Сделав крюк, Кон беззвучно промчался между деревьями к задней стене амфитеатра. Передав два стержня Грейдону, он крепко обхватил его и начал взбираться вверх по стене, используя те резные украшения, которые он изобразил на рисунке, но которых Грейдон в темноте видеть не мог. Они достигли вер шины.
Здесь был широкий парапет. Кон сел на него верхом, со стуком поставил Грейдона на ноги и исчез. Вскоре он вернулся, поднял Грейдона и скользнул вместе с ним в темную пустоту внизу.
Грейдон задохнулся. Потом их полет закончился так внезапно, что у него лязгнули зубы. Вокруг было почти темно. От возвышавшейся за спиной опаловой стены отражался свет звезд. По одной из вертикально шедших вдоль стены планок Кон скользнул вниз. Грейдону захотелось знать, как, черт возьми, человек–паук собирается скользнуть обратно вверх, держа к тому же в руке его, Грейдона.
Он огляделся. Они находились на самом верхнем ярусе каменных сидений.
Перед сиденьями был огораживающий их трехфутовый парапет.
Невдалеке внизу Грейдон расслышал шелест, шепот и приглушенный смех.
Кон взял его за плечо, оттащил от сиденья и пригнул вниз за парапетом.
Согнувшись там, он сел рядом с Грейдоном и бросил украдкой взгляд поверх парапета.
Над западными горами появилось слабое серебряное сияние. Оно делалось ярче.
Шепот внизу смолк. Между двумя возвышавшимися над башнями пиками внезапно показалась мерцающая серебряная точка.
Точка превратилась в ручеек серебряного пламени.
Мужской голос, вибрировавший баритоном, начал песнопение, ему ответил, подхватив следующие строфы, невидимый хор.
По мере того как поднималась луна, песнопение делалось все громче.
За спиной Грейдона сперва бегущими искрами, потом в неуклонно усиливающемся темпе разгорелось опаловое свечение, громадная раковина начала сиять все ярче и ярче по мере того, как луна выскальзывала из каменных пальцев горных пиков.
Праздник Созидателей снов начался.
Песнопение кончилось. Свет поднявшейся луны падал на амфитеатр, заполнял пространство между его стенами. Ритм свечения стен убыстрился, раковина превратилась в светящийся опал, а в опале — вкрапления голубых и многоцветных, лучистых, как звезды, точек. Точка испускала потоки лучей.
Лучи встретились, пересеклись в центре амфитеатра. Из них соткалась протянувшаяся от края до края амфитеатра паутина. Эта сотканная из лучей паутина неуклонно делалась все плотнее. На ней начали вырисовываться силуэты голов собравшихся, силуэты множества расположенных внизу ярусов.
Началось новое песнопение. На противоположной стороне, невысоко над раковиноподобными створками, образующими вход в здание, появилась серебряная светящаяся точка. Точка увеличилась, превратилась в маленькую луну, точную копию плывущего по небу светила. Рядом с ней засияли еще три. Лучи их поползли, коснулись светящейся паутины и легли на нее.
Паутина сделалась теперь чем–то вроде занавеса, прозрачного, но материального.
Внезапно, светя сквозь занавес, высоко на противоположной стороне раковины, там, где не вся стена была залита лунным светом, в полутьме вспыхнула новая, больше настоящей луна. На сверкавшем диске виднелась голова женщины. Она принадлежала Старой Расе. Голову женщины окружал серебряный ореол. Ее лицо было поистине неземной красоты. Глаза ее были закрыты, казалось, она спала.
Созидательница снов!
Она находилась, как понял Грейдон, в широком алькове в нише, но сидела она или стояла, он бы сказать не мог. Тело ее различить было невозможно. Окружавший ее прекрасную голову ореол запульсировал и вырос, растворился в его сиянии, превратившись в туман на его фоне. Песнопение взлетело почти до крика и оборвалось на высокой ноте.
Что–то понеслось в сторону от светила, что–то, не имевшее ни формы, ни очертания, воспринимаемое каким–то иным чувством, не зрением. Оно ударило в паутину. Занавес под ударом задрожал и внезапно преобразился — это была уже не паутина, но сотканный из лучей занавес! Грейдон видел космическое пространство, заглянул в пустоту, находящуюся за пределами нашей Вселенной.
