- О чем вы? – нахмурился д’Артаньян.
Вот оно! Он поддался, он заинтересовался – значит, скоро будет готов за нее жизнь отдать! Миледи вновь торжествовала, хотя на лице у нее было самое кроткое выражение.
- О чем я? Ах, господин д’Артаньян! Вы так молоды, но уже так умны! Разве стоит мне говорить что-то, если вы можете угадать все сами? Ведь вам достало ума и проницательности понять, какую ужасную интригу затеяла ее величество против собственного мужа! Потому вы приняли сторону своего сюзерена – не так ли?
Гасконец чуть наклонил голову – вроде бы не соглашаясь, но уже согласный с ней. И это позволило Миледи продолжить:
- Вы поняли ведь, что не его преосвященство опасен для вас, не так ли? Не он преследовал вас и вашу возлюбленную, а эта испанка!
- Но как вы оказались здесь?
- Я лишь надеялась предупредить ее об опасности, - вздохнула леди Кларик и, встрепенувшись, спросила. – Но, скажите, как она? Она, по крайней мере, жива?!
- Да.
- Благодарение Господу! – улыбнулась Миледи так, что не оставалось сомнения, что это – лучшая новость для нее.
«Это ненадолго, - думала она. – Скоро я и с этой галантерейщицей разберусь».
- Вас удивляет, что я радуюсь этому? – Миледи вновь обратила свое внимание на собеседника, пока предпочитающего отмалчиваться или отвечать общими фразами.
На этот раз он тоже промолчал. Но сейчас это было и не важно.
- Увы! А я молчать не могу, - вздохнула она. – Перед смертью принято исповедаться, не так ли? Мне не будет дарована эта милость – человек, который преследует меня, слишком ненавидит одно мое имя. Я стою на его пути к богатству – наследству брата…
По лицу гасконца она поняла, что эта история не очень интересна ему. То ли д’Артаньяну уже рассказали иную версию, то ли он вовсе не интересовался способами уничтожения родственников, но равнодушие его не было поддельным.
Зато, припомнилось Миледи, в Менге он бросал на нее весьма пламенные взгляды. Да и об этой мадмуазель Луизе пекся, как о родной. И это при том, что у него есть возлюбленная. Значит, молодой человек весьма горяч – впрочем, как все гасконцы.
- Все это неважно, - оборвала она саму себя, устало покачав головой, словно мирясь со своей участью. – Деньги… ах, если бы от них можно было отказаться, тем самым сохранив себе жизнь! Что может быть чудеснее, чем любовь? Быть рядом с любимым, слышать его дыхание… Поэтому я счастлива, что мадам Бонасье жива и здорова. Она будет с вами рядом, она позаботится о вас… когда меня не станет.
Д’Артаньян вздрогнул и впервые взглянул на нее без отвращения. Миледи же прижала ладонь к губам, словно коря себя за произнесенное, пытаясь остановить уже вырвавшиеся слова.
- Что вы хотите сказать? – хрипло спросил он.
- Я? – растерянно пробормотала леди Кларик, опуская взгляд и сглатывая будто бы подступившие к горлу слезы. – Ничего…
Она помолчала еще несколько долгих мгновений, а затем заговорила жарко, как говорят, прощаясь навсегда.
- Нет, я сказала, все же сказала! И должна сказать, потому что это мой единственный шанс произнести эти слова. Я люблю вас, д’Артаньян! Я любила вас с того самого первого взгляда. Я была в отчаянии, когда увидела, что вы помогаете испанке. И я была счастлива, когда вы встали на ту же сторону, что и я…. А потом я узнала, что у вас есть возлюбленная – и мое счастье стало величайшим горем! Но отныне я ухожу – навсегда. У меня больше не будет возможности даже просто увидеть вас.
Она судорожно вздохнула, отвернулась, пряча слезы, и заговорила уже тихо, обреченно.
- Да, перед смертью нужно каяться. Да, мне следовало бы просить вас отыскать мне исповедника. Но… Мне не в чем каяться, дорогой д’Артаньян. Я знаю, вам наверняка рассказали обо мне много ужасного. Мой деверь обвинил меня в убийстве своего брата, которого сам же отравил. Кто-то нашептал о клейме, не рассказав вам, как несправедливо я пострадала, получив его…
Миледи спохватилась, всплеснула руками:
- Ах, нет! Я не буду уподобляться им! Я не буду оправдываться, обвиняя других – Господь им судия! Я же уповаю на Его милость. Я даже счастлива, что уйду, видеть вас и не быть с вами – самая ужасная для меня кара!
Она поднялась, неуверенно шагнула ближе… и упала на колени перед молодым человеком.
