Дима вскинул голову, и в глазах зажглось понимание.
— Он считает, что влюбившись, я начну помогать тебе, раз уж отказался делать это сейчас? — он развернулся, а потом вдруг шагнул к Соколовскому. Отобрал у него пакеты, отложил в сторону, и взял его лицо в ладони, заглядывая в глаза. — Влад… Помогать тому, кто этого заслуживает — хорошо. Помогать таланту пробиться — тем более. В этом нет ничего постыдного, если тот, кому ты помогаешь, готов работать. И я могу тебе помочь. Не потому, что эту неделю мы провели вместе, а это — моя плата. Просто потому, что ты — талантлив и этого заслуживаешь. И я спрашиваю тебя сейчас — тебе нужна моя помощь? Я не дам тебе рыбу, но я дам тебе удочку. Она нужна тебе?
— Не спрашивай меня об этом, — мучительно больно. И трудно даже дышать, не то что выдавливать из себя слова по капле. Стыдно. Стыд жжется кислотой, разъедает изнутри. Горчит на губах. Ему противно. Он сам себе противен. До омерзения. — Пожалуйста, не спрашивай. Не надо. Просто побудь со мной еще немного.
Дима только прикрыл глаза, прижимаясь лбом к его лбу.
— Я не понимаю тебя, Влад, — почти с отчаянием выдохнул он. — Но не хочу тебя терять. Мы вернемся к этому разговору, когда ты сам будешь к нему готов. А пока… Я здесь, Владик. Я здесь. — Поцелуй был полынно-горьким, словно отравленным. Хотелось орать, захлебываясь воздухом, но из груди рвался только всхлип.
Влад ласкал его губы, обнимая так крепко, будто он был единственным спасением, смыслом всей жизни.
Люблю тебя. Вот ведь как. Любил тогда, люблю теперь, и это изменится вряд ли. Достаточно было только увидеть тебя там, на съемочной площадке, чтобы снова захотеть почувствовать тебя рядом. Плевать что ты — Берг. Плевать, что по тебе сохнут, пред тобой преклоняются. Плевать на твои деньги, твою известность. Люблю тебя, Дима. Как же я тебя люблю.
Кто ты мне, Влад? А я тебе? Не друзья, но уже не любовники. Не страсть, не влечение. А что тогда? Скажи, скажи мне, Влад. Мысли в голове, как испуганные птицы, но ни слова в тишину комнаты. Только звук поцелуя. Жадного, неистового. Словно и не было этой недели, словно и не узнали они каждую родинку и каждый волосок на теле друг друга.
Больно.
Страшно.
Терять его…
— Влад…
— Я ведь не смогу проводить тебя завра, — вдох-выдох. На губах бьется пульс, а под ладонью чувствуется, как колотится в груди его сердце. И в глазах серебристый туман. — Почему в чертовых аэропортах столько людей?
— У меня VIP-зал, Влад, — улыбка Димы была почти жалкой. — Отдельная комната и отдельный выход к трапу. Но… наверное, лучше не нужно. Нет ничего грустнее, смотреть на то, как улетают самолеты.
— Улетают не самолеты, Дима, — Влад прижимал его к себе, нежно ерошил пушистые волосы и молился только об одном: чтобы Димка не увидел в его глаз слез. Слез, которые Соколовский старательно душил, прятал под ресницами. — Улетают люди. Люди, по которым потом скучают другие люди.
— Хватит, Влад, — почти взмолился Дима. — Пожалуйста, хватит. — Еще один поцелуй и еще. И шаг назад. Взгляд в сторону. — Мне нужно собрать вещи.
Влад кивнул, безропотно отпуская его.
— Я приготовлю что-нибудь… — Романтический ужин будет невыносим. Он чувствовал это. Всем собою чувствовал. Вот только сделать не мог ничего. Кроме как улыбаться и прятать взгляд. — Так что буду тебя ждать.
— Спасибо. Я скоро, — выпалил Дима и вылетел из квартиры, на ходу доставая телефон и вызывая такси. Плевать, что придется ждать, зато он успеет покурить и успокоиться. Почему у него такого ощущение, что он предает, бросает Влада? Они ничего не обещали друг другу, ни в чем не признавались. И оба знали, что эта неделя закончится, и им придется вернуться в их обычную жизнь. Да, знали. Вот только от ощущения этого не избавиться. Не получается.
Он не сможет стать обычным, уже поздно. И дело даже не в том, что такая вот «звездная» жизнь отравила его. А в том, что в нем слишком много всего — энергии, мыслей, желаний, амбиций. Он любит внимание, ему нравится ловить на себе восхищенные взгляды, и с этим ничего не поделаешь. И даже если сейчас он вдруг решит отказаться от всего этого ради того, чтобы остаться с Владом… Как быстро он превратится в брюзжащего, всем недовольного человека? И как быстро Соколовский сбежит от него подальше? Ответ слишком очевиден. А, значит… Пусть все идет, как идет. Они встретятся снова так или иначе, если им это суждено.
