Расследование шло установленным порядком. Управление безопасности на море свою миссию выполнило, доложив, что «метеорологические условия в момент возникновения инцидента были не настолько плохими, чтобы американская подводная лодка не могла принять меры для спасения команды потопленного судна». Все сходились во мнении, что о подлинных причинах катастрофы японцы никогда не узнают. «Эндрю Макферсон» с баллистическими ракетами «Поларис» на борту находилась в тот момент в боевом патрулировании и держала под прицелом военные объекты на советской территории; а то, что относится к американской ядерной стратегии, принадлежит к разряду высших государственных секретов.
Коллеги Яманэ оживленно обсуждали во время обеденного перерыва версию о том, что на борту «Эндрю Макферсон», скорее всего, произошла какая-то авария, поэтому ей пришлось всплыть настолько быстро, что она задела киль «Никко-мару». Ни у кого не вызвало сомнений, что гидролокатор сигнализировал о «Никко-мару», но экипажу лодки некогда было раздумывать. В кулуарах управления поговаривали о том, что в заливе Сагами проходили совместные секретные маневры американского флота и «сил самообороны». Иначе откуда взялись там и американский самолет, кружившийся над судном, и ракетный эсминец «Амацукадзэ», который в конце концов спас рыбаков?
Кадзуо Яманэ заметил, что интерес к этой истории уменьшается на глазах. Сотрудников управления безопасности на море интересовали уже чисто технические вопросы: действительно ли на подводной лодке произошла авария и что за маневры проводились в заливе Сагами? О том, что американские моряки не стали спасать экипаж гибнущего судна, не вспоминали. После потопления «Никко-мару» кабинет министров решил наконец удовлетворить давнюю просьбу управления безопасности на море и оснастить патрульные суда аппаратурой для обнаружения подводных лодок. Это предложение на заседании кабинета поддержали генеральный секретарь кабинета и начальник управления национальной обороны: ведь в случае начала войны корабли управления все равно будут подчинены военно-морскому командованию; управление безопасности на море и создавалось как резерв «сил самообороны».
Микки Рицци не вернулся в гостиницу и в полночь. Гейтс через подземный гараж вошел в гостиницу и оттуда на лифте поднялся на третий этаж, где Микки снимал номер.
Ярко освещенный коридор был пуст. Гейтс прошел хорошую профессиональную подготовку, открыть стандартный гостиничный замок не составило для него труда.
Собственно говоря, Гейтс хотел убедиться, что Микки действительно остановился здесь. Он включил торшер, и большой зеленый шар мягко засветился. Гейтс огляделся. Чемодан Микки был на месте, в стенном шкафу висел костюм, валялась пара нечищеных башмаков, в пепельнице — пустая коробка из-под сигарет. Документы, которые должен был принести Микки, Гейтс в номере не обнаружил, зато нашел в холодильнике две бутылки пива и уселся перед телевизором. Откинувшись в кресле, он подумал, что здесь ждать Микки будет значительно удобнее, чем в холле.
Он просидел так еще около часа, пока двенадцатый токийский канал не завершил свои передачи. Гейтс поставил пустые пивные бутылки на холодильник и пошел в ванную.
Только теперь Гейтс понял, что ему пришлось бы до Скончания века ожидать возвращения Рицци, не поднимись он в номер.
Рицци вообще не уходил из гостиницы. Он был убит здесь, в ванной. Неизвестный ребром ладони сломал ему шейные позвонки.
В четыре минуты десятого в приемную премьер-министра вошли генеральный секретарь кабинета и министр иностранных дел. Через три минуты началось последнее совещание перед вылетом в Вашингтон.
Визиты в США всегда имели большое значение для японских премьер-министров, но нынешний глава правительства возлагал на встречу с президентом особые надежды.
Долгие годы — и во время оккупации, и после заключения Сан-Францисского мирного договора в 1952 году, и после перезаключения «договора безопасности» на более равноправной основе в 1960-м — Япония оставалась младшим партнером в этом союзе. Глава токийского правительства приезжал в Вашингтон как вассал к сюзерену. Такие отношения, всегда оскорблявшие национальные чувства японцев, пришли в противоречие с ролью, которую стала играть страна в мировой экономике и мировой торговле. Новый премьер-министр задался целью коренным образом изменить место страны в мировой политике.