- Простите меня, д’Артаньян! Простите! Я так люблю вас! – по щекам ее побежали слезы, вызванные жалостью к себе. – Простите мне мою слабость! Мои силы уходят на то, чтобы не умолять вас спасти меня. Нет, не бойтесь! Я не попрошу вас об этом – спасти меня значило бы пренебречь долгом дружбы, а он, я знаю, для вас превыше всего.
Миледи судорожно схватила руки молодого человека, прижалась к ним поцелуем, преодолевая его слабое сопротивление – уж слишком ошеломлен он был, чтобы противиться.
- Я прошу вас лишь об одном – помните обо мне, д’Артаньян! Хоть иногда вспоминайте…
Она торопливо оглядела себя, стянула с пальца перстень. Кольцо, подаренное ей графом де Ла Фер – как забавно, что именно им она хочет расплатиться за свою свободу. Вот и пришел его черед.
- Вот то немногое, что у меня осталось. Возьмите его, любовь моя! Молю, не отказывайте мне! Возьмите! Даже ваша любимая не будет против того, чтобы вы хранили подарок от той, которой уже не будет в живых. Прошу, берите! И помните обо мне!
Д’Артаньян, не в силах больше видеть ее слезы, слышать ее мольбы, схватил кольцо и, едва передвигаясь, выскочил за дверь.
Что правда из того, что он услышал?
Гасконец в задумчивости надел подаренный перстень.
А какая разница, что правда? Разве сможет он спокойно спать теперь? Разве не будет к нему являться напоминание об этой женщине, которая рыдала, признаваясь ему в любви?
***
Атос перенес девушку на кровать. Ее сильно лихорадило – Лиза провалилась в сон почти немедленно после выпитого противоядия, но поднявшийся жар говорил о том, что она по-прежнему находится между жизнью и смертью.
Прибывший наконец лекарь после осмотра растерянно предложил сделать клизму. Граф отрицательно покачал головой – это было бы, пожалуй, вовремя, если бы врач пришел раньше. Сейчас Атосу казалось, что следует подождать действия противоядия.
- Ну, тогда я не могу задерживаться, - поджал губы лекарь, всем видом демонстрируя недовольством тем, что он тратит время на больную, которую лечить его методами отказываются.
- Вот вам за труды, - граф равнодушно бросил небольшой кошель.
Выражение лица лекаря немедленно изменилось на самое учтивое.
- Если ваша милость все же пожелает, вам следует только позвать, - низко кланяясь, он пятился, пока не вышел за дверь.
Так прошел весь день, вся ночь и следующий день тоже начинал клониться к закату. Атос не покидал комнату девушки, впервые за все время забыв о вине, забыв обо всем, что происходило до того. Его даже не интересовало, поймали ли уже Миледи или нет. Сейчас он знал, что если ее еще и не нашли, то очень скоро он найдет эту тварь сам – и лично сделает все, чтобы на этот раз окончательно избавить от нее мир.
Единственная мысль, занимавшая графа, была о том, что она заставила его принять противоядие – а потому не может, не вправе уйти. Это она выбрала жизнь только с ним. Разве же будет справедливо, если ему придется жить без нее?
Мишель принесла обед, к которому граф едва притронулся. Она же попыталась намекнуть, что не пристало взрослому мужчине находиться в комнате незамужней девушки, пусть и больной, но на это Атос вовсе не обратил внимания.
Пожалуй, надо все же вызвать лекаря, думал он. Ждать больше глупо, можно вовсе погубить Луизу.
Граф встряхнулся, поднялся с кресла, придвинутого к кровати девушки… и услышал шаги на лестнице – кто-то направлялся к комнате Луизы.
========== Глава 22, о ценности жизни ==========
Д’Артаньян, сам не свой, посчитав за лучшее оставить Миледи на вернувшегося лорда Винтера, поспешил в гостиницу.
Здесь он немедленно направился к Констанции, но очень скоро понял, что зря сделал это. Молодая женщина была рада его появлению, но ее горячая любовь была слишком внимательным зрителем - это чувство будило в ней ревность, поэтому уже после нескольких фраз мадам Бонасье задала неприятный для него вопрос:
- Д’Артаньян, что с вами? Вы не рады мне?
- Нет! Что вы! Как вы могли такое подумать, Констанция! – горячо возразил молодой человек, сам понимая, что лжет.
Но объяснить свои чувства он сейчас не смог бы. Как выразить, что его гнетет? Он может стать помощником палача для той, что его любит.
- Я просто волнуюсь за Атоса, - слукавил гасконец. – Вы видели его? Что с ним? Что с мадемуазель Луизой?
- Почти не видела, - покачала головой мадам Бонасье. – Господин Атос не покидает спальню Луизы, пока ей так и не стало лучше. Я молюсь за нее, но… Мне страшно, д’Артаньян, мне кажется, ее нельзя спасти.
