знал, но это казалось мне вполне вероятным. Будь Батист Бордав врачом, его бы так легко не провели. Мне безумно захотелось вернуться в квартиру, чтобы проверить свою догадку: ставлю тысячу против одного, что покойника там больше нет.
Но о том, чтобы явиться по старому адресу, не могло быть и речи: ведь умер-то я. Почему это необратимо? Да потому, что я больше не желаю быть Батистом Бордавом. Более того, я хочу быть Олафом Сильдуром.
Итак, к человеку, ни к чему в этом мире не привязанному, даже к самому себе, подослали его ровесника, такого же роста, с таким же цветом волос. Весовая категория и национальность иные, но эти характеристики изменить легче, чем рост и возраст. А главное, судьба подосланного куда более завидна, чем его собственная: богач, разъезжает на «ягуаре» и живет на вилле в Версале.
Last but not least, женат на красавице. Кто бы не мечтал быть мужем такой женщины? Интересно, посвящена ли она в заговор? Она была со мной так радушна, приветлива, тактична… Не говоря уже о том, как мило и запросто предложила выпить шампанского с таким подходящим случаю названием.
Эта последняя гипотеза мне не нравилась. Я готов был признать вероятность мизансцены, но что молодая женщина в ней замешана – этого я потерпеть не мог. Да и не вязалось это с тем, что я знал о ней.
«Знал о ней? А что ты о ней знаешь?»
Что? Разбросанные платья, глаза, фигура, голос, склонность ужинать шампанским, а не под шампанское. Что, если она разыграла комедию? У нее и внешность комедиантки… нет, глупо, внешность комедиантки – этого просто не существует, кто только придумывает такие штампы? И потом, какую, собственно, комедию она передо мной разыграла? Она ведь ничего не рассказала о себе, только упомянула вскользь, что замужем за Олафом, о чем я и так догадывался.
Мое прежнее имя позволило мне окрестить ее Сигрид. Мне нравилось, как это звучит. С этой мыслью я и уснул. В комнате за стеной сладко спала вдова Олафа, Сигрид Сильдур, еще не ведавшая ни о своем вдовстве, ни о воскресении мужа.
* * *
Я проснулся в одиннадцать утра. Спал ли я хоть раз в жизни так долго? Надо полагать, новое воплощение сыграло свою роль. Самый полный отпуск – от самого себя, полнее не бывает. А в отпуске, как известно, лучше спится.
В доме витал запах кофе. Я слышал, как Сигрид ходит на цыпочках: изумительно, до чего бережно относилась ко мне моя жена! Я бы не отказался от завтрака в постель, но нельзя требовать слишком многого от супруги, с которой познакомился только вчера.
Что ж, если завтрак в постель не светит, можно явиться в постели к завтраку: я закутался в халат, уютный, как стеганое пуховое одеяло, и спустился вниз.
– Доброе утро, Олаф! – приветствовала она меня, сияя очаровательной улыбкой.
– Доброе утро, – ответил я, удержав просившееся на язык «Сигрид».
– Хотите кофе?
– Да, спасибо. Кажется, уже поздновато для завтрака.
– Нет, что вы. Времени здесь не существует.
Она подала мне чашку кофе с круассанами и вышла. Почему? Избегала меня? Я принялся за еду с наслаждением, к которому примешивалась легкая досада.
Пять минут спустя она вернулась.
– Желаете чего-нибудь еще?
Мне хотелось ответить: «Да, желаю, чтобы вы составили мне компанию». Но об этом нечего было и думать.
– Нет, спасибо, все прекрасно.
– Я бываю дома только по воскресеньям. Раз в неделю вам придется терпеть мое присутствие.
– Ваше присутствие мне очень приятно.
Она улыбнулась, приняв мои слова за дань вежливости, и ушла в соседнюю комнату.
Я был совсем сбит с толку. Она говорила со мной так, будто заранее знала, что я здесь задержусь. Я только того и хотел, но было ясно, что она принимает меня за кого-то другого. Кто же я, по ее мнению?
Вдобавок она извинялась за свое присутствие, будучи у себя дома. Мне было от этого неловко. По идее, это я ее стеснял, а не наоборот. Я только диву давался, как далеко можно зайти в гостеприимстве.
Или я заблуждаюсь? Допустим, Олаф был членом банды и предупредил Сигрид, что крестный отец приедет к ним погостить на неопределенный срок.
В книжном шкафу в гостиной я наткнулся на роман, переведенный со шведского, – «Шмелиный мед» Торгни Линдгрена. Никогда о таком не слышал. Я улегся на диван и начал читать. Это была история о лекторше, которая в силу таинственного недоразумения оказалась в плену у двух безумных братьев на Крайнем Севере. Написано было превосходно, я не мог оторваться. Время от времени через гостиную, неслышно ступая, чтобы не потревожить меня, проходила Сигрид.
Я дочитал книгу до конца и не заметил, как задремал. Диван оказался уютнейшей западней, одет я был в свою постель, все располагало ко сну. Спать в любое время суток – это даже лучше, чем есть между трапезами. Я еще долго не открывал глаз, когда проснулся, смакуя всем телом этот избыток отдыха. Сквозь сомкнутые веки я скорее догадывался, чем видел, что уже стемнело. Мало-помалу я осознал, что рядом со мной кто-то дышит.
