— Стой! Или я выбью из тебя твою гнилую душу! И прикажи им положить копья!
— Тихо!
Мать систрумом коснулась его руки. Рука мгновенно онемела, ружье вывалилось к ногам Грейдона.
— Он сказал, что вам было бы безопаснее остаться там, где вы стоите, Ластру! Еще безопаснее, если вы опустите копья. Он прав, Ластру! Я, Адена, говорю вам то же самое! — детским голоском сказала Мать Змей.
Она высоко подняла систрум. Ластру уставился на дрожащий шарик, на лице его появилась тень сомнения. Он остановился, что–то тихо сказал Буралю, и копья опустились.
На поднимавшейся из колец колонне легко и ритмично, туда и обратно покачивалась Женщина–Змея.
— По какому праву ты требуешь этих людей, Ластру?
— По какому праву?
Он злобно посмотрел на нее и притворился, что не может поверить услышанному.
— Мать Адена, ты состарилась или стала такой же забывчивой, как и твоя охрана? Мы требуем их потому, что они нарушили закон Ю–Атланчи, потому что они — изгои, потому что они — негодяи, которых следует вылавливать, где только возможно по праву старого закона. Еще действует договор, заключенный между твоими и моими предками, и ты его не можешь нарушить.
Или, если ты его нарушила, мы обязаны тебя же спасти, спасти твою честь и, невзирая ни на что, захватить их. Бураль, если чужеземец нагнется, чтобы поднять свое оружие, проткни его! Если кто–нибудь из изгоев сделает хоть малейшее движение в его направлении, забросайте их копьями! У тебя есть что ответить, Мать?
— Ты не получишь их, — безмятежно сказала Женщина–Змея.
Колонна ее раскачивающегося тела начала медленно изгибаться по широкой дуге, начала изгибаться шея, голова толчком подалась вперед. Так изготавливается для удара змея.
Из–за нее выскочила Суарра и схватила за руку Грейдона. Лицо Ластру потемнело.
— Так! — сказал он тихо. — Суарра вместе со своим любимым! Твой народ стонет из–за тебя, ты, потаскуха урдов! Хорошо, скоро урды получат тебя!
Красный свет вспыхнул перед глазами Грейдона, в ушах зазвенело. Горячая ненависть, нарастающая в нем с той поры, как Ластру издевался над ним в пещере Тени, охватила его. Прежде чем Женщина–Змея успела остановить его, он сбежал по ступенькам и изо всех сил ударил кулаком прямо в ухмыляющееся лицо.
Он ощутил, как хрустнул под ударом нос.
Шатаясь, Ластру отступил назад, но с кошачьей быстротой восстановил равновесие. Согнув готовые вцепиться в противника руки, он кинулся на Грейдона.
Грейдон нырнул под стремившиеся схватить его руки и нанес снизу вверх два удара в лицо Ластру, второй удар пришелся прямо в усмехающийся рот.
Он снова ощутил, как треснула под кулаком кость. Ластру отлетел в руки Бураля.
— Грейдон, подойди ко мне! — повелительно крикнула Мать Змей.
Ослушаться было невозможно.
Повернув голову в сторону наблюдавших за ним воинов, Грейдон медленно поднялся по ступеням обратно. Воины не сделали ни одного движения, чтобы остановить его. На полдороге он увидел, что Ластру открыл глаза, вырвался из объятий Бураля и непонимающе огляделся.
Грейдон остановился. Свирепая, бурная радость переполняла его. Снова, не сознавая этого, он заговорил на родном языке:
— Это несколько испортит твою красоту!
Ластру отсутствующим взглядом уставился на него, вытер рукой рот и с глупым видом воззрился на красную лужу.
— Он говорит, что после этого твои женщины обнаружат, что им трудно любоваться тобой, — прощебетала Женщина–Змея. — Он снова прав!
Грейдон посмотрел на нее. Маленькая рука стиснула систрум так крепко, что побелели суставы. Мелькал, облизывая губы, красный раздвоенный язык. Глаза сделались очень яркими. Он подумал, что, возможно, Мать рассердилась на него, но ей, похоже, доставило большое удовольствие зрелище разбитого лица Ластру. Поглаживая покрывавшиеся синяками суставы, он поднялся по лестнице и встал рядом с Матерью.
Ластру снова попытался вырваться из рук державших его людей. Пожалуй, в это мгновение Грейдон чуть ли не любовался им. Безусловно, у этой скотины была смелость.