Могущество, считал он, зависит от экономической и военной мощи. Но наращивание «сил самообороны» сдерживала конституция. И хотя юридические советники правящей консервативной партии разрабатывали, не афишируя своей деятельности, проект изменения конституции, верхушка партии не надеялась, что ей удастся собрать в парламенте две трети голосов, необходимые для внесения изменений в основной закон страны.
Премьер-министр хотел постепенно убедить избирателей в необходимости иметь мощную армию. Собственно говоря, той же цели добивались и его предшественники. Ослабла «атомная аллергия» — неприятие японцами атомного оружия. «Силы самообороны» по боевой мощи заняли шестое место среди армий мира. Но всего этого было недостаточно.
Во время визита в Вашингтон премьер-министр был намерен разговаривать с президентом на равных. А продемонстрировав таким образом возросшее значение Японии на мировой арене, он был намерен потребовать от своих сограждан «большей ответственности» в подходе к вопросам обороны.
После совещания он дал обширное интервью члену редакционной коллегии одной из крупнейших японских газет. Этот журналист в конце сороковых годов, будучи начинающим репортером, работал в префектуре Гумма и познакомился там с молодым человеком, который разъезжал на белом велосипеде с развевающимся национальным флагом и самостоятельно вел избирательную кампанию. Это был будущий премьер. Когда его избрали в парламент, он ходил на заседания в старой военно-морской форме. Пока не вступил в действие Сан-Францисский мирный договор, его костюм неизменно украшал черный галстук — знак траура в связи с оккупацией страны. Будущему премьеру пришлось долго ждать своей очереди, несмотря на незаурядные способности политического деятеля. Он возглавил самую малочисленную из парламентских фракций консервативной партии. Наконец, после очередного скандала в правящей партии, наступила патовая ситуация, когда руководители крупных фракций не хотели уступать друг другу, и он оказался приемлемой для всех компромиссной фигурой. Первым, кто получил интервью у нового главы правительства, был старый знакомый по префектуре Гумма.
С тех пор журналист, который тоже сделал неплохую для газетного мира карьеру, часто бывал в официальной и личной резиденциях премьера. Его газету глава правительства фактически сделал своим рупором, который слышало ежедневно не менее одиннадцати миллионов человек — таков был суммарный тираж утреннего и вечернего выпусков.
Бывший адвокат Годзаэмон Эдогава настороженно воспринял звонок инспектора полиции, который изъявил желание поговорить с ним о покойном депутате Нирадзаки.
— Почему вы уверены, что я смогу чем-то помочь следствию? — спросил он. — А впрочем, приходите.
Зрение у бывшего адвоката было неважное. За толстыми стеклами глаза Эдогава были неестественно большими, и инспектору стало не по себе от этого внимательного, изучающего взгляда.
Акидзуки не заметил в квартире адвоката следов присутствия хозяйки, но комнаты были чисто убраны. Как и во многих современных городских квартирах, одна комната была обставлена европейской мебелью, другая — устлана татами. Сняв обувь, инспектор с удовольствием уселся на новенькое, приятно пахнущее татами.
Стены комнаты были увешаны масками театра Но. Маски изображали разгневанных мужчин и печальных женщин, слепцов, воров, чудовищ — героев классических пьес, которые известны каждому японцу.
— После выступления императора 15 августа 1945 года, поразившего нас как удар грома, — мы узнали, что Япония капитулировала, — командир военно-морской базы распустил нас по домам, — рассказывал Эдогава. — Но мы с товарищем боялись возвращаться к себе. Ходили слухи, что американцы отлавливают всех бывших солдат и убивают на месте. Мы прятались у одного буддийского монаха. Храм в те дни был почти необитаем, людям было не до храмов, найти кусок хлеба, жилье, устроиться на работу — вот о чем тогда думали. Священник лепил маски для театра Но. Он рассказал, что на одну маску у него уходит иной раз два года. «Понадобится вся жизнь, — говаривал он, — чтобы изготовить маску, которой я смогу быть доволен». Вначале я помогал ему в приготовлении красок — самых простых, из земляных орехов, из сажи, которую он кипятил в сакэ, если мы с товарищем что-нибудь оставляли в кувшине — вместе с небольшим количеством риса и овощей ему приносили и кувшин сакэ, — продолжал Эдогава, заметив, что Акидзуки внимательно слушает. — Потом я попробовал делать маски сам и увлекся ими. Количество героев в театре Но не меняется уже несколько веков, но никогда не удается вылепить два одинаковых лица. Личность ваятеля отражается в каждой маске, и каждая маска буддийского монаха обладала душой.
