В глубине души я была согласна, чтобы он вызвал сейчас полицию, согласна была даже провести ночь в участке — лишь бы не оставаться ни минуты больше в этом доме. Но инстинкт журналистки возобладал:
— Ну и что же ты мне интересного расскажешь?
— А… расскажу, расскажу — вот увидишь! — ухмыльнулся Аронсон. — Мало не покажется! Вот только дай-ка пивка возьму — виски запить! — Он прошел к холодильнику, открыл дверцу и забренчал бутылками.
Я торопливо потянулась за удостоверением — неприятно было, что оно до сих пор лежит на липкой грязной клеенке.
И в этот момент он меня ударил по голове, не знаю — бутылкой или еще чем-то. Я не успела ни испугаться, ни даже боли толком не почувствовала: удар… и в глазах потемнело.
Очнулась я в подвале. Почему-то я сразу поняла, что это большое помещение с бетонным полом и низким потолком — подвал. Вокруг громоздился всякий хлам: доски, куча ржавых железок и каких-то непонятных пластиковых штук, коробки, гора старой мебели — похоже, ее десятки лет здесь копили. Вдоль стен тянулись трубы, а наверху, под самым потолком, виднелись два небольших окошка.
Но мне было не до того, чтобы оглядываться по сторонам. Я сидела на полу, прислонившись к чему-то жесткому и неудобному, руки мои были связаны сзади, рот заклеен липкой пленкой, а Аронсон трудился над моими ногами, обматывая их чем-то и приговаривая:
— Сука! Думала, я тебя не узнаю?! Это ведь ты у церкви была, да? Уже тогда за мной шпионила, а потом, в парке, тоже следила?! Ну, вот и доследилась!
Голова страшно болела, просто горела. Я не сразу поняла, что происходит и почему мне не шевельнуться — а потом судорожно забилась, пытаясь вырваться из его рук.
— Сиди смирно! — Аронсон зажал мои ноги, сделал еще пару витков и выпрямился. — Вот так с вами, бабами, со всеми поступать надо — чтобы сидели и не вякали!
Забыв про заклеенный рот, я хотела было сказать: «Ты что, с ума сошел?!» — но получилось только мычание.
— Отпустить, небось, просишь? Журнали-истка! — ухмыльнулся Аронсон. — Сейчас мы разберемся, кто ты на самом деле такая!
Он шагнул к стоявшему слева от меня столу. Я увидела, как он берет мою сумку, сует туда руку — замычала, забилась, пытаясь сказать «Не надо, не смей!» — но было уже поздно.
С громким проклятием Аронсон выдернул из сумки руку — на запястье у него висел Гарольд. Оказавшись снаружи, хорек отцепился и молниеносным движением скользнул по рукаву вверх, к лицу; спрыгнул на стол. Еще мгновение — и он был уже на полу; отбежал на несколько шагов и остановился.
Аронсон обернулся и оторопело, словно не веря самому себе, посмотрел на кровоточащую руку — потом на меня. Пошарил вокруг глазами, наткнулся взглядом на хорька.
— Ах ты, сволочь! — медленно произнес он. Не спуская глаз с Гарольда, потянулся к лопате, стоявшей у стены.
Гарольд тоже уставился на него и зашипел — отступать перед врагом он явно не собирался.
— Крыса поганая! Ну иди, иди сюда! — сказал Аронсон почти шепотом и начал медленно поднимать лопату, занося ее вбок. Осторожно сделал пару шагов к хорьку. — Сейчас ты у меня получишь…
И в этот момент я изо всех сил пнула его под колени связанными ногами. Толчок удался на славу: Аронсон, как подрубленный, грохнулся на пол, лопата лязгнула по бетону, а Гарольд испуганно метнулся под доски.
Сердце мое отчаянно колотилось. Я понимала, что этот толчок безнаказанным не останется и сейчас на меня обрушится вся злость озверевшего пьяницы — но что же еще было делать? Ведь он чуть не убил Гарольда!
Аронсон медленно встал на четвереньки, потом неуклюже, как медведь, выпрямился и повернулся ко мне с перекошенным лицом — таким страшным, что я невольно отшатнулась. Только теперь я поняла, что Гарольд, похоже, успел еще тяпнуть его то ли за ухо, то ли за щеку — вся правая сторона лица была залита кровью.
— Ну ты и дря-янь!.. — покачивая головой, даже не сказал — прорычал он. — Ничего, сейчас ты у меня получишь!