Он видел нечто бесформенное, несущееся сквозь пустоту со скоростью, в тысячи раз превышавшей скорость света, и знал это, поскольку это знала Созидательница снов, знал, что это — ее мысль. Следя за ней, он почувствовал, как что–то похожее на окоченевший палец, холодный как холод космического пространства, зондирует его мозг. Оно проникало все дальше, в непостижимую бесконечность.
Оно остановилось и превратилось в громадную Галактику, спиральную, как звездный водоворот туманности Андромеды.
С той же неимоверной скоростью Галактика понеслась куда–то. Проявилось космическое кружение проходивших на волосок друг от друга вселенных, угрожавших аннигиляцией.
Галактика распалась на отдельные звезды, огромные, вращающиеся, раскаленные шары всех цветов. Одно солнце, вращаясь, отделилось от других звезд, огромное светило, словно раскаленный сапфир. Рядом со звездой показалась планета. По величине это было достойное дитя этого солнца.
Солнце ушло в сторону, планета подлетела ближе.
Это был шар пламени. Грейдон видел огненные джунгли и пробиравшихся сквозь них огненных чудовищ. Над состоявшими из пламени лесами летали создания с перьями из изумрудного, рубинового, бриллиантового пламени. Океаны и моря из расплавленных драгоценностей.
По их переливчатым просторам плавали огненные левиафаны.
Крутящийся огненный мир и сапфировое солнце отлетали назад, затерялись среди других звезд.
Большими шагами шли сквозь пустоту гигантского роста люди, богоподобные, смеющиеся. Нагибаясь, они срывали звезды, как цветы, бросали их друг другу, швыряли их в окружающую пустоту, и звезды лились потоком, походя на кометы.
Широко шагая, смеющиеся боги ушли, оставив вырванный ими с корнем сад солнц. Мгновенно была видна только пустота, в которой не было ничего.
Разинутый рот Грейдона снова смотрел на сотканный из лучей занавес.
Была ли это иллюзия? Была ли это реальность? То, что он видел, не казалось двухмерным изображением, показанным на этом странном экране. Нет, изображение было трехмерным и столь же реальным, как мысль, что он когда–либо видел. Возможно, мысль Созидательницы снов снова создала эту уничтоженную Вселенную? Играющие боги — они тоже порождение ее мыслей? Иначе они принадлежат к другой реальности, случайно попали в эту Галактику, остановились, чтобы уничтожить ее, а потом без забот двинулись дальше?
Послышался приглушенный гул голосов зрителей, слабые аплодисменты. Светило, на фоне которого виднелась голова Созидательницы снов, потускнело.
Когда оно начало пульсировать снова, на нем появилась голова мужчины. Глаза его, как и у женщины, были закрыты.
Снова понеслась мысль Созидателя снов.
Задрожал под ударами сотканный из лучей занавес. Грейдон увидел пустыню.
Ее пески начали светиться, шевелиться, вздыматься. Из пустоты сам себя воздвиг город, но не такой город, который когда–либо был порожден Землей. Огромные строения, чуждая, непонятная человеку архитектура. Город, населенный химерами.
Они были так отвратительны, что глаза Грейдона ощутили нечто вроде удара. Он зажмурился. Когда он открыл глаза, город исчез. Вместо него появился широкий ландшафт, освещенный двумя — шафрановым и зеленым — солнцами. Солнца с большой скоростью вращались друг возле друга.
При их смешанном свете были видны деревья. Их мясистые, напоминающие корчащихся змей ветви были облеплены огромными бесформенными цветами, обладавшими какой–то отвратительной красотой. Цветы раскрывались, из них выскакивали какие–то аморфные существа. Существа тут же выросли и превратились в ужасных, непристойного вида демонов. Они сражались друг с другом, мучили друг друга, спаривались.
Подавляя тошноту, Грейдон зажмурился.
Всплеск аплодисментов подсказал ему, что Созидатель снов закончил. Грейдон почувствовал глубокую ненависть к этим людям, находившим восхитительными те ужасы, которые он видел.
Теперь Созидатели снов следовали один за другими, и греза за грезой разворачивались на сплетенной из лучей паутине.
