Лицо Хаона просветлело. Он пожал руку Грейдону. А Ригер в это время что–то бормотал и колотил Грейдона по плечу. И над Братством поднялся гул голосов одобрения. Внезапно сквозь этот шум пробился голос Дорины, томный и нежный:
— Но мне кажется, что вы упустили простейшее решение всей этой проблемы. Несомненно, Грейдон оказался здесь из–за Суарры в не меньшей степени, чем из–за Матери. И несомненно, Суарра заинтересована в нем. А Суарра — любимица Матери. Ну и… надо тайно сообщить Суарре, что Грейдон вернулся, и пусть она скажет, где она с ним встретится. Затем, встретившись, пусть скажет, как лучше всего он сможет добраться к Адене.
Грейдон заметил, что Ригер смотрит на нее с подозрением. Но Хаон радостно воспринял предложение, и Братство, после небольшого обсуждения, совет одобрило.
И было решено немедленно послать к Суарре вестника, чтобы он сказал ей, что Грейдон — здесь. В доказательство этого Грейдон по совету Ригера написал письмо. Одну строчку: «Клянусь твоим пером «караивенкос», лежащим у моего сердца, это — правда». Это, и ничего больше. Местом встречи, также по предложению Ригера, была назначена первая пещера в ряду колоссов, та, что ближе всего находилась к большому водопаду.
— Никто не остановит ее или не спросит, куда она направляется, — убеждал Ригер. — Она может сказать, что послана с какой–то целью Матерью. Никто не осмелится помешать — и зачем бы? Она и прежде посещала пещеры. Хорошо бы, чтобы встреча состоялась после наступления сумерек, скажем, в пять часов. Я и еще полдюжины будет достаточно, чтобы охранять Грейдона. Я знаю дорогу, где опасность, что нас обнаружат, невелика.
Так и решили. Подготовили послание Суарре, и гонец, один из индейцев, отбыл. Грейдон полностью так и не понял, как послание достигнет Суарры. Он пришел к смутному выводу, что оно передано другим индейцам, о которых не знают, что они враждебны властям, и так далее, пока оно не попадет к эме–рам — служителям и телохранителям Дворца, не обязанным никому хранить верность, за исключением Матери и Повелителя Глупости. Они проследят, чтобы Суарра получила послание.
Этот день Грейдон провел с Хаоном и его Братством. И нашел, что они веселы и умны, что они восхитительные товарищи и женщины обладают опасным очарованием. Странно, Дорина уделяла ему заметное внимание, однако ревность Хаона пропала. Как и Хаона, ее интересовало все, связанное со смертью! И эту часть вечера, проведенную с ней рядом, Грейдон нашел не такой уж веселой. Наконец она затихла надолго, а потом сказала:
— Хаон угрожает, что если выиграет эту войну и придет к власти в Ю–Атланчи, то откроет для всех Ворота Смерти. Почему бы нам не иметь право выбора?
Не дав ему времени для ответа, она пристально взглянула на него сузившимися глазами и с крайней непреклонностью сказала:
— Ну, я ради него умирать не собираюсь! Можешь так и сказать Матери, если когда–нибудь до нее доберешься!
И, внезапно отвернувшись, оставила Грейдона. Позже, когда он ложился спать, пришел Ригер, уселся и вот что он сказал Грейдону:
— Друг мой, — произнес он, — у меня плохое предчувствие. Я и сам хотел предложить эту встречу с Суаррой, тем не менее мне не нравится, что этот совет исходит от Дорины. Так что Суарра встретится с тобой не в пять часов, а в три. Местом встречи к тому же будет не первая пещера, а пещера Женщины–Лягушки.
— Но послание уже ушло, — сказал Грейдон. — Как об этом узнает Суарра?
— Не беспокойся, — парировал гигант. — По своему хитрому обыкновению, помимо того послания я отправил другое, мое собственное. Даже посланец, который несет его, не знает, что в нем. Если мы получим обратно от Суарры перо «караивенкос», это будет означать, что она все поняла. Если не получим, то… Что ж, тогда нам придется идти в первую пещеру.
Он мрачно кивнул.
— Повторяю, мне не нравится, что идея исходит от Дорины. Ну, ладно…
Он мрачно пожелал спокойной ночи и удалился.