— Ластру! — Мать Змей поднялась. Ее голова раскачивалась высоко вверху. Глаза были как холодные драгоценности. Лицо стало словно каменное. — Ластру, посмотри на меня!
Она подняла систрум. Шарик перестал дрожать и метаться, словно капля ртути.
Из него вылетел серебряный луч и вспыхнул на лбу Ластру. Тот мгновенно прекратил свою борьбу и застыл, подняв лицо, обращенное к Матери.
— Ластру! Падаль Нимира! Слушай меня! Ты осквернил Дворец. Лишь один из всей Старой Расы когда–то осмелился на это. Вы насильно вломились ко мне, Адене, существу более старой расы, напитавшей ваших предков плодами своей мудрости, превратившей вас в людей. Ты насмехался надо мной! Ты посмел поднять на меня оружие!
Сейчас я объявляю, что древний договор, заключенный между моим и вашим народами, разорван тобой, Ластру. Я, Адена, объявляю тебя изгоем, объявляю изгоями всех, кто пришел с тобой, и изгоями будут все те, ктЪ после этого свяжет свою судьбу с вашей. Я вышвыриваю вас! Идите к своей шепчущей Тени, расскажите ей, что произошло с вами!
Ступай к своему Повелителю Тьмы, Ластру, и попроси его, чтобы он вылечил тебя и вернул твою красоту. Он не сможет. Он, чье искусство сделалось таким слабым, что он даже не может отыскать себе тело! Пусть это служит тебе утешением. Он теперь не будет прятаться за вашими спинами, искушая, как только может. Скажи ему, что я, которая победила его много веков назад, которая заключила его в камне, бодрствую и стою на страже. Когда пробьет час, я снова встречусь с ним и снова уничтожу его! Я полностью уничтожу его! Ступай, животное, более низкое, чем урды! Ступай!
Она указала систрумом на изорванные занавеси. Ластру, голова которого раскачивалась, жутким образом копируя ее раскачивания, деревянно повернулся и пошел к двери. За ним, раскачивая головами, шагали его спутники. Подгоняемые одетыми в голубое воинами, они исчезли из виду.
Женщина–Змея прекратила раскачивания, вытянутое колонной тело упало и свернулось кольцами. Она оперлась твердым подбородком о плечо Суарры. Ее фиолетовые глаза, уже не холодные, не сверкающие, насмешливо рассматривали Грейдона.
— Словно драка зверей! — вслух размышляла она. — Полагаю, что во мне, должно быть, есть, в конце концов, что–то человеческое — получить такое наслаждение от того удара и от вида лица Ластру! Грейдон, впервые за многие столетия ты рассеял мою скуку.
Она сделал паузу и улыбнулась ему.
— Я могла бы убить его, — сказала она. — Это избавило бы от многих затруднений и, вероятно, спасло бы много жизней, но тогда бы у него не хватило времени ни погоревать над своей исчезнувшей красотой, ни посокрушаться, тщетно пытаясь восстановить ее. О нет, даже ценой многих жизней я не могла бы отказаться от этого. А–ах! — Она зевнула. — Впервые за много столетий я хочу спать.
Суарра наклонилась над краем алькова. Зазвенел золотой колокольчик.
Дверь открылась, и в нее вошли четыре миловидные индианки, несущие устланные подушками носилки. Они поставили носилки рядом с Женщиной–Змеей и застыли в ожидании. Руки их были скрещены на груди, головы склонены.
Женщина–Змея качнулась к ним и остановилась.
— Суарра, — сказала она, — проследи, чтобы Хаону, Ригеру и остальным были показаны их покои. Проследи, чтобы о них хорошо позаботились. Грейдон, останься здесь, со мной!
Хаон и его товарищи снова преклонили перед нею колени, затем, сопровождаемые Суаррой, вышли в открывшиеся двери.
Грейдон остался с Матерью. Она молчала, глубоко погруженная в размышления.
Наконец она взглянула на него.
— То, что я велела передать Нимиру, хвастовство, — сказала она. — Я не так уж уверена в результате, как кажется, мой Грейдон. Ты натолкнул меня на некоторые новые мысли. Однако у этого крадущегося Зла тоже появятся основания кое о чем поразмыслить, помимо его козней. Вероятно.