Некоторые зачаровали Грейдона, он смотрел, не в силах оторвать глаз.
От других он содрогался до глубины души и искал убежища в объятиях Кона.
Некоторые — их было немного — отличались превосходившей все на свете красотой: миры джиннов, вышедших прямо из «Тысячи и одной ночи». Среди них — мир чистых красок, ненаселенный мир.
Краски сами из себя создавали гигантские симфонии, громадные гармонические последовательности, тот мир не вызывал большого одобрения мужчин и женщин, чье песнопение создавало интерлюдию в промежутках между грезами.
А были грезы — резня и жестокость, чертовщина, разврат и осквернение, чудовищные оргии, шабаш. Зрителей возбуждали лишь отвратительные фантазии, по сравнению с которыми самый черный ад Данте казался раем.
Грейдон услышал приглушенный шепот, его покрыл голос Ластру, высокомерный голос, вибрировавший от ликующего предвкушения.
На фоне серебряного светила появилась голова женщины. В красоте ее лица было что–то неприятное, какая–то еле уловимая порча, будто в жилах женщины струилась сладостная гниль. Когда ее голова растворилась в туманных очертаниях диска, Грейдон понял, что видел, как закрытые ее глаза открылись на мгновение. Фиолетовые, источавшие зло глаза, дославшие быстро какой–то сигнал туда, где похвалялся ЛаструПослав этот сигнал, они закрылись.
Впервые за все время на амфитеатр пала абсолютная тишина, тишина ожидания, тишина тревоги и упования.
Под ударом мчавшейся с огромной скоростью мысли женщины занавес дрогнул, но паутина не исчезла, как прежде.
Вместо этого по ней расползлась тонкая пленка. Пленка ползла, на ней менялись оттенки. Так расползается масло по прозрачной поверхности пруда. Пленка быстро уплотнялась, быстрее делалась на ней игра красок.
Сквозь пленку быстро поползли темные тени. Они наползали друг на друга, стремясь к одной точке и останавливаясь там, на краю сплетенной из лучей паутины. Они все быстрее ползли одна за другой со всех концов занавеса, собирались вместе, делались все плотнее и обретали форму.
Они не только обретали форму, они становились материальными!
На паутине образовалась человеческая фигура, темный гигант ростом в добрых десять футов. Его фигуру обрамляли медленно текущие краски. Уже не тень, нет, нечто материальное.
Над краем амфитеатра вырос широкий и яркий красочный луч. Он шел по направлению от пещер. Луч ударил в темную фигуру и размазался по ней, придав ей ржаво–красную окраску.
Красный луч укреплял, подпитывал фигуру человека. Из луча посыпался град черных частиц. Фигура всасывала их, вбирала в себя их вещество. Она уже не была просто призраком.
Это было тело, не имевшее черт лица, но — тело. Оно висело в паутине, удерживаемое там силой красного луча.
Вслед за черными частичками луч принес Тень!
Она двигалась медленно, осторожно плыла вдоль луча, как будто не была слишком уверена в своем успехе. Она ползла, вытянув вперед безликую голову. Невидимые глаза, не отрываясь, смотрели на свою цель. Последние несколько ярдов, отделявшие ее от висевшей в паутине фигуры, Тень покрыла одним молниеносным прыжком.
Там, где висело черное тело, заклубился туман. Облаченную Мещанину простреливали стремительно несущиеся темно–красные частицы.
Что–то похожее на ослепительную, раскаленную добела искру коснулось клубившейся мешанины тумана и было поглощено им. Грейдону показалось, что искра прилетела извне, со стороны, противоположной источнику красного луча, из Дворца.
Туман сконцентрировался и исчез. Тело провисело еще мгновение, а затем скатилось сквозь паутину на землю.
Это уже не было человеческое тело.
Это было припавшее к земле бесформенное, деформированное существо, чем–то похожее на гигантскую жабу.
На ее плечах была голова Нимира!
Грейдону почудилось, что он слышит смех Женщины–Змеи.
Бледно–голубые глаза Нимира светились радостью. Властное лицо Люцифера излучало торжество. Он закричал с триумфом, разорвав замороженную тишину, сковавшую тех, кто смотрел на него.
Он подпрыгивал на гротескных, расползающихся в разные стороны ногах и кричал на забытом языке, ревел с торжеством и вызовом.
Красный луч мигнул и погас. Из–за озера выстрелило в небеса яркое и неровное темно–красное пламя.
Отвратительное подпрыгивающее существо замерло. Его лицо павшего ангела уставилось в направлении вспышки.
Взгляд существа передвинулся и упал на его тело. Грейдон, каждый нерв которого был напряжен до отказа, увидел, как неправдоподобно изменилось лицо Нимира.
На нем бушевала поистине демоническая ярость.
Глаза сверкали адским голубым пламенем, широко и квадратно открылся рот, из которого капала слюна. Лицо корчилось, сделалось маской Медузы–Горгоны.
Нимир медленно обратил свой взгляд на ту, таившую зло Созидательницу снов, которая была орудием его и Ластру.
Полностью пробужденная, она стояла в нише на фоне серебряного светила.
Нимир широко раскинул чудовищные руки и прыгнул. Женщина завизжала, качнулась и вывалилась из ниши. Далеко внизу, под тем местом, где она стояла, на полу амфитеатра какое–то мгновение шевелилась слабо белая масса. И затихла.
Нимир медленно отвел от нее взгляд.
Взгляд скользил, искал что–то вдоль пустых ярусов, все ближе к нему, к Грейдону!
Глава 23. ПЛЕНЕНИЕ СУАРРЫ
Грейдон упал плашмя за парапетом и, пряча лицо, укрылся там. Его охватил такой страх, какого он никогда прежде не знал, не знал даже в красной пещере. Душа его умирала, он ждал звука мягко шлепающих шагов, идущих схватить его.
Он поднял руку и уставил взгляд на фиолетовые камни браслета Женщины–Змеи.
Блеск камней придал ему сил.
Отчаянным усилием он выбросил из своего разума все, кроме образа Матери.
Он вцепился в этот образ, как падающий альпинист цепляется за корень, который остановит его падение в пропасть. Он заполнил свой разум этим образом до отказа и закрыл свои уши, закрыл свой мозг для всего, кроме этого образа.
Как долго лежал он так, скорчившись, Грейдон не знал. Пробудило его мягкое похлопывание маленьких рук Кона. Грейдон поднял голову и огляделся. Его окружила полутьма. Луна миновала свой зенит. Лучи ее уже не сияли на стене раковины за спиной Грейдона. Блеск опала потускнел, сплетенная из лучей паутина исчезла.
Амфитеатр был пуст.
Вскоре Грейдон поборол свою слабость, и они с человеком–пауком, держась в тени, спустились по широкому, соединяющему ярусы проходу на мостовую. Никем не замеченные, они проскользнули сквозь створки входа и оказались под прикрытием деревьев.
Они добрались до Дворца. С помощью Кона Грейдон поднялся на тот самый балкон, откуда отправился на праздник.
Грейдон пристально смотрел вниз на город.
Весь город пылал огнями, город кишел людьми, город ревел!
Грейдон колебался, не зная, что делать. В это время раздвинулись в сторону занавески. Во главе вооруженного луками и копьями отряда в комнату вошел Ригер. Лицо его осунулось. Не сказав ни слова Грейдону, он поставил индейцев в караул возле Двери.
Он защелкал, обращаясь к Кону, и минуту–две Кон и Ригер вели быстрый разговор.
Ригер отдал какое–то приказание. Человек–паук посмотрел на Грейдона. В его глазах светилось нечто большее, чем обычная Меланхолия. Он бочком выбрался из комнаты.
— Пойдем! — Ригер коснулся плеча Грейдона. — Мать хочет видеть тебя.
Мрачное предчувствие ознобом проникло в тело Грейдона. Не тревожь его так нечистая совесть, он бы немедленно разразился градом вопросов. Но он без слов последовал за Ригером Наружный коридор был заполнен индейцами и воинами. Некоторых Грейдон узнал. Это были члены Братства, остатки спасшихся людей Хаона.
Они приветствовали его, Грейдон понял, что в их глазах — алость.
— Ригер, — сказал он, — случилось что–то плохое. Что?