Глава 13. ЖЕНЩИНА–ЛЯГУШКА
На третий день утром Грейдон услышал от Ригера, что Суарра получила его послание и их встреча состоится этой ночью. Она послала перо птицы «караивенкос», чтобы показать, что она все поняла и будет в пещере Женщины–Лягушки.
— Даже Хаон не знает, куда мы идем, — сказал Ригер. — Если бы он знал, Дорина бы выпытала у него это. И даже два ночных сна не уменьшили моего недоверия. Делая это предложение, она имела в уме что–то большее, чем просто облегчить твою дорогу к Адене или удовлетворить твое желание увидеться с девушкой, чьей теткой, скажем так, — закончил он, ухмыляясь, — она является.
Грейдон и сам много думал и теперь повторил Ригеру свой странный разговор с Дориной.
— Возможно, — сказал он, — она задумала ловушку, чтобы предать меня Ластру. Она может полагать, что, если я доберусь до Матери, наше предложение будет немедленно принято. Далее, если Ластру будет побежден и Хаон придет к власти, произойдет то, чего она так боится: Хаон откроет Ворота Смерти, чтобы это ни означало. В то время как если меня устранить по дороге, дела, вероятно, будут идти по–прежнему, что даст ей время, чтобы отговорить Хаона от его намерения. Это — единственная основа, какую я мог придумать для твоих подозрений… если у них вообще есть какая–нибудь основа.
Ригер задумчиво слушал.
— Не секрет, что в этом вопросе Дорина противостоит Хаону. Это всегда вызывало конфликт между ними. Его желание иметь детей так же сильно, как и ее остаться бессмертной. До того как мы пришли сюда, он убеждал ее вместе с ним открыть две Двери. Она отказалась. Существуют другие женщины, которые согласились бы. Но Хаон однолюб. Он бы убил Дорину, если бы обнаружил, что она — предательница, но он не хочет стать отцом детей никакой иной женщины.
Ворча, он зашагал по комнате.
— Сказанное тобой делает мои мысли достаточно правдоподобными. — Он прекратил ходьбу. — Однако в этом вопросе существует и другая сторона, и я не думаю, что Дорина ее не заметила.
Если ты попадешь в ловушку, то, по всей вероятности, в ловушку попадет и Суарра. Встречаясь с тобой, она идет на большой риск. Этого достаточно, чтобы гарантировать приговор Совета, который контролирует Ластру… что означает в лучшем случае объявление ее вне закона.
Совет вправе поступить с ней так. Но если я хоть немного знаю женщин (не забывай, что Мать Змей — женщина), она не позволит, чтобы ее приемная дочь страдала. А тогда, в конечном итоге, пожалуй, уничтожение Ластру либо смерть самой Матери. А это, если ты прав, именно то, чего хочет Дорина.
— Господи боже, Ригер! — пораженный ужасом, воскликнул Грейдон. — Если эта ведьма даст знать об этом Ластру, Суарра наверняка окажется в его власти!
— Нет, — ответил гигант, — это не так. Понимаешь, друг мой, тогда вместе с ней был Повелитель Тиддо. Она лишь выполняла его приказ.
— Может быть, он придет вместе с ней сегодня вечером? — с надеждой сказал Грейдон.
— Нет. — Ригер покачал головой. — Я в то, что он придет, не верю. Здесь есть разница. Вы четверо шли к своему наказанию. И если бы не Мать, ты вместе с остальными скатился бы в пропасть каплей золотого пота. Тогда вмешалась Мать. И думаю, она снова сделает это — ради Суарры. Но не ради тебя. Кроме того, как ты говорил мне, она сказала, что ты должен добраться к ней с помощью собственного ума и смелости. Таким образом, я твердо полагаю, что ни на какую защиту сегодня вечером мы рассчитывать не можем. Разве что придумаем что–нибудь сами.
Он снова что–то невнятно проворчал.
— Более того, — он наставил свое острие на Грейдона, словно палец, — Адена — женщина, и, следовательно, непостоянна. Она может решить, что ты, в конце концов, не обязательное условие благополучия Суарры. Или она может на мгновение устать от всего этого дела, и это короткое безразличие может прийтись на наиболее неблагоприятный для тебя момент…
— Дьявольщина! — воскликнул Грейдон. — Ты наверняка очень веселый спутник, Ригер!
