Поединок. Выпуск 14 - Млечин Леонид Михайлович 14 стр.

— Спасибо, — Наташа взяла фотографии.

На двух была Наташа на тренировке, на третьей — Наташа и Бравин стояли поддеревом.

— Не судите строго дилетанта. Я журналист, а не фотокорреспондент.

— Спасибо, — повторила Наташа. — Что же вы не признались, что вы тот самый Юганов?

— Потому что не Пушкин.

— Вашу статью я храню. Она принесла мне счастье.

— Счастье принесли вам талант и труд.

Бравин рассеянно поглядывал по сторонам. Все трое двинулись к выходу.

— Чувствую, до отпуска очерк мне не написать, — говорил Алексей. — Через два дня в Москву, отчитаюсь за командировку и на отдых.

— Куда? — безразлично спросила Наташа.

— Париж, Ницца, Рио... Всего доброго, еще увидимся, — Алексей быстро зашагал по улице.

— Какой симпатичный...

— Случайность есть осознанная закономерность, — загадочно ответил Бравин.

Бравин с ножом в руке бросился на стоявшего против него пограничника. Тот растерялся, взмахнул руками. Бравин уколол пограничника, тот вскрикнул:

— Ой! Больно же!

Раздался дружный хохот.

Наряд Бравина занимался боевым самбо.

— Вы бездельник, Трофимов, — сказал Бравин презрительно. — Служите скоро год, а... — он махнул рукой. — Ефрейтор Сердюк!

— Есть! — статный загорелый парень поднялся со скамейки и вышел на площадку, посыпанную опилками.

— Нападать или защищаться? — спросил Бравин.

— Я защитник, Олег Сергеевич, — ответил Сердюк.

Не успел он занять позицию, как Бравин бросился на него, но Сердюк ловко перехватил вооруженную руку, подвернул ее.

Солдаты захлопали. Бравин упал Сердюку под ноги, бросил ефрейтора через себя, подскочил, замахнулся ногой:

— Защищайтесь!

Но Сердюк и без команды успел перевернуться и встретил удар Бравина ногами.

— Молодец, Петро!

— Нашла коса на камень!

Бравин поднял руку, прекращая разговоры, и сказал:

— Средне, — и, перекрывая недовольный шумок, чуть повысил голос: — Так должен работать худший в моем наряде. После захвата голову мне не зафиксировали и дали уйти в ноги. Когда я вас сбил, вы ворочались на земле с ловкостью молодого игуанодонта.

— Кто такие, Олег Сергеевич? — вытирая пот, спросил ефрейтор.

— Это такие порося, с шеей, как у гуся, — ответил Бравин.

Пограничники хохотали, Бравин отряхнулся, встретился взглядом с прапорщиком Грузинцевым и подмигнул. Сергей пружинисто поднялся, кивнул Сердюку на скамейку и занял его место. Бравин бросил ему нож, Сергей ловко его поймал и тут же кинулся вперед. Бравин перехватил вооруженную руку, подвернул, оказался у противника за спиной и свободной рукой перехватил ему шею, подняв подбородок, прижал к себе.

— Вы этого не сделали, Сердюк, — сказал Бравин — Ясно?

— На завалинке усе ясно, — ответил Сердюк.

Противники разошлись, Бравин воткнул нож в землю и сказал:

— Извини меня, Сережа.

— Прости меня, Олег Сергеевич.

И началась боевая схватка. Они били друг друга всерьез, обманывая, уходили, бросались в ноги, перебрасывали через себя. После очередного столкновения у Бра-вина из уголка рта пошла кровь. Он оглянулся, схватил лежавший на земле кирпич, с криком кидаясь вперед, замахнулся. Сергей блокировал вооруженную руку, но Бравин уронил кирпич ему за спину и подсек противника ногами. Падая, Сергей хотел схватить Бравина за ноги, но тот успел отпрыгнуть. Сергей вскочил и, глядя за спину Бравину, крикнул:

— Бей сзади!

Бравин повернулся, Сергей бросился, по Бравин лишь имитировал поворот и вновь сбил противника с ног, поднял руки и сказал:

— Сдаюсь!

Но Сергей продолжал занимать боевую позицию.

