Ильдар открывает мгновенно, будто бы ждал. Я толкаю его к стене, зло впиваюсь в губы и только потом спрашиваю:
— Отец дома?
— Нет, — хрипловато отвечает Ильдар, облизывая свои блядские губы. — Его до завтра не будет, Дэн, а что ты…
— Давай сделаем это, — перебиваю его я, пытаясь сдернуть с него футболку.
— Дэн, Дэн, — он хватает меня за руки. — Я не уверен, что сейчас подходящее время…
— Да блять! — почти со стоном отзываюсь я. — Мне это нужно, понимаешь? Ну хочешь, ты меня трахни, мне уже все равно, мне просто нужно, я хочу почувствовать что-то другое, я…
Ильдар сам снимает с себя футболку и тянет меня за руку в спальню.
========== Часть 11 ==========
Комментарий к
Глава написана в соавторстве с моей бетой tananda_sad. Хвала ей и почет. И большое авторское спасибо!))
Говорят, подменять одни эмоции другими неправильно, говорят, что скорбь настолько сильное чувство, что его невозможно ничем заглушить. Что бы они, нахрен, понимали.
Я когда Ильдара увидел, раскинувшегося на кровати и тяжело дышащего, у меня не то что мысли о мертвом деде — у меня вообще все мысли из головы улетучились. Если бы меня в этот момент спросили, сколько дважды два будет, я бы только промычать смог что-нибудь в ответ.
У нас с Ильдаром до сих пор как-то не было возможности остаться наедине и сделать все медленно, вдумчиво, никуда не торопясь и ни на что не оглядываясь, а тут вот оно — никуда не торопись и делай, что хочешь. Хотя про «не торопись» я погорячился, у меня было такое ощущение, что я до сих пор и не трахался никогда — так я хотел Ильдара, как никого. И совершенно меня уже не смущали ни его волосатые подмышки, ни его член. Ну, подумаешь, член. У меня вон такой же между ног висит. Ну, в смысле, не висит, а стоит, и не такой же, а наверняка больше.
Описывать, что творилось дальше, мне как-то стремно. Не умею я этого: как вообще можно о своем трахе рассказывать, я ж не Куколка-порнограф. Макс как-то рассказал, что нашел у Куколки толстую тетрадку, где тот описывал свои любовные похождения и впечатления от интимных встреч, и не убил Макс его только потому, что фигурировал в списке последним и имел оценку десять из десяти.
Но, в общем, все как у всех, разве что мне было конкретно так не до предварительных ласк. Я, конечно, с Ильдара одежду стянул, погладил его, где мне хотелось (коленки даже два раза), целовал его — в поцелуях мы уже достигли почти что совершенства, — а потом перевернул на живот, давая понять, чего мне хочется.
— У тебя с девушками было сзади? — спросил Ильдар.
— Нет конечно, чего я, педик, что ли, — по привычке ляпнул я и прикусил язык, но Солнышко только фыркнул, покачав головой:
— Я почему-то так и думал.
Смазку он достал, как фокусник, из ниоткуда. И пачку презервативов на подушку положил, многозначительно на меня глянув — думал, что я, увидев все это богатство, сбегу, что ли?
Оказалось, что пальцы в заднице это не только не «фу, какая мерзость», но и очень возбуждает, особенно учитывая тот факт, что Ильдар смазывал себя с таким блаженным выражением лица, будто только что пару миллионов в лотерею выиграл.
— Иди сюда, — прохрипел я, потянув его на себя, и завис, внезапно осознав, что я, походу, мудак. Не так, наверное, Ильдар себе свой первый раз со мной представлял, что к нему побегут, только чтобы забыться.
— Знаешь, я прям физически ощущаю, что ты какую-то хуйню думаешь, — тихо шепнул Ильдар. — Давай уже, только помедленнее, я давно не практиковался.
Во бля, он ещё и практикуется. Я аж зубы стиснул, чтобы что-нибудь этакое не ляпнуть. Видимо, мою морду от этого нехило так перекосило — Солнышко аж с лица сбледнул, когда в очередной раз на меня обернулся.
— Ты это… ты чего? — как-то сипло спросил он, опускаясь на кровать и пытаясь поджать под себя ноги.
А я только зубы крепче стиснул — не рассказывать же ему, что на душе творится! Ну или рассказывать, только тогда сеанс ёбли превратится в сеанс психотерапии с ним в роли доктора типа Зигмунда нашего… Хотя… Почему бы и не поиграть в доктора?