Через месяц он съездил в Киото и, вернувшись, рассказал, что мы можем смело покинуть наше убежище. Оккупационные власти арестовывали только военных преступников, занимавших высшие посты во время войны, да и то немногих. Мы с товарищем покинули гостеприимного монаха. Товарищ — с радостью, я — с неохотой. Его ждала семья, а мои родители погибли во время весенней бомбардировки Токио. Моему товарищу казалось, что открывается новая жизнь, он был по натуре очень деятельным, динамичным человеком. Я почему-то не испытывал таких радужных надежд.
— Ваш товарищ — депутат Нирадзаки? — прервал Акидзуки его воспоминания.
Эдогава согласно кивнул. Он вопросительно посмотрел на инспектора и отложил в сторону только что законченную маску — женское лицо с приподнятыми бровями и слегка искривленным ртом. Акидзуки узнал маску, в пьесе эта женщина бросается в воду, потому что муж обманул ее.
— Объясните мне, инспектор, что вы хотите узнать у меня?
Сэйсаку Яманэ позвонил младшему брату в управление.
— Кадзуо, к сожалению, мне все же придется уехать в Америку, — виновато сказал он.
— Да, но мы же уговорились съездить в воскресенье к матери и попытаться все-таки убедить ее переехать к нам, — удивился Кадзуо.
Сэйсаку пробормотал что-то невнятное.
— Хорошо, — решительно сказал Кадзуо. — Тогда мы хотя бы вместе поужинаем.
Он понимал, что старший брат звонит из лаборатории и не все может говорить в присутствии сослуживцев, тем более подчиненных. Кадзуо гордился своим братом: Сэйсаку по праву считался талантливым инженером-судостроителем, в нарушение японских традиций совсем молодым он возглавил в «Исикавадзима-Харима» самостоятельное направление.
По случаю отъезда старшего брата Кадзуо заказал ужин в дорогом ресторане. Обед в таких ресторанах, стилизованных под японские домики конца эпохи сёгуната, стоил не менее пятидесяти тысяч иен. В кабинеты приглашались и хостэсс высшего разряда — женщины, не имеющие ничего общего с проститутками, но способные привести клиента в приятное расположение духа.
Яманэ, правда, обошлись без хостэсс. Они хотели просто поговорить.
— Ты не можешь себе представить, как я гордился, что именно мне поручили эту задачу. Молодым инженерам не хватает самостоятельности, им негде развернуться. Их держат на побегушках, пока их творческий потенциал не увянет. А мне вот повезло. — Обычно умеренный Сэйсаку выпил, раскраснелся, говорил больше и громче обычного. — Я получил возможность побывать у американцев и поучиться у специалистов из «Ньюпорт-Ньюс». Это крупная судоверфь.
Кадзуо слушал вполуха. Он понял, что Сэйсаку действительно необходимо срочно лететь в Штаты, а что касается инженерных дел, то тут младший Яманэ ощущал себя полным профаном.
— Над чем же ты работаешь? — спросил Кадзуо, чтобы показать свою заинтересованность.
Последовал ответ, который Кадзуо совсем не ожидал.
— Я не могу тебе сказать, — Сэйсаку покраснел еще больше. — С меня взяли слово, что я буду сохранять тайну.
— Так ты работаешь на военных? — спросил Кадзуо, безмерно удивленный таким поворотом дела.
Сэйсаку молча кивнул.
По странному совпадению за соседним с Яманэ столиком оказался капитан второго ранга Катаока, молодой и подающий надежды офицер разведки, который курировал судостроение.
Утром этого дня вице-адмирал Тэрада провел у себя в кабинете узкое секретное совещание. В нем участвовали представитель научно-технического отдела управления национальной обороны, директора и их заместители из двух научно-исследовательских институтов «сил самообороны» — первого, который занимается разработкой корпусов кораблей и корабельным оборудованием, и пятого, отвечающего за создание морских вооружений, а также член совета директоров компании «Исикавадзима-Харима» и Катаока.