— Запомните, — Бравин повернулся к пограничникам, которые следили за схваткой, затаив дыхание, — слово «сдаюсь» — не сигнал к окончанию боя, — он указал на готового к схватке прапорщика. — И поднятые руки тоже могут быть лишь провокацией! Все! Занятия окончены.

Бравин и Грузинцев обменялись рукопожатием и направились в душевую.

Обычно, закончив занятия, Бравин не торопился домой, но сейчас старался проводить с женой как можно больше времени. И сегодня пришел с работы, быстренько переоделся, и они отправились в кино. Не прошли и трех кварталов, как столкнулись с Алексеем, который фотографировал игравших на сквере ребятишек.

— Опыт подсказывает: снимай все, что видишь, — заговорил он, не здороваясь, будто они расстались полчаса назад. — Никогда не угадаешь, какой снимок может понадобиться.

Узнав, что они собрались в кино, он сказал:

Успеется, сейчас я вас приглашаю в кафе.

Бравин не хотел, чтобы Наташа расценила его возражение как ревность, и вскоре они сидели на открытой веранде и ели мороженое.

— У меня редактор — потрясающий парень, — рассказывал Алексей. — Восемьдесят процентов своей энергии он тратит на то, чтобы убедить окружающих, как он чрезмерно занят и никто другой не мог бы выдержать такой нагрузки. А вот он выдерживает, к тому же всегда доброжелателен, внимателен, а когда ему приходится нерадивому сотруднику сделать выговор, так он, руководитель, расстраивается чуть ли не до слез. Три раза в неделю шеф играет в теннис, по субботам — обязательно баня, не курит, пьет «Ессентуки». Раньше, случалось, по праздникам он выпивал рюмку коньяку, так сказать, плотнее сливался с коллективом. Нынче, естественно, об этом не может быть и речи. С его здоровьем и нервами ему бы в космонавты податься, а шеф нет-нет, да, вроде бы смущаясь, помассирует грудь или, отвернувшись, проглотит таблеточку. Страсть как хочется спереть у него пробирочку, посмотреть, чего он кушает.

— Не люблю, когда начальство высмеивают, — сказала Наташа. — Послушаешь, получается, что все руководители либо дубы, либо хамы, карьеристы. У вас шеф, как вы выражаетесь, посложнее, но тоже мало симпатичный.

Алексей не смутился, довольно хохотнул, зубы у него были, как у американского киногероя.

— Наташенька, — он взглянул на Бравина, прижал руку к груди, — простите за журналистскую развязность. Недобрые мы, подчиненные. Вы данный факт верно подметили. У каждого недостатки, кто на горке, тот виднее. К тому же болтаю я без злобы, половину сочиняю, пытаюсь вас развеселить, уж больно вы оба серьезные.

Бравин из этого разговора выключился, он умел вроде бы слушать, даже вставлять реплики, а думать о своем, никакого отношения к общей беседе не имеющем.

«Вернется Наташка в Москву, найдет ее там бойкий журналист. Парень он видный, язык подвешен ловко... — Бравину стало зябко. — Недостойно я себя веду». Он заставил себя улыбнуться, подмигнул жене. Наташа махнула на него рукой:

— Не слушаешь и не изображай, — и повернулась к журналисту, продолжая разговор: — Почему только первый? Возьмите актеров, их не выстраивают в порядке номеров. Говорят, мол, один талантливый, но другой тоже хороший актер и в данной роли интересен.

«Наташка ерунду говорит, — подумал Бравин. — Актера, любого художника и спортсмена сравнивать нельзя».

Что делать? Как помочь любимой? Она третий год уходит из большого спорта. Там сейчас девочки, она словно мама. В команду ее давно не ставят, выпускают в показательных, берут в поездки то ли вторым тренером, то ли из милости. И не может он сказать: «Все, твое время истекло! Вернись на грешную землю, рожай детей, ухаживай за мужем...» А почему не может?

— Олег!

— Я в вашем споре... — Бравин механически улыбнулся и только теперь заметил, что журналист ушел и они с женой остались вдвоем.

— А еще пограничник! — Наташа вздохнула. — Я и мороженое твое съела.

Иван Парфентьевич Родин разговаривал по телефону.

— Слушай, Интеллигент, отошел я от дел. Должок свой помню, но помочь не могу, да и инструмента у меня нет.