Она замолчала, и молчала до тех пор, пока не вернулась Суарра. Тогда она выскользнула из своего гнезда, резким толчком переместила на подушки свое тело, а потом медленно втянула на них мерцающие кольца. Мгновение она лежала там неподвижно, подперев подбородок крошечными руками и глядя на Суарру и Грейдона.
— Пожелай ему спокойной ночи и поцелуй его, дочь, — сказала она. — Он в безопасности и сможет хорошо отдохнуть.
Суарра запрокинула голову, подставив Грейдону свои губы.
— Подойди сюда, Грейдон.
Женщина–Змея рассмеялась и, когда он приблизился, взяла в ладони его щеки и тоже поцеловала его.
— Какая пропасть между нами! — Она покачала головой. — А мост через нее — три удара, нанесенные человеку, которого я ненавижу. Да, дочь, в конце концов — я женщина!
Женщины подняли носилки и направились к выходу в сопровождении Суарры. Из двери вышли два одетых в голубые юбки эмера. С низким поклоном они пригласили Грейдона следовать за ними.
Грейдон поднялся. Мать помахала ему рукой. Суарра послала ему воздушный поцелуй, и они скрылись.
Грейдон пошел вслед за индейцами.
Проходя мимо красного трона, он заметил на нем человека. Скорчившаяся фигура человека была укутана в украшенную кистями красно–желтую мантию.
Повелитель Глупости! Грейдон не видел, как он вошел. Сколько же он сидел там?
Грейдон остановился. Повелитель Глупости смотрел на него веселыми молодыми глазами. Он вытянул длинную белую руку и коснулся ею лба Грейдона. При этом прикосновении Грейдон почувствовал, что замешательство оставило его. Вместо замешательства появилось беззаботное и уютное ощущение, что, несмотря на то что в этом мире все обстоит, казалось бы, абсолютно неправильно, все полностью правильно и превосходно. Он расхохотался в эти веселые и озорные глаза.
— Добро пожаловать, сын!
Повелитель Глупости засмеялся.
Один из индейцев коснулся руки Грейдона. Когда он снова взглянул на красный трон, тот был пуст.
Сопровождаемый индейцами, Грейдон вышел в дверь. Они рровели его в тускло освещенную комнату. Стены комнаты были в паутиновых занавесях, в центре находилось широкое доже. На маленьком, слоновой кости столе были хлеб, фрукты и светлое вино.
После того как он поел, индейцы сняли с него кольчугу и раздели донага. Потом они принесли выточенный из кристалла таз и вымыли Грейдона. Они массировали его и растирали каким–то маслом, потом завернули в шелковую мантию и уложили в кровать.
— Добро пожаловать, сын! — пробормотал Грейдон, засыпая. — Сын? Что он хотел этим сказать?
По–прежнему не понимая, он захрапел.
Глава 20. МУДРОСТЬ МАТЕРИ ЗМЕЙ
Было уже позднее утро следующего дня, когда к Грейдону пришли эмеры и сообщили, что его ждет Мать Змей.
Проснувшись, он обнаружил, что от дверей за ним наблюдают Хаон и Ригер.
Ригер по–прежнему был все еще в своей черной одежде, но Хаон переменил желтый цвет Братства на голубой цвет Женщины–Змеи. Поднявшись, Грейдон обнаружил на скамье возле ложа такое же одеяние. Он одел длинную широкую блузу, плотно облегавшие ноги штаны и доходящие до бедер сапоги из мягкой кожи без каблуков.
Одежда показалась ему до такой степени впору, что сделалось любопытно — кто же приходил к нему ночью, чтобы снять с него мерку?
На скамье лежал золотой обруч, но Грейдон не взял его. После следующего колебания он засунул свой автоматический пистолет за складку широкого пояса.
Дополняла наряд застегнутая на плечах золотыми петлями шелковая голубая мантия. Грейдону почудилось, что он, пожалуй, собирается на маскарад, а маскарад он всегда ненавидел. Но больше одеть было нечего: кольчуга исчезла, а его собственная одежда осталась в разгромленном убежище.
Завтракая вместе с Хаоном и Ригером, он заметил, что Хаон ел неохотно, его красивое лицо выглядело изможденным, глаза грустными. Жизнерадостности Ригера тоже поубавилось — то ли из сочувствия Хаону, то ли по какой–то другой причине. Никто из них и словом не упомянул о его драке с Ластру. Это вызвало у него удивление и досаду. Один раз он сам подвел разговор к этой теме Хаон глянул на него с раздражением и отвращением, а Ригер увещевающе пнул его под столом.