Когда он расстегнул пряжку ремня, я перепугалась жутко. Потом на секунду обрадовалась: чтобы изнасиловать, ему придется меня развязать! Авось удастся отбиться и вырваться, он ведь на ногах еле держится!
Но оказывается, на уме у Аронсона было совсем другое. Резким движением он выдернул из джинсов ремень и намотал конец на руку.
— Сейчас ты мне все расскажешь! Все-е! И откуда про наши дела узнала, и про то, как ходила за мной всюду, шпионила… Интервью!.. Знаю я эти интервью — ты ведь у церкви не просто так оказалась?!
Не знаю, соображал ли он, что даже если бы я очень хотела, едва ли я могла что-нибудь ему ответить с заклеенным ртом.
Он щелкнул ремнем в воздухе и сделал шаг вперед. Я замычала, замотала головой, попыталась отползти.
Тяжелая пряжка врезалась в стену в каких-нибудь трех дюймах от моего лица.
— Говори, сука, чего ты там вынюхивала?!
И вот тут-то я сказала про себя: «Да, крепко ты влипла, Джеки Макалистер!»
Глава тринадцатая
(Гарольд и телефон)
Вокруг было темно. Я сидела и дрожала. Мне было очень страшно. И холодно. И больно, и все вместе.
Сидела и старалась не плакать. Не из какой-то там гордости — а потому что… вы пробовали когда-нибудь плакать с заклеенным ртом? Через минуту уже задыхаешься — из носа, извините, сопли текут!
Меня никто никогда раньше не бил. В школе дралась, конечно, но это не в счет, а папа меня в жизни пальцем не тронул. Я и не знала, как это больно, когда ремнем бьют.
Не то чтобы Аронсон меня сильно избил — слишком он был пьян и большей частью промахивался. Но было жутко вспоминать, как я отползала, старалась увернуться от ударов или хоть лицо спрятать — а он шел за мной, бормотал что-то и размахивал ремнем. Несколько ударов все-таки попало по плечам и спине, один даже по уху — очень больно.
Потом он подтащил меня к стене и привязал за связанные руки к трубе, так что я могла только сидеть, прислонившись к ней спиной, или лечь набок — больше ничего.
Выключил свет и ушел. А я осталась сидеть. И мне было очень холодно, больно и страшно.
И главное, я не представляла себе, что будет дальше. Что Аронсон собирается со мной сделать? Может, к утру протрезвеет, поймет, что натворил, и отпустит? Но верилось в это с трудом…
В подвале пахло плесенью, сыростью и ржавчиной. Вода в трубе за спиной шумела — или это шумело у меня в ушах?
Когда Аронсон ушел, я попробовала разорвать ленту, которой были связаны у меня ноги и руки — такую же, как та, что заклеивала рот. Ничего не вышло — зря старалась, только рукам больно стало.
Так что в конце концов я решила не тратить понапрасну сил. Подтянула под себя ноги, вся в комок сжалась, чтобы теплее было, а пальцы, которые от холода ныли, исхитрилась и запихнула в брюки, за пояс, к самому телу — и больше не шевелилась.
Почувствовав легкое прикосновение к бедру, я чуть не взвизгнула от неожиданности, но потом поняла, что это Гарольд. Он влез ко мне на колени, встал на задние лапки, опираясь передними о грудь, и начал, похоже, обнюхивать ленту у меня на лице.
Я мысленно взмолилась: «Сорви ее! Сорви!» — но хорек вместо этого забрался ко мне на плечо, полизал ухо и пристроился на шее «воротничком» — он часто так спал. Я потерлась об него щекой — он был теплый и уютный, и пахло от него по-домашнему. На глаза сразу снова навернулись слезы.
А с ним что теперь будет?
Ночь тянулась бесконечно. Я почти не спала, лишь порой ненадолго отключалась, потом снова открывала глаза — вокруг была все та же темень.
Наконец окошко под потолком понемногу начало светлеть. Гарольд проснулся, соскользнул с моего плеча и побежал куда-то.
От неподвижной позы все тело болело, особенно ломило плечи. Я попыталась, насколько могла, подвигаться, чтобы кровь разогнать; пошевелила пальцами — они затекли, плохо сгибались и почти ничего не чувствовали. Голова тоже болела — особенно сзади, там, где Аронсон меня ударил.