— Не серди меня, Родя, — голос звучал мягко, без всякой угрозы. Так говорят только очень уверенные в себе люди. — Инструмент твой нехитрый — изготовишь. Ты человек взрослый, дураком никогда не был, я тебе лишь добра желаю. Просьбу мою выполнить для тебя пустяк. Я уеду, ты останешься.

— Не неволь, и руки у меня уже не те, подвести могут, — чувствовалось, что Родин уже сдается.

— Я уже говорил, беда у меня, Родя, — в голосе Интеллигента что-то неуловимо изменилось, он слегка похолодел. — Жизнь поперек легла, я дважды по мокрому прошел. Ты мне поможешь.

Намек был столь прозрачен, что Иван Парфентьевич сразу и ответить не смог. Ясно, что два убийства или три — и обвиняемому и суду совершенно безразлично.

— Хорошо, — Родин мелко кивал, словно собеседник мог его видеть. — Когда ждать?

— Скоро, Родя, днями. Спасибо и удачи тебе.

В классе, похожем на школьный, майор Волин проводил занятия офицерского состава. Он держал в руках книгу в твердом переплете:

— Нечасто встречающийся прием: на обложке книги одно название, — майор открыл книгу, — на титульном листе то же, — он перевернул несколько страниц, — а содержание — грубая антисоветчина. Капитан Бравин!

Бравин встал, майор посмотрел на него с симпатией и спросил:

— Почему, Олег Сергеевич, вы заглянули в книгу?

— Этот господин не походил на человека, который читает Чехова. И потом... книг у него было несколько. Зачем, спрашивается, в дорогу брать целую библиотеку? — Бравин пожал плечами.

— Не темни, Олег, было что-то еще, — сказал кто-то.

— Вы же сами знаете, — ответил Бравин, — словами это не передать.

— Интуиция, — подсказали из класса.

Бравин оглянулся:

— Толя, ты это произнес как ругательство.

Раздался смех, майор сделал паузу, кивнул Бравину:

— Садитесь, — и продолжал: — К сожалению, у нас не только победы. — Он взял со стола иллюстрированный журнал, показал всем фотографию обнаженной девушки в потоке воды: — Что это?

— Порнография.

— Эротика.

— Искусство, — сказал майор.

— Она же голая...

— Обнаженная, — поправил майор, — по вашей мерке, половину Эрмитажа следует закрыть, — он взглянул сердито. — Я говорил и буду повторять бесконечно. Кто вы, лейтенант Тулин, для приезжающего к нам гостя?

— Советский человек, — хмуро ответил Тулин.

— Первый! — майор поднял палец. — Первый советский человек, когда встречаете, и последний, когда провожаете, каждая наша ошибка — пятно... Скверно для всех нас, — майор вновь взял журнал, пожал плечами. — Возможно, человек впервые приехал... Стыдно.

Возвращаясь с офицерских занятий, Бравин встретился со своими пограничниками, и они вместе пошли по аллее.

— Олег Сергеевич, — спросил Трофимов, — вам приходилось вступать в... — Трофимов сделал зверское лицо и взмахнул руками. — В схватку?

— Нет, судьба миловала, — Бравин рассмеялся.

— Товарищ капитан... — многозначительно произнес прапорщик Грузинцев.

Бравин подмигнул ему: помалкивай.

— Сколько лет на границе, — торжествующе произнес Трофимов, — а не приходилось. Чего же вы нас до седьмого пота гоняете... Защита такая... Защита иная...

Все притихли, глядя на Бравина, который согласно кивал. Ободренный всеобщим вниманием, Трофимов продолжал:

— Времена Карацупы давно прошли. И не на заставе мы, на КПП. «Здравствуйте, пограничный контроль. Прошу предъявить документы». А вы каждый день нам повторяете, что возможна попытка прорыва особо опасного преступника.

— Вы абсолютно правы, Василий, — Бравин остановился, взглянул на несколько разочарованные лица и повторил: — Правы. Только я не знаю... что вас ждет за поворотом. Неясно? Жизнь внезапно остановит вас и скажет: «Здравствуйте, пограничный контроль». И я стараюсь, чтобы вы на своем КПП оказались на высоте. Спасибо за службу, отдыхайте. — Бравин пошел к выходу.