Габаритные огни, «шашечки» такси… И сразу столько дел в голове. Связаться с Андрэ, собрать вещи, отправить пару писем, просмотреть… прослушать… ЭТО его настоящая жизнь.
Влад за его отъездом наблюдал из окна. Прислонился лбом к холодному стеклу. Лучше бы небо над Москвой плакало дождем. Дождь, а не робкое солнце отражали все то, что творилось у него на душе.
Привычные дела. Проверить электронку, подтвердить свое участие в шоу, повесить на кухонную доску на магнитике несколько страниц текста, чтобы не спеша выучить. Заняться готовкой… Соус, салат, запеченное в духовке мясо. Ничто так не успокаивало нервы, как приготовление ужина.
Теперь он знал, как правильно сходить с ума. Достаточно только посмотреть вслед удаляющимся огонькам такси. Желтая машина, прилипшие к крыше кленовые листья и желтый свет осеннего солнца.
Влад мелко нарезал лук и уговаривал себя, что плачет от пекучего лукового сока, а не от того, что сегодня последний день Димки в его доме.
Время безжалостно. Как и правила жизни.
Сборы заняли у него больше времени, чем он думал. Пока Андре разбирался с оплатой и договаривался с доставкой вещей в аэропорт, Дима успел созвониться с Гельмом, уточнить кое-какие детали, послушать его тихое ворчание и наказ быть осторожнее.
Его обычная охрана должна была подхватить его у дома Влада и это — не обсуждалось. Дима только скривился, представив, как будет «рад» Соколовский, но спорить с продюсером было себе дороже. К тому же отпуск и, правда, закончился. А то, что он чувствовал себя сейчас еще более разбитым, так это только его вина. Гельм предлагал отдохнуть у океана, но Дима выбрал Влада. Значит, и расхлебывать все это ему самому.
Такси ждало его у выхода. Коротко кивнув охраннику, Дима нырнул в салон, назвал, было, адрес Влада, а потом передумал. Полчаса ничего не решат. А у него еще есть дело.
…Звонить в домофон снова не пришлось. Проскользнув внутрь подъезда, когда из двери вышел мужчина с собакой, Дима поднялся на седьмой этаж и нажал кнопку звонка, чувствуя себя донельзя странно.
Влад открыл быстро, точно специально стоял под дверью и ждал, когда же Димка позвонит. Отступил в сторону, пропуская его в теплый уют квартиры.
— Обед… ужин уже почти готов.
— Спасибо, — Дима снял свою кепку, небрежно отложил в сторону очки и тряхнул головой. — Может, я успею чем-то помочь? — Черт, он забыл забрать с собой те вещи, которые привез сюда, к Владу. А тащить в аэропорт пакет он точно не будет. — Похоже, кое-какие свои манатки я оставлю у тебя. Ты не против?
— Не против, — с улыбкой покачал головой Влад. Это как бросить в фонтан монетку. Чтобы вернуться. Обязательно вернуться снова. — Идем, поможешь сервировать стол. Все дела успел переделать?
— Я надеюсь, — Дима устало улыбнулся. — Знаешь, что я понял? Что, оказывается, зажравшаяся ленивая сволочь. Слишком привык к тому, что все делают за меня, а мне стоит только указание отдать. Тебе нужно было превратить меня в домохозяйку на эту неделю.
— Пффф…- Влад фыркнул, раскладывая на столе подложки. — Будем считать, что это происки твоей тонкой душевной организации. Творчество и бытовуха плохо сочетаются.
— Спасибо, что щадишь мое самолюбие, — хмыкнул Дима. — Вот только ты вроде как тоже человек творческий, однако «бытовуха» вполне тебе удается. Не рановато для ужина? Еще стемнеть не успело.
— А ты обедал? Или носился и забыл? Сигареты и кофе, твоя любимая диета, будет потом. А сейчас я намерен тебя накормить по-человечески, — Соколовский достал из шкафчика тарелки и вручил их Бикбаеву. — Давай, упражняйся.
— Ты кормил меня «по-человечески» всю неделю, Влад. У меня такое ощущение, что я ни в один концертный костюм не влезу. И Гельм меня по стенке размажет.
— Спорт у тебя тоже достойный был, — ничуть не смутившись, выдал Влад и принялся выкладывать в глубокую миску спагетти, а потом щедро залил их соусом и насыпал сверху тертого сыра.
— Угу, — отозвался Дима, с удовольствием вдыхая запах, поднимающийся от тарелки. — Зато все остальное время я тупо провалялся. Не скажу, что это мне не понравилось, но худеть все равно придется. Где у нас вино? Раз уж со свечами не вышло…
— Я решил его не охлаждать. Не хочу, чтобы потом твой Гельм на меня нависал, если вдруг простудишься или охрипнешь, — Соколовский поставил на стол откупоренную уже бутылку, и достал из шкафчика пару подходящих бокалов. — А то не даст тебе больше отпуска, и что мне тогда прикажешь делать?
— А он и сейчас бы не дал, если бы что-то не случилось, и ему не пришлось уехать, — проворчал Дима, возясь с оберткой. — Я, конечно, люблю его нежно, но не считаю лучше, чем он есть. Он требовательная сволочь, и отпуск бы я получил еще нескоро.