Открыв глаза, я увидел перед собой Сигрид – она сидела в сумраке напротив и смотрела на меня. Я так и подскочил.
– Вы, наверно, долго недосыпали, – заметила она.
Что да, то да. В мою бытность Батистом Бордавом меня постоянно мучила бессонница.
– Давно вы здесь? – спросил я.
– Нет. Я знаю, это невежливо.
Мне хотелось сказать, как я счастлив, что она присматривалась ко мне.
– Что вы, это я веду себя по-хамски – уснул в вашей гостиной. Все-таки я вас стесняю.
– Вы здесь у себя дома.
Что это – вежливый штамп? Или подтверждение тому, что она принимает меня за крестного отца банды Олафа?
– Мне понравилась эта книга, – сказал я, показывая ей «Шмелиный мед».
– Да, изумительная. Вы предпочитаете сладкую пищу или соленую? – спросила она, показав тем самым, что книгу читала.
– Когда как.
Ответ получился не из тех, которыми можно гордиться.
– А, например, сейчас – чего бы вы хотели поесть?
Во рту у меня пересохло, и определиться было трудно. Она, видно, поняла, что мой язык ищет информацию на нёбе, и сказала:
– У вас сухо во рту. Вам больше хочется пить, чем есть.
– И правда.
– Только не воду, ни в коем случае: вам нужен напиток, имеющий вкус. Но вкус не резкий, как у кофе, и не скучный, как у фруктового сока. Виски, боюсь, вас доконает, ведь вы только что проснулись.
– С вашим диагнозом трудно спорить.
– Лучшее, что можно предложить, – питье, которое утолит жажду и одновременно придаст сил и бодрости, ответит на призыв вашего нёба и облегчит жизнь, вернув вам ее вкус.
– Что же это за нектар?
– Охлажденное шампанское.
Я расхохотался:
– Скажите лучше, что это вам его до смерти хочется.
– Верно. Но мне приятно, когда мои желания совпадают с желаниями гостя.
Черт возьми, она что, делает мне авансы? Следовало быть осторожнее.
– И много у вас припасено шампанского?
– Вы даже не представляете. Хотите посмотреть?
Она протянула мне руку, приглашая обозреть ее несметные запасы шампанского. Все складывалось слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я вложил свою руку в ее ладонь, которая оказалась нежной, гибельно нежной.
Она привела меня в подвал, состоявший из нескольких просторных помещений, заставленных ящиками с неизвестным мне содержимым. Я вдохнул запах, который всегда обожал, тонкую смесь плесени, старой пыли, сумрака и тайны – запах подвала.
– Это не то, что нас интересует, – сказала Сигрид, – но вот здесь погреб.
Чего тут только не было, целый склад – окорока, сыры, овощи, кремы, соусы; провианта хватило бы на несколько месяцев.
– Мы готовимся к войне? – спросил я.
– Это вам лучше знать. Винный погреб вон там, ну а вот и наше счастье.
Она открыла дверь. Я увидел бассейн глубиной сантиметров тридцать, довольно большой, наполненный водой вперемешку с кубиками льда, среди которых торчали горлышки бутылок – бесчисленное множество. Казалось, наводнение из ледникового периода затопило могилу китайского императора, того, что приказал похоронить с ним тысячи статуй, изображающих его войско.
– Это сон, – выдохнул я.
– Таким образом, в любое время дня и ночи мы имеем шампанское идеальной температуры.
– Сколько же здесь бутылок?
– Понятия не имею. Бассейн проточный, аппаратура поддерживает течение и замораживает воду. Бутылки не должны стоять слишком тесно, чтобы льдинки могли плавать.
– И все – «Вдова Клико»?
– Это мое любимое, но здесь и «Дом Периньон», любимый сорт Олафа. А из коллекционных у нас есть «Родерер» и «Круг».
– Как же вы их распознаете?
Лукаво улыбнувшись, она подвела меня к приборному щитку с кнопками; под каждой была написана марка шампанского и год.
– Выбираете шампанское, нажимаете кнопку – и бутылки освещаются. Вот, например, «Родерер» тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
Она надавила пальчиком на кнопку. Несколько бутылок засияли нефритово-зеленым ореолом.
– А если нажать все кнопки сразу…
Бассейн заиграл, как праздничная гирлянда, и стало видно подавляющее большинство осветившейся оранжевым «Вдовы Клико», бледно-голубое сияние «Дом Периньона» и лиловые островки «Круга».
– Специальные присоски удерживают бутылки стоймя и на достаточном расстоянии друг от друга. Бассейн узкий, длинный и окружен коридором, чтобы легко можно было достать любую марку. Какое вы хотите?
– В честь Олафа я бы выпил «Дом Периньон».
Я не решился добавить, что никогда его не пробовал. Столь важному лицу, как я, такие вещи не должны быть в новинку. К тому же мне хотелось узнать, каково на вкус любимое шампанское моего предшественника.
Сигрид достала бутылку и положила ее в ведерко, зачерпнув льда из бассейна. Я подивился плотности льдинок.