И тут меня как-то от этой фантазии накрыло, нахлобучило с такой силой, что не до прелюдий стало, не до нежностей и размышлений, как там оно будет и чего он там хочет. Очнулся уже после того, как Ильдар как-то застонал-взвыл.
— Ты чего? Больно? Тебе плохо? — засуетился я.
— С-с-сука… — прошипел он, подмахивая задом. — Мне как раз хорошо, я уж думал, что щас всё, щас вот кончу, а ты… Двигайся давай! — рявкнул он.
Ну, а я что, я и двинулся. Раз. Другой. Третий. Это-то я умею. Ритм увеличивался, Ильдар шумно дышал, изредка порыкивая — никогда такого не слышал в процессе, девки все больше стонут страстно и томно, — и только я было вошел во вкус, как…
— Бля-я-я! — заорал он подо мной, а потом рухнул на постель как подкошенный.
Я на всякий случай сунул руку ему под живот, пощупал, убедился, что это было оно — ну не просто же так там теперь горячо, мокро и липко, — ну и продолжил двигаться, уже заботясь только о себе. Ну надо же, раньше вот это «заботиться» у меня даже и не возникало в мозгу, а тут вдруг… Откуда что берется? Видимо, злоебучее Солнышко и тут мне мозг поломало и заново собрало, чтобы он, значит, вот об этом теперь тоже думал. И как-то оно само вдруг оп — и случилось. И всё. Потерялся. Никогда не думал, что вот так бывает. Очнулся уже лежа в постели, весь такой в нирване, голова пустая, а Ильдар мне лицо вытирает.
Потому что разревелся я, как баба. Лежу и сам не знаю, отчего слезы из глаз градом — то ли из-за того, что мне так хорошо было, то ли из-за того, что я такой долбоеб, то ли мне деда жалко, то ли Ильдара, то ли своих загубленных молодых лет, то ли всё, что накопилось в душе, решило вот так себе найти выход. Мужчины не плачут. Мужчины рыдают, как маленькие девочки.
Страшное дело вообще-то, когда аж задыхаешься, а все остановиться не можешь, даже смешно. Вот когда я ещё и смеяться начал, Солнышко, кажется, нехило так испугался за мое психическое здоровье и со всей дури влепил мне пощечину. Помогло — затих я сразу.
— Бьет — значит любит, — ляпнул я.
— Ебанат! — неожиданно зло рявкнул Ильдар и ущипнул меня за сосок. Больно, зараза. — Знаешь, как я испугался?
— Я тоже. Вот был бы номер, дед в могиле, я в психушке, ты в шоке, шок в тебе, оба, как говорится, в ахуе…
— Придурок, — Солнышко обнял меня и выдохнул в шею: — И не вздумай загоняться потом по этому поводу, понял? Плакать — это не стыдно.
Я хмыкнул. Я сейчас вообще ничего не чувствовал, как выжали. Пиздец какой-то. Вот вам и сильный грозный Дэн.
— Я не могу сейчас домой пойти. Если отца увижу, убью его нахуй, — тихо сказал я.
— Так не уходи, я и не хочу, чтобы ты уходил. Тебе поспать нужно. И поесть было бы неплохо.
— Солнышко?
Он даже вздрогнул. Ну ещё бы, я впервые так вслух его назвал. И без приставки вроде «ебучее». А просто так. Ну а хули — и впрямь ведь солнечный мальчик. И чем я такое заслужил?
— Да?
— Спасибо.
Ильдар улыбнулся, сжал мою руку. Ты гляди-ка, смутился, кажется.
— Меня сейчас и правда вырубит.
— Вот и хорошо, дать тебе ещё одну подушку?
— Нет, но ты можешь для меня сделать кое-что другое. Это важно.
— Что?
— Ты свои джинсы блядские, те, с коленками, выброси нахуй. Или дома их носи, чтобы кроме меня больше тебя в них никто не видел.
========== Часть 12 ==========
Проснулся оттого, что мне почудились дедовы шаркающие шаги. Я подскочил, как буйнопомешанный, дернулся было с кровати, но вовремя вспомнил, что дергаться мне больше незачем, ибо деда больше нет. Эта мысль отчего-то сегодня далась мне легко и почти безболезненно, и я тут же внутренне устыдился того, что скорблю недостаточно. Пока я разбирался со своими нездоровыми мыслями, Ильдар варил кофе, а потом пришел в комнату с подносом, на котором стояли две маленькие чашки с горячим напитком и тарелка бутербродов с ветчиной.