— Ну, — посмеивался Ригер, — и если тебе нужна веселая мысль, то вот она. То, что Мать — женщина, это правда. Но, конечно, не человеческая женщина. Поэтому никто из нас не может наверняка знать, что она выкинет!
И, предоставив Грейдону возможность бороться с наводящей уныние уверенностью, что он абсолютно прав, Ригер удалился.
Остаток дня Грейдон провел с Хаоном и несколькими членами Братства. Как и за день до этого, все они старались больше узнать о том мире, что существовал за пределами Запретной Страны.
Дорина не появлялась. Их заинтересовала его винтовка и пистолеты, но показалась сомнительной эффективность этого оружия против динозавров. Словно детей, вспышка их интересовала больше, чем то, что делает пуля. Они объяснили, что Ксинли уязвимы только в одном незащищенном месте — на шее под челюстью и что единственный способ убить их — ударить сразу вверх пикой в это место.
В охотничьих сворах около двух сотен динозавров. Не больше и количество чудовищ, используемых для верховой езды. Размножаются они редко, и их число медленно уменьшается.
Твари большого размера легко поддаются использованию в качестве лошадей. Своры состоят из рыскающих в поисках добычи и все пожирающих дьяволов. Полный контроль над ними имеет только Ластру.
Существует амфитеатр, где регулярно проходят гонки больших динозавров. Это — также арена, где устраиваются сражения между специально отобранными динозаврами из охотничьих свор и маленькими группками человеко–ящеров, на которых периодически делаются облавы, чтобы уменьшить их количество.
И теперь Грейдон узнал, почему ни один из индейцев не Умирает таким образом, чтобы просветить Хаона в его попытках познать различные виды смерти. Когда индейцы начинают стариться, их скармливают сворам.
Кроме того, оказалось, что Ластру страстно увлечен кровавой игрой — охотой на человека. Совершающих проступок перед законом, а также совершивших проступок против него (открыто в первом случае и тайно — во втором) нередко выводят за границы Страны, отпускают и травят.
Грейдон также узнал, каким образом Ригер получил свои шрамы и потерял руку. Посмевший выступить против одной из жестоких забав Ластру, он попался в ловушку, затем его отпустили и устроили травлю. Он ухитрился ускользнуть от преследователей, от всех, кроме одного охотничьего динозавра. Ригер бился с ним и убил его. Каким–то чудом он добрался до убежища Хаона и там возвратился к жизни. За его поимку Ластру назначил цену, лишь немного меньшую, чем за поимку Хаона.
Понимание Греидоном этого потерянного народа делалось все яснее. Это были скудные остатки того, что было расой, добившейся больших успехов, чем какая–либо другая за всю историю Земли. Расы, к пику научных достижении которой человек позднее не смог никогда и приблизиться. Этот народ — все, что осталось от могучей доисторической цивилизации, — сохранил только красоту своих тел.
Но инициатива, стремление к дальнейшему продвижению, побуждение к возвращению утраченных знаний своих предков атрофировались. Или — в лучшем случае — остановились на точке затухания. Не считая этой красоты и долговечности, они казались обычными очаровательными вежливыми людьми.
Между ними был явно резкий раскол. Хаон и его Братство — атавизм. Они стремятся вернуться к прошлому, к более человечному периоду в жизни своей расы.
Ластру и его последователи идут в противоположном направлении — к жестокости, к равнодушию, к страданию, к удовольствию при причинении страданий. Они неуклонно опускаются к черному дну зла, что делает их орудием Темного.
Те, кого называют Созидателями снов, застыли, удалились от всего человечества. И Грейдон подумал, что он понимает, почему Хаон стремится открыть эти таинственные Ворота, годами старается избавить свой народ от бессмертия, которое сделалось проклятием этой расы. Смутное убеждение, что, сделав это, он вернет источник юности своего народа, будит в нем его былую силу.
Теперь Грейдон принимал бессмертие как факт. Поразмыслив о Коне, он уже не мог сомневаться, что наука, создавшая эту чудовищную помесь паука и человека, наверняка могла совершить меньшее чудо неопределенно долгого продления жизни.
