Здесь и происходит переход от теизма, при котором верят в Бога, церковь и предание, к деизму, где верят только в Бога, но не верят в церковь и предание. Но «бог», в которого верят изолированно от Откровения, церкви и предания, это, в каком-то смысле, «другой бог». Поэтому деисты говорят о «боге философов» или о «личном боге». Это «бог» логических заключений, рациональная философская гипотеза, «бог» не онтологический, но гносеологический.
И лишь став предварительно такой гносеологической абстракцией, «бог» деизма был упразднен в атеизме, когда на его место были предложены другие гносеологические гипотезы. Атеизм, таким образом, логически вытекает именно из деизма и ему наследует. Напрямую с теизмом он никак не взаимодействует.
Атеизм как явление Нового времени является результатом развития теории познания, оперирующей с картезианским и посткартезианским дуализмом, где на первых порах деизм признается. Более того, Декарт постоянно обращался к «богу» для решения проблем, возникавших на путях его философствования. Атеизм, строго говоря, надо было бы назвать «адеизмом», так как в нем акцент падает на отказ именно от «бога философов», а не от «Бога церкви», так как едва ли можно перейти напрямую от теизма к атеизму, от веры в Бога и церковь к неверию ни в Бога, ни в церковь, минуя стадию веры в «бога» без церкви.
Очень важно понять, что цепочка «теизм-деизм-атеизм» характеризует с точки зрения парадигмального анализа не симметричные перемены. Переход от теизма к деизму лежит строго на границе перехода от премодерна к модерну, и этот переход фундаментален. Переход от деизма к атеизму осуществляется внутри парадигмы модерна и не несет в себе тех фундаментальных сдвигов, которые возникают при переходе между парадигмами. В деизме происходит самое главное, а атеизм лишь доводит до логического конца те тенденции, которые деизм формулирует со всей решительностью и резкостью. Для постижения сущности философии и гносеологии Нового времени вопрос «деизм или атеизм» не принципиален. На практике мы видим, что атеизм получает все более широкое распространение, но всякий раз новое обращение к деизму всегда возможно — мы знаем, что на личном уровне некоторые ученые (в частности, Альберт Эйнтшейн) верили в «бога». Но вот чего точно не возможно, это обращению к теизму, т.е. к вере в церковь и в учение церкви. Гносеологическая парадигма модерна индифферентна к «личному богу», к «богу философов», но к Богу церкви, Богу, вера в которого требует веры в догматы и истины предания, она непримирима.
В частности, по этой причине Новое время напрямую сопряжено с распространением протестантизма, так как эта разновидность западного христианства представляет собой нечто промежуточное между особой редуцированной версией теизма (протестанты чаще всего все же признают церковь и некоторые церковные правила и догмы) и деизмом (протестанты настаивают, чтобы между человеком и Богом не было посредников — в первую очередь, в лице сакральных институтов, среды предания и теоретических незыблемых религиозных истин).
«То, что стало, перестало»
Здесь вскрывается одно очень важное обстоятельство, с которым мы уже сталкивались и будем сталкиваться на протяжении всего курса. Модерн, будучи философской программой, имеющей строго деструктивную ориентацию, направленную против парадигмы премодерна со всеми возможными ее вариациями, доподлинно существует только в борьбе (отсюда тезис о «европейском нигилизме Ницше»). Отрицание имеет смысл, содержание и самостоятельное бытие только пока, есть что отрицать. Как только отрицать больше нечего, отрицание теряет смысл и прекращает быть отрицанием, а если сущность явления состоит только в отрицании, то это явление прекращает быть.
Парадигма премодерна утвердительна, поэтому в отношении нее действует противоположное правило: она есть утверждение (в пределе — всеутверждение) и в автономном режиме, безотносительно чего бы то ни было внешнего, она всегда есть сама по себе. Если ее не трогать, она будет всегда.