Окошко продолжало светлеть, потом и солнце проглянуло — поползло квадратиком по стене.
Гарольд бегал взад-вперед по подвалу, что-то вынюхивал — изучал обстановку. Он ведь любопытный очень, как и все хорьки. Я только успевала голову поворачивать: он то прятался за кучу мебели, то пробегал по трубе под самым потолком, ловко перескакивал с нее на доски, спускался вниз. Затем юркнул в кучу валявшихся на полу пластиковых штук, выскочил с противоположной стороны и побежал ко мне.
А во рту у него — о господи, я даже не сразу поняла, что это такое! Он тащил мышь!!! Большую и, кажется, мертвую!!!
Не завизжала я только потому, что был заклеен рот.
Он подбежал вплотную, бросил мышь передо мной и уставился на меня с довольной мордочкой — наверное, ждал похвалы. Я замычала («Убери! Убери это немедленно!!!») и, насколько могла, постаралась отползти от «подарка».
Хорек с недоумением взглянул на меня, мне показалось, что даже пожал плечами — подхватил мышь и побежал под стол. Я отвернулась — понятно, что он хищник, но смотреть, как он ее ест, не хотелось. Хватило и того, что я это слышала.
Насытившись, Гарольд снова влез ко мне на колени и свернулся клубочком. Но не прошло и нескольких минут, как он вдруг вскинулся, прислушался — соскочил с колен и опрометью бросился к доскам.
Тут и я услышала шаги на лестнице.
На этот раз Аронсон, похоже, был трезв. Симпатичнее от этого он не стал. Правая рука в том месте, куда вцепился Гарольд, была заклеена пластырем, но никаких следов укуса на лице я не заметила.
Он взглянул на меня и нахмурился, словно я была неприятной помехой, которую он не ожидал здесь увидеть. Подошел, присел на корточки и резким движением сдернул с моего лица липкую пленку.
Я вскрикнула от боли: за ночь она присохла к губам и, казалось, отодралась вместе с кожей.
— Еще раз вякнешь — по морде получишь! — злобно посулил он. Верхняя губа у него подергивалась, как у скалящейся собаки. — Понятно?
— Понятно… Попить дай!
— Обойдешься! Откуда ты про нас узнала?
— Да я ничего не знаю! Я журналистка! Просто…
— Не ври! — он хлестнул меня по лицу тыльной стороной ладони. — Отвечай! — снова занес руку.
— Я… ноутбук купила. Чужой. Там письмо было. Об остальном сама догадалась. Я журналистка, понимаешь, я…
— Я-асно, — протянул Аронсон, перебив меня. — А этот, в сумке, кто был?
Мне удалось наконец рассмотреть, куда его Гарольд укусил — оказывается, в ухо. Там до сих пор была видна запекшаяся кровь, но совсем немного.
Жаль, что немного! — не смогла я удержаться от злорадного чувства.
— Фретка.
— Из Африки дрянь какая-то, что ли? — вслух удивился он.
Я не хотела говорить, что на самом деле это всего лишь домашний хорек. Стоит Аронсону догадаться, что Гарольда можно выманить — на мясо, скажем — и… даже думать об этом было страшно, сразу вспоминалась вчерашняя лопата.
Но, похоже, на самом деле Гарольд его интересовал мало. Взглянув на сорванную с моих губ ленту, он отбросил ее в сторону — встал, взял со стола рулон и оторвал от него новый кусок.
— Послушай, но это же твой сын! Сын! — осмелилась сказать я. — Неужели для тебя деньги важнее всего?!
— С него не убудет! — огрызнулся Аронсон и, прежде чем я успела еще что-то сказать, снова заклеил мне рот.
Я была вынуждена молча смотреть, как он вытряхнул на стол все содержимое моей сумки, поворошил вещи — забрал кошелек, ключи от машины и пошел к лестнице.
Пить он мне так и не дал.
Стоило ему уйти, как Гарольд вылез из-за досок и снова принялся деловито рыскать по подвалу. Молодец он, сразу сообразил, что от этого типа нужно держаться подальше!
А я вот не сообразила…
Наверняка героиня любого боевика, случись ей оказаться в этом подвале, нашла бы уже десяток способов отсюда выбраться. Но мне ничего в голову не лезло — только то, как пить хочется, как голова болит и как неудобно и жестко сидеть на этом бетоне.