Еда показалась Грейдону невкусной, кроме того, на него подействовало поведение Хаона. Ригер и Хаон собрались уходить. Грейдон хотел было составить им компанию, но гигант грубовато сказал, что ему лучше оставаться там, где он находится, что Мать наверняка пошлет за ним, что она подчинила всех своих воинов под команду его и Хаона и что, обучая их, они будут очень заняты. Через несколько минут он вернулся уже один.
— Все хорошо, друг мой, — проворчал он и хлопнул Грейдона по плечу. — Не думай о Хаоне. Видишь ли, мы не сражаемся друг с другом так, как это сделал ты. Так дерутся урды. Я говорил Хаону, что ты, вероятно, не знаешь наших обычаев, но… Но ему это не понравилось. Кроме того, он горюет о Братстве и о Дорине.
— Можешь сказать Хаону, чтобы он шел к черту со своими обычаями. — Грейдон рассвирепел от обиды. — Когда приходится встречаться с такой скотиной, как Ластру, я дерусь и зубами, и когтями и не придерживаюсь никаких ограничений. Но я понимаю, почему Ластру бил его. Он занимался делом, в то время как Хаон, вероятно, размышлял, как бы повежливее сказать ему, что он собирается драться.
Значительная часть этой речи была произнесена на его родном языке.
Ригер усмехнулся.
— Смысл я понял. Возможно, ты и прав, но Хаон есть Хаон. Не тревожься. Когда ты снова с ним встретишься, у него уже все пройдет.
— Меня, черт возьми, не… — яростно начал Грейдон.
Ригер отвесил ему еще один дружеский шлепок и вышел.
Все еще разгоряченный и негодующий, Грейдон упал на скамью и приготовился ждать вызова. Он встал и начал обход комнаты, прощупывая стены. В одном месте рука не встретила сопротивления.
Грейдон раздвинул занавеси и вышел в следующую комнату, залитую ярким дневным светом. Свет лился из окна, а за окном был балкон. Грейдон вышел на него.
Внизу лежал Ю–Атланчи.
Дворец был расположен высоко над городом. От него отходил вниз пологий откос. Откос между Дворцом и озером походил на луг.
Грейдон видел пену водопада, ветер рвал ее в клочья. Пещеры колоссов — словно огромные глаза на коричневом лице пропасти. Отчетливо была видна фигура Женщины–Лягушки. Зеленый камень, из которого она была вырезана, четко выделялся на коричнево–желтом фоне скалы.
Еще один колосс — вырезанный, казалось, из розового кварца. Фигура человека, завернутого в саван до самых пят, спрятавшего лицо в поднятых ладонях. И еще — циклопическая статуя одного из серых и безволосых обезьяно–людей. Одни статуи были видны ясно, отчетливо, другие трудно было различить, они сливались по цвету с окружающими утесами.
Слева луг переходил в плоскую равнину. Она поросла редкими деревьями и тянулась миля за милей. Дальше шла первая волна леса.
Справа был древний город. Сейчас, видимый с близкого расстояния, он походил не столько на город, сколько на парк.
Там, где город обрывался на краю примыкавшего к Дворцу заросшего цветами луга, на полдороге к озеру высилось необычайное сооружение. Оно походило на громадную вертикально стоящую раковину. Основание раковины уходило в землю.
Ее изящной формы створки сближались двумя широкими, сходившимися вместе дугами, а затем расширялись, образуя вход в сооружение.
Сооружение было обращено фасадом к Дворцу, и оттуда, где он стоял, Грейдон мог видеть практически весь его интерьер.
Похожее на раковину здание было сооружено из какого–то камня, напоминающего опал. Внутри здания повсюду пылали радужными огнями светящиеся точки.
Лучи отражались от стен и перекрещивались в центре сооружения.
Они образовывали нечто вроде туманного занавеса. Как и у раковины, поверхность здания была вся в желобах. Желобки были нарезаны поперек и начинались в двух третях от вершины здания.
Это были идущие ряд за рядом каменные сиденья. В высоту здание достигало добрых трехсот футов, а в длину, вероятно, вдвое больше. Грейдону захотелось узнать, для чего служит это здание.
Он снова посмотрел на город. Если Ластру и готовился к нападению — никаких свидетельств этого не было. По широким, огибавшим озеро улицам спокойно двигались люди, шли по своим делам индейцы.