— Завтрак в постель, — сказал Солнышко и кривовато улыбнулся.
— Ну прям как бабе, — хмыкнул я и, спохватившись, добавил: — Спасибо, кофе очень кстати. Взбодрюсь перед тем, как встречусь с любимыми родственничками. Может, даже и без членовредительства обойдется.
— Дэн, я же говорил, ты можешь остаться. Ну, по крайней мере, пока всё не наладится.
— А нечему там налаживаться. Ты ж не думаешь, что я внезапно воспылаю страстной трепетной любовью к своему отцу? Если когда и были у меня родственники, которых я любил, то совсем недавно они все кончились. — Я опрокинул в себя содержимое чашки залпом и поморщился — горячо, глотку ошпарил, придурок.
— Тем более оставайся.
— Солнышко. — Я отставил поднос в сторону и потянул Ильдара на себя. — Если я останусь, то ты неминуемо очень скоро окажешься без одежды.
— Если ты думаешь, что меня это пугает, то ты очень ошибаешься, — Ильдар улыбнулся шало и чмокнул меня в губы. — Я бы заставил тебя обо всем забыть. Ты думал бы только обо мне.
— А потом придет твой батя и спросит, чем мы тут занимаемся. Даже и представить стремно. «Здрасьте, Владимир Батькович, а мы тут с вашим сыном сексом трахаемся».
— Ну-у-у, — протянул Ильдар и отвел от меня взгляд, — знаешь, не хочется, конечно, тебя шокировать, но он как бы и в курсе.
— Что, Черный и ему всё распиздел? — возмутился я.
— Нет, — улыбнулся Ильдар. — Просто папа все про меня знает, а ещё он видел, как я на тебя смотрю. Дважды два сложить сумеет, он же ученый. Оставайся, Дэн.
— Ага, — фыркнул я. — Поиграем в милую гомосексуальную ячейку общества.
— А хоть бы и так, — пожал плечами Ильдар. — Кому от этого хуже?
Я был вынужден признать, что никому. Да и, честно говоря, уходить мне и правда не хотелось. Хотелось совсем другого, хотелось показать Ильдару, что я не какой-то там мудак, воспользовавшийся ситуацией, хотелось показать, что он действительно мне дорог и я действительно хочу его. Просто так хочу, потому что он мне очень нравится, а не потому что мне нужно забыться, потому что я, как оказалось, та ещё истеричка. Как Макс говорит, «блядские матушкины гены».
***
Как бы я ни оттягивал время, встретиться с дорогими родственниками всё-таки пришлось. Я к тому времени уже поостыл и был абсолютно равнодушен ко всему, что мне собирались сказать, поддержка Ильдара тоже здорово помогала. Даже его блаженный батька и тот мне сказал, чтобы я не переживал понапрасну и что я могу остаться у них столько, сколько потребуется. Всё-таки роняли его в детстве из люльки, однозначно. Любой другой батя, узнав, что его сын домой любовника на пмж притащил, обоих бы убил нахрен, а этот только улыбается и всячески дает понять, что я в их семье совсем не лишний.
Солнышко, кстати, рассказал мне историю своего признания. Как раз после того, как я решил, что неплохо бы сказать о наших отношениях и моему отцу тоже — а вдруг его после этого хватит инфаркт, и будет мне счастье?
— Слушай, помнишь, я тебе говорил, как спину повредил?
Я кивнул, хотя, конечно, ни черта не помнил. Из Солнышка ж информация сыплется, как из дырявого мешка, ему только дай свободу — не заткнешь. А разбирать в этом эмоциональном бубнеже действительно ценную информацию я пока не научился. Но насчет состояния его спины я и впрямь переживал, особенно после того, как ее у него заклинило прямо во время нашего с ним страстного секса. И он, придурок, не признался, что такие интенсивные физические нагрузки ему противопоказаны, и я, дебил, дорвавшийся до тела и мозговыносящего секса, даже об этом не подумал.
— Ну, в общем, экстремальные виды спорта тут совсем ни при чем. Странно даже, что ты не догадался, видел же, как я выгляжу. Где я и где спорт. Короче, — Солнышко вздохнул, — я же про себя достаточно рано всё понял, а в шестнадцать решил, дурак, что это самое настолько важно, что скрывать это от собственных родителей просто непозволительно. Должны же они о своем сыне всё знать.