Вначале я смотрела, как хорек шныряет вокруг мебельной кучи и сует нос во все щели, потом глаза у меня стали постепенно слипаться. Все-таки я всю ночь не спала, а к холоду то ли уже притерпелась, то ли днем не так холодно было, как ночью…
Очнулась я от того, что Гарольд весьма чувствительно пробежал по моим ногам. Он хоть и легкий, но когда хочет — как слон топает.
Вскинула голову — он стоял совсем близко, выжидательно на меня глядя. А в зубах у него был… сотовый телефон! Мой собственный сотовый — со стола, наверное, стащил, куда Аронсон вещи из сумки вытряхнул.
Гарольд обожал воровать у меня сотовый — специально, чтобы я за ним погонялась и поотнимала. Носился с ним по дому, оборачивался с задорной мордочкой: «Ну поймай, поймай меня!» — и нырял куда-нибудь за диван. А потом, когда ему надоедало, бросал телефон где попало.
Мы оба знали, что это игра, но иногда я жутко злилась, когда приходилось аппарат из-под шкафа шваброй выгребать!
Вот и сейчас хорек решил, наверное, расшевелить меня: ну чего я целый день на месте сижу?! — и принес знакомую «игрушку». Я же смотрела на него, как на чудо, на ангела господня. Во мгновение ока во мне проснулась надежда: если у меня будет телефон, я смогу позвонить, позвать на помощь!
Гарольд нетерпеливо топтался возле моих ног, готовый в любой момент сорваться с места и удрать вместе с аппаратом. Этого нельзя было допустить ни в коем случае!
Эх, если бы я могла посвистеть! Он у меня приучен на свист прибегать и на плечо забираться — я его за это обычно сухим печеньем угощаю.
А может, другой похожий звук сойдет?!
И я взвыла, как могла тоненько и жалобно, мысленно умоляя его: «Миленький, ну пожалуйста, подойди ближе!» — со стороны это, наверное, напоминало собачий скулеж.
Гарольд от удивления наклонил голову, ушки встопорщил: что это со мной?! Я запищала еще жалобнее.
Он подошел ближе. В ответ я вдохновенно проскулила какое-то подобие вальса из «Спящей красавицы», закончив его на высокой ноте.
Возможно, тонкий ценитель музыки и счел бы эти звуки режущим ухо воем — но у Гарольда от восторга аж челюсть отвисла. Выронив телефон, он полез мне на колени, ткнулся носом в лицо: «Еще, еще давай!»
Я тут же прихлопнула аппарат ногами. Еще пару раз пискнула Гарольду, чтобы его совсем уж не разочаровывать, и заерзала, спихивая его с колен. Мне было не до него — предстояло решить еще одну непростую задачу: подтянуть к себе телефон, лежавший под лодыжками.
Как ни странно, справилась я с ней достаточно легко — легла набок и связанными ногами осторожно пододвинула аппарат: одно резкое движение, скользнет по полу, отскочит — и поминай как звали! В результате он оказался под коленями. Я перевернулась на другой бок и повторила маневр, на этот раз подтащив телефон коленями к животу.
Еще пара минут — и вожделенный аппарат лежал у меня перед самым носом! И только тогда я впервые задумалась: а дальше-то что делать?! Ладно, номер можно попытаться носом набрать (хорошо, что у меня простой аппарат, а не модный, с откидывающейся крышечкой) — но говорить с заклеенным ртом как?!
Увы, издаваемые мною сдавленные звуки едва ли могли сойти за членораздельную речь. Неплохо получалось лишь некое подобие «угу» или «ага» — звучало оно как «ы-ы», но при желании нетрудно было понять, что это знак согласия.
Негусто! Но делать нечего — нужно обходиться тем, что есть.
Для начала я нажала носом кнопку — экранчик послушно загорелся. Ага, получается!
Теперь — куда звонить? В полицию — бесполезно, услышав мое мычание, они просто повесят трубку. Нет, решила я, звонить нужно тому, кто хорошо меня знает — то есть Стивену. Он умный, он сразу поймет, что это я и что я попала в беду! Да и позвонить ему проще простого: его номер должен быть в «списке последних набранных номеров», я ему вчера вечером сообщение оставляла!
Я тщательно прицелилась и клюнула нужную кнопку — на экране высветился список. Теперь третий по порядку номер нужно выбрать — черт, телефон куда-то в сторону отъехал! — и слева кнопку нажать — «соединить». Как это просто пальцами делать — и как, оказывается, непросто носом!