- Д-да, - пробормотал молодой человек. – То есть, нет, конечно, нет! Она выживет, вот увидите!
Он помедлил и, попросив прощения, откланялся, сославшись на то, что желает сам все увидеть и поговорить с другом.
Второе было правдой, ему было необходимо поговорить с Атосом, хотя рассказывать все, что произошло в домике на берегу Лис, ему не хотелось.
***
Заслышав шаги за дверью, Атос поднялся, посчитав, что лучше говорить с гостем в стороне от кровати девушки. Когда же на пороге появился д’Артаньян, мушкетер, хоть и устало, улыбнулся другу.
- Итак?
- Мы нашли ее, - немедленно отозвался гасконец. – Нам помогли люди графа д’Орбье. Ей не удалось скрыться.
Молодой человек подошел ближе, садясь за стол неподалеку от окна – попытка оказаться хоть в слабом свете, полумрак комнаты давил на него, ему даже подумалось, что это может быть причиной болезни Луизы.
- Что решил милорд?
- Он попытался узнать у городского судьи свои полномочия. Как я понял, у него нет никаких прав.
- Значит, лорду Винтеру будет нужно тайно вывезти ее из Франции, - медленно кивнул Атос. – Если, конечно, у него не будет доказательств ее вины, чтобы наказать преступницу здесь.
- Полагаю, судьи могут оказаться глухи к его воззваниям, - д’Артаньян постарался говорить равнодушно, показывая, что мало заинтересован сам в том, что говорит. – Миледи умеет убеждать в своей правоте.
- Наверное, вы правы…
Атос, приблизившись к другу, теперь не сводил взгляда с кольца с сапфиром на пальце д’Артаньяна.
- Значит, это правда, - прошептал граф.
- Атос, что-то не так? – нахмурился гасконец – разговор принимал странный оборот, это мешало ему высказать то, что волновало его самого. Заметив взгляд друга, д’Артаньян понял, что последуют вопросы и теперь пытался придумать на них ответы. – Вы смотрите на это кольцо?
- Да, - глухо отозвался Атос. – Оно… оно напоминает мне одну фамильную драгоценность.
- Прекрасное кольцо, не правда ли? – гасконец попытался тянуть время.
Откуда у него могло взяться такое? Ну, скажем, это подарок графа д’Орбье. Да, это лучшее, что можно придумать. Верный придворный короля был так признателен за помощь в поимке преступницы, что подарил перстень.
- Великолепное! – мрачно усмехнулся Атос. – Я не думал, что на свете существуют два сапфира такой чистой воды. Это подарок?
- Да.
- Миледи?
Д’Артаньян замялся, не решаясь лгать на такой прямой вопрос. С Атосом всегда было трудно: слишком честный с другими, он всегда ждал столь же честного ответа. Портоса и Арамиса, считавших лукавство и хвастовство не пороком, обманывать было легко. Но не Атоса…
- Я не уверен, что вправе говорить, - осторожно начал гасконец, пытаясь уйти от прямого ответа.
- Вы получили его от Миледи, - глухо произнес Атос тоном, не допускающим возражений, в своей правде он был уверен.
- Вы угадали, - вздохнул д’Артаньян. – Она уверяла меня, что любит. Атос, не подумайте, что я согласился ее спасать!
Мушкетер молчал, думая о своем.
- Атос, поверьте, она даже не просила меня ни о чем подобном! Она попросила меня его взять, как память о ее чувствах. И только!
- Покажите-ка мне это кольцо, - вдруг произнес тот.
Гасконец безропотно снял перстень и протянул другу. Тот, осмотрев внимательно, ненадолго примерил на безымянный палец – кольцо сидело идеально.
- Значит, это оно… и это она, - произнес он отрешенно.
- Вам знакомо это кольцо? – удивился д’Артаньян.
- Смотрите.
Атос протянул перстень гасконцу.
- Я не проверил только одно… Посмотрите вы. На одном из граней сапфира небольшая царапина, причиной был один случай…
Д’Артаньян поднялся, подошел к окну, чтобы лучше разглядеть кольцо. Царапина и в самом деле была. И теперь гасконец терялся в догадках, как могло оказаться, что Атосу знаком этот перстень.
- Но от кого же вам достался этот сапфир, Атос? – спросил он, понимая, что, откуда бы ни был другу знаком перстень, он несомненно принадлежал ему какое-то время. И лучше спросить сразу о главном.
- От моей матери, которая, в свою очередь, получила его от мужа, - отрешенно говорил Атос. – Как я уже сказал вам, это была старинная фамильная драгоценность… и она никогда не должна была уходить из нашей семьи.