— Тебя что, мама с папой отпиздили? — удивился я.
— Дурак! Мама… ну, она меня не приняла. Начала говорить, что все это временно, просто возраст такой, что она запишет меня к специалисту, что всё будет хорошо, я встречу ту самую и буду с ней жить долго и счастливо, перед этим осчастливив маму парочкой внуков.
— А батя?
— А батя ученый же, — улыбнулся Солнышко. — Не переживай, говорит, сынок. Это всё нормально абсолютно, мы это не выбираем. И вообще, даже Александр Македонский!.. В общем, они стали с мамой ссориться. У них и раньше не всё гладко было, а тут ещё и повод появился, они начали поговаривать о разводе. Я, естественно, решил, что всё это из-за меня, переживал, ходил подавленный, огрызался со всеми, ну и огреб в итоге. Домой возвращался поздно, а мне навстречу ребята, чего это, говорят, у тебя пуховик красный, как у бабы, пидор, что ли? А я и говорю, да, мол, а как вы, мальчики, угадали? И в щеку одного из них поцеловал…
— Пиздец! — прохрипел я. — Как тебя в живых-то оставили после такого? Блядь! Чтобы вообще у нас по району в одиночку не ходил, понял?! Словоблуд!
— Ну чего ты, — Солнышко погладил меня по плечу. — Это же уже давно было. Меня подлатали, с мамой отношения наладил. Она, конечно, так меня и не поняла, но приняла, по крайней мере. Сейчас с новым мужем старается нового ребенка завести. Вдруг он у нее не таким дефектным получится.
Солнышко рассказывал обо всём этом весело, со своей извечной улыбкой на лице, но, блять, уж я-то со своими извечными проблемами прекрасно видел, как ему больно об этом говорить. Так что, выходит, я ему был нужен точно так же, как и он мне. Ему тоже был нужен тот, кому ещё хуже, чем ему.
Надо сказать, что это совместное проживание вообще нас здорово сблизило. А хуй его знает, как это объяснить, но теперь я ощущал, что всё у нас всерьез, не просто так, что потрахались и разбежались, а типа… ну, чувства, что ли. Вот как у Макса с Куколкой.
Короче, вот так нежданно-негаданно на девятнадцатом году жизни я обрел семью, которой у меня толком и не было никогда.
Поэтому-то, наверное, я и отправился на встречу с родителями спокойный, как слон, хотя и не знал, чего от них ожидать, но что-то мне подсказывало, что ничего хорошего, как обычно. Батька, может, опять в обезьянник меня на пятнадцать суток сунет за мое «нападение на сотрудника правоохранительных органов». А что, он может, он же отбитый напрочь. Или из друзей моих может задержать кого-нибудь, чтобы я шибко-то не выебывался, такое уже бывало, Черного так вообще раза три ни с хуя в отделение возили. Но чего я никак не ожидал, так это того, что со мной будут разговаривать как с любимым сыночкой.
Мама встретила меня неестественно ласковой улыбкой, в щеку клюнула, запричитала, что столько дней я ночевал неизвестно где, спросила, как я.
Пока я стоял, открыв рот, охреневая от внезапно свалившейся на меня заботы, в комнату вошел отец и подал мне руку. Он за руку со мной не здоровался никогда, считая, что это приветствие только для равных, а меня равным себе он не считал никогда, позор семьи же, чего со мной вообще здороваться, а тут… Как в параллельной вселенной прям. Может, они на кухне газ забыли закрыть, и меня с этого нефигово так накрыло?
Чай мы пили в полной тишине. По правде говоря, мне и чай-то этот в глотку не лез, потому что я чувствовал на себе пристальные взгляды. Когда мама вдруг начала расспрашивать о том, как я себя чувствую, я не вытерпел:
— Какого хрена происходит?
Мать вздрогнула, отец нахмурился, побарабанил пальцами по столу.
— Ладно, — сказал он. — Не будем ходить вокруг да около. Если ты столько времени находил, где ночевать, значит, и в дальнейшем тебя это не затруднит.
— Из дома выгоняешь? — хмыкнул я. Чего-то такого я и ожидал.
— Тебе нужно собрать документы и переписать квартиру на меня, — продолжил отец.
— В смысле?
— Твой дед, — отец поморщился, — оставил завещание. Понятия не имею, когда он его составил и даже заверил у нотариуса, но это и неважно. Квартиру он завещал тебе.
Мне?