— До свидания, товарищ капитан, — нестройно ответили ребята.

— Что нас ждет, за каким поворотом? — недоуменно спросил пограничник.

— Вон за тем, — Грузинцев показал на угол здания.

— Там меня ждет столовая, — сказал Трофимов, и все рассмеялись.

Бравин уже подходил к шлагбауму, когда его окликнули:

— Капитан! Олег Сергеевич!

Бравин повернулся и увидел замполита майора Ильина, который быстрыми шагами догонял его.

— Домой? — спросил майор. — Значит, нам по дороге. Да, совсем забыл, — он похлопал по карманам, достал бумажку. — Ты интересовался журналистом Югановым... Он в полном порядке. Я говорил с редактором журнала. Талантливый, порядочный... — майор, вспоминая, рассмеялся. — Только Юганову люди забыли сообщить, что он уже взрослый.

— Прекрасно, значит, я ошибся, — сказал Бравин.

— Это постоянные напоминания о бдительности сказываются. Два убийства, такое ограбление, вряд ли преступник пойдет через нас...

— Однако ясно, что пойдет... Здесь ли или в другом месте, но пойдет, не передаст награбленное кому-то, убийца не останется в стране. У нас ему не жизнь, — сказал Бравин.

— Он пойдет через Шереметьево, в капстрану.

— Куда паспорт раздобудет, туда и пойдет, — возразил Бравин. — У него вряд ли есть выбор.

Майор Ильин притворяться не умел, и его попытка изобразить, что встреча их случайна, смущала его самого.

— Ты меня на чашку чаю не жаждешь пригласить? — спросил майор.

— Хочешь увидеть Наташку, выяснить, каковы дела семейные у капитана Бравина?

— Хочу, — признался майор и облегченно вздохнул. — Я буду вслух говорить, о чем последние дни думаю, а ты хочешь — мотай на ус, а не хочешь — вежливо улыбайся.

— У меня нет усов, и я знаю, о чем думает замполит, — сказал Бравин.

— Поделись со мной, — усмехнулся майор. — Интересно послушать.

— Замполит думает, что капитан Бравин неплохой офицер и человек, но в личной жизни у него не все ладно. И надо бы ему помочь, да неизвестно, как ухватиться. А ты не хватайся, Петр Иванович, оставь мою личную жизнь в покое. Я разберусь, — голос у Бравина при последних словах стал сух и неприятен.

— Рад бы, Олег, да не могу, — майор развел руками и виновато улыбнулся. — Ни как офицер-коммунист, ни как приятель твой.

— Офицер, коммунист, — перебил Бравин, — это одно! А приятеля я могу послать так далеко, где и шпал никто не укладывал.

— Считай, я уже туда сбегал и вернулся, — майор взял остановившегося Бравина под руку, подтолкнул вперед. — Скажу тебе парадоксальную вещь: из-за того что ты высоконравственный человек, порой витаешь в облаках, ты становишься наивен...

— И глуп?

— И глуп, — согласился майор.

Бравин сделал быстрый шаг в сторону, оглядел пустой переулок.

— Это не касается Наташки! — сказал майор. — Это касается только тебя! Лично!

Бравин расслабился, шумно выдохнул.

— Два офицера на гауптвахте, ЧП вселенского масштаба. К тому же бить слабейшего безнравственно.

— Прости, — пробормотал Бравин. — Надо подать рапорт, уйти в отпуск.

— Верное решение, но сейчас тебя никто в отпуск не отпускает. Так вот, о твоей глупости, — упрямо продолжал майор, когда они двинулись дальше. — Ты пользуешься успехом у женщин. Знаешь это, но не придаешь данному факту ни малейшего значения. У тебя знаменитая красавица жена. Несколько наших дур, я лично знаю двух, имеют на тебя определенные виды.

Бравин фыркнул, махнул на товарища рукой:

— Дон Жуан из местных!

— Ничего смешного. У этих дур есть мужья — твои товарищи по службе. У окружающих есть глаза и плохо подвешенные грязные языки. И потому личная жизнь капитана Бравина никакая, к чертовой матери, не личная! В нашем коллективе портится климат, Олег.

— Я в чем-то виноват? Я подал хоть малейший повод? — Бравин в который раз остановился.