На совещании упоминался и Сэйсаку Яманэ. Именно он был посредником в сотрудничестве японских судостроителей с американской судоверфью, которая после соответствующей договоренности на высоком уровне делилась с японскими коллегами секретной технологией. Эта верфь находилась в штате Вирджиния и называлась «Ньюпорт-Ньюс шипбилдинг энд драй док».
Поэтому, услышав в ресторане название этой судоверфи, Катаока обернулся и внимательно посмотрел на говорившего. Катаока сразу узнал Сэйсаку Яманэ.
Со смешанным чувством удивления и страха Гейтс смотрел на труп Микки Рицци. Рицци был профессиональным убийцей, он прошел специальную подготовку в Форт-Брагге (Северная Каролина), где обучались подразделения армейской секретной разведывательной службы. И тем не менее Рицци, судя по всему, даже не успел приготовиться к отражению атаки.
Гейтс носовым платком протер опорожненные им пивные бутылки, выключатели телевизора и торшера, ручки дверей. Осторожно выглянул в коридор. Он спустился в гараж, вышел на улицу и, сменив три такси, вернулся в гостиницу «Пасифик».
От Гейтса требовалось раздобыть сведения о ракетном проекте японцев. Вместе с сотрудниками американской военной разведки, работающими в Токио, Гейтс нашел одного конструктора-японца, готового за кругленькую сумму продать нужные документы.
Встретиться с ним должен был Микки Рицци. Должен был...
Несомненно, японская контрразведка узнала, зачем Гейтс и его помощник приехали в страну. Первым убрали Микки Рицци. Теперь очередь за Гейтсом?
Ему действительно было не по себе. Выбравшись из Вьетнама, Эдвин Гейтс надежно обосновался в разведке. Два года провел в роли помощника военно-морского атташе в американском посольстве в Голландии, работал в разведывательном управлении министерства обороны, сокращенно РУМО.
Военная разведка имела плохую репутацию в вашингтонском разведывательном сообществе, куда помимо ЦРУ и РУМО входили Агентство национальной безопасности, разведывательные службы родов войск, национальное разведывательное управление (его возглавлял помощник министра военно-воздушных сил, поскольку управление ведало спутниками-шпионами), Федеральное бюро расследований, группа исследований и наблюдений государственного департамента, управление разведывательной поддержки министерства финансов (экономическая разведка), одно из подразделений министерства энергетики, следящее за созданием атомного оружия за рубежом и за его испытаниями, управление по борьбе с распространением наркотиков, обладающее сетью агентов за рубежом.
РУМО коллеги именовали «загородным клубом», «домом для престарелых» и почему-то «командой таксистов». РУМО подчинялось двум хозяевам — комитету начальников штабов и Пентагону, которые были получателями ежедневной информационной сводки, менее интересной, чем сводка Центрального разведывательного управления.
По заведенной кем-то системе офицеры служили в РУМО два-три года, потом возвращались в свой род войск. Естественно, они больше думали о последующем назначении, чем о работе, старались избегать принятия серьезных решений, долговременных разведывательных операций. Другая слабость РУМО — армейский принцип «будет сделано». Офицеры разведки, получая приказание, боялись признать, что не в состоянии его выполнить; результаты были плачевными. Гейтс быстро понял, что работа в РУМО носит в основном бумажный характер: надо знать, какую бумагу задержать, на какую быстро отреагировать, уметь выяснить, что именно хочет генерал увидеть в докладе, который только что поручил составить.
Гейтс создал себе репутацию активного человека, он меньше других сидел на месте и был переведен в разведку ВМФ с повышением. Когда в Арлингтоне сформировали штаб секретной разведывательной службы армии — Пентагон хотел иметь свои, независимые от ЦРУ, подразделения оперативников, — подполковника Гейтса откомандировали туда в роли представителя управления военно-морской разведки. Учебные планы, составленные арлингтонским штабом, включали в себя не только обычные дисциплины: взрывное дело, приемы рукопашного боя, изучение всех видов стрелкового оружия, прыжки с парашютом. Особое внимание уделялось психологической подготовке.