Другим доказательством того же служили люди–ящеры. И помимо всего прочего, существовала Женщина–Змея, Адена, Мать Змей, и несомненная реальность ее существования свидетельствовала: «Когда могут быть такие, как я (и там, где есть такие, как я), возможно все!»
День был на исходе. На окруженную горами чашу Запретной Страны начали спускаться сумерки. Незадолго до начала времени выступления Ригер принес Грейдону кольчугу из черного металла и вместе с Хаоном натянул ее на Грейдона. Кольчуга оказалась необычайно легкой и гибкой.
Наголенники и дубленые, высотой до лодыжек сапоги Грейдон отверг, предпочитая свои собственные прочные ботинки. Грейдон заткнул за ремень один из автоматических пистолетов и несколько патронных обойм. Второй пистолет Грейдон оставил в кобуре под левой подмышкой. Зачем он это сделал, он и сам не знал. Вероятно, ощущение пистолета придавало ему больше уверенности. Он позволил прикрепить к поясу ножны, в которых находился острый короткий меч, и взял у Ригера необычной формы булаву.
— Если случится битва, — сказал Ригер, — то это будет рукопашная.
И Грейдон понял, что гигант знает, что говорит, и что странное оружие может оказаться полезным. Но себе он сказал, что в первую очередь будет полагаться на свой автоматический пистолет.
Проблему представляла винтовка. Грейдону не хотелось оставлять ее, поскольку была вероятность, что у Суарры может быть какой–то план, как ему добраться к Матери Змей, не возвращаясь в убежище.
В случае рукопашной схватки винтовка была бы менее полезной, чем пистолет, палица или меч, а то стала бы и помехой. Грейдон нашел компромисс: попросил, чтобы ее нес один из воинов–индейцев, причем держался к нему так близко, как только возможно. На том и порешили. Затем Хаон надел ему на голову подбитый мягким кольчужный шлем.
И когда все было сделано, Хаон сжал руками плечи Грейдона.
— Грейдон, — сказал он, — что–то говорит мне, что с твоим появлением весы судьбы Ю–Атланчи, так долго пребывавшие в неподвижности, пришли в движение. Ты — та новая гиря, которая нарушила их покой, и кто знает, послужит ли это добру или злу? И кто знает, Ластру ли перевесит тех, кто противостоит ему, или случится обратное, когда весы снова придут в равновесие? Но я предчувствую, что жизнь в Ю–Атланчи скоро изменится — так или иначе, но старый порядок близится к концу.
И что ты и я, Грейдон, никогда здесь больше не встретимся… вернее, встретимся еще раз, ненадолго… И расстанемся под темно–красными небесами… из которых падают тени… убивающие холодом тени, сталкивающиеся со сгустком пламени… А затем… никогда больше не встретимся… До той поры, всего тебе наилучшего, Грейдон!
Он резко повернулся и большими шагами вышел из комнаты.
— Хотел бы я знать… — пробормотал Грейдон и вздрогнул, будто ледяные руки обхватили на мгновение его плечи, на которых только что лежали руки Хаона.
— И я хотел бы знать, — отрывисто сказал Ригер. — Но похоже, что вы двое, по крайней мере, встретитесь снова. Поэтому сегодня вечером ты со смертью не встретишься.
Они вышли из комнаты в помещение охраны, где их ждала дюжина одетых в юбки аймара. Это были крепкие мужчины, вооруженные палицами и копьями. За их пояса были заткнуты короткие острые мечи. Ригер передал винтовку одному из индейцев и объяснил, что он должен делать. Индеец смотрел на нее с сомнением, пока Грейдон, улыбаясь, не щелкнул туда и обратно предохранителем, демонстрируя, что поставленный на предохранитель спусковой крючок двигаться не мог. Успокоенный аймара перекинул ремень через голову и занял свое место.
Дорогу показывал Ригер. Сперва отряд шел по широкому, хорошо освещенному туннелю, от которого разбегались меньшего размера проходы. Отряд все шел, и Грейдон видел, что ограждающая Страну стена вся, как норами, пронизана этими пещерами и коридорами. Ему стало любопытно, созданы ли они природой или вырублены древними обитателями Ю–Атланчи и с какой целью. Он много размышлял о свечении стен, но понять, в чем их секрет, не мог. Теплоты свет не испускал, но очень походил на мягкое свечение светлячков. И теней не отбрасывал.