— То есть, скорее в отпуск выберусь я, чем ты? — Влад выгнул бровь и, поставив на стол глубокую салатницу с каким-то аппетитным салатом, сел на диванчик, наблюдая за Димкой. Каждый жест, взгляд, движение. Да, он будет отчаянно скучать. Наверное, даже еще сильнее, чем скучал когда-то.
— В точку, — Дима кивнул и протянул Владу бутылку. — Открывай.
Только ради того, чтобы снова увидеть Димку он готов пахать за троих. Но, кажется, именно это ему и предстоит. Ничего. Больше работы, больше известности, больше шансов на то, что его заметят на Западе и пригласят сниматься в Европу.
Влад вытащил пробку и аккуратно разлил вино по бокалам. Нежное белое с легким фруктовым ароматом и едва заметным осадком на дне.
— Ну, давай, предлагай тост.
— «За нас» — не оригинально. Но… за нас, Влад, — улыбка Димы была болезненной, но теплой. — Спасибо тебе за эти семь дней и за то, что я почти вспомнил, каким был когда-то.
Тот протянул руку и легонько растрепал длинную Димкину челку. Мелодично зазвенели бокалы.
— Тебе спасибо, Дим. Просто спасибо. За все.
— Чувствую себя героем какого-нибудь женского романа, — нарочито наигранно поморщился Бикбаев и сделал глоток. — Ммм… вкусно… — Хотелось говорить, говорить, только бы заполнить повисшую вдруг между ними странную неловкость. Не чужие уже друг другу, но… Странно это все. К тому же они и, правда, как в романе. Осталось только на колени встать и обещать ждать до гроба. Бред-то какой…
Дима выдохнул и поставил бокал на стол, попросив:
— Закрой глаза, мой хороший.
Влад послушно зажмурился. Ну, а что еще скажешь? Что хочется взять за руку, переплести пальцы, и смотреть, смотреть в глаза всю ночь? Заниматься не сексом, заниматься любовью, целовать, любить, нежить, срывать стоны с полных красивых губ?
Черт!!! Он любит Димку. Любит. До звездочек под зажмуренными веками.
Дима легко коснулся его сжатых пальцев, лежащих на столе, и встал. Обошел диванчик, достал из внутреннего кармана плоскую тонкую коробочку, открыл и поставил ее перед Владом. Никакого пафоса, ничего того, что могло бы… заставить Влада почувствовать ему обязанным. Небольшой кулончик из серебра высшей пробы в виде звезды и недлинная, но затейливого плетения цепочка.
— Открывай, — убедившись, что все лежит так, как надо, Дима чуть подался вперед и обнял Влада, прижимаясь грудью к спине и целуя макушку.
Пальцы Влада скользнули вдоль плетения, замерли на звездочке и дрогнули. Сердце пропустило удар, а потом ухнуло в пропасть, срываясь на совершенно безумный бег.
— Димка…
— Просто хочу, чтобы у тебя что-то осталось на память обо мне.
— Бикбаев, — тихим хриплым голосом сказал Влад.
Что же ты делаешь со мной, Бикбаев! Что же ты творишь! Ты же меня по кусочкам, по ниточкам на сувениры с собой. Всеми мыслями с собой, всеми желаниями. До последней капельки крови. До последнего короткого вздоха.
Тихий выдох щекоткой скользнул вдоль позвоночника.
Ты и так со мной, Димка. Даже если в Таиланд занесет, в Австралию или к черту на рога. Ты все равно со мной будешь. Во мне.
Рвется с губ безжалостно задавленное «Я люблю тебя».
— М.? Тебе не нравится? — что-то в голосе Влада заставило Диму отстраниться, отступить. И пожалеть о том, что сделал. Наверное, это было лишним. Совсем лишним. — Извини. Я дурак.
Влад обернулся к нему, поймал взгляд, понимая, что если Димка не разучился читать по глазам — все поймет. Почему-то казалось, что стоит только произнести эти три слова, и случится что-то непоправимое.
«Мне нравится», — говорил, кричал взгляд. — Мне нравится, ведь это ТВОЙ подарок. Но ты весь — не в вещах и не в подарках. Ты это то, что я буду беречь глубоко в душе и никому-никому не показывать».
Они дарили друг другу много разных поцелуев. Но только одним поцелуем Влад признавался в любви. Трепетно, жарко, будто не ласкал эти губы никогда.
А Диме было больно. Так больно, словно сердце сводило судорогой. Словно не ласкал его Влад этим поцелуем, а методично и не торопясь убивал. И не понять — почему вдруг так больно стало. И взгляд голубых глаз жжет. Что он сделал не так?! Где ошибся?! И разрывается душа на две половинки. Уйти, сбежать раз и навсегда. И остаться рядом, ласкать, нежить, доказывать, что дорог.
Дима отстранился, отвел глаза и потянулся к цепочке. Почему-то боясь поднять взгляд, надел цепочку на шею и слабо улыбнулся: