— Сегодня здесь будет человек, который велел тебя разыскать, привезти сюда и держать, пока он сам сюда не приедет... А тебе совсем не было интересно, почему Толян твою квартиру навещал? — вдруг спросил он, и я про себя чертыхнулась. Надо было бы сообразить... Но уж больно я вчера взъелась. Как бы выкрутиться? Но в голову ничего не идет. — Если бы спросили меня, я бы сказал, что ты в курсе... Но вернемся к нашим баранам! Дело зашло слишком далеко, столько дернуто людей, что остановить ничего нельзя. И еще. Я понимаю, что ты относишься ко мне... ты мне не веришь, и это, по совести, правильно. И уговаривать тебя сейчас довериться мне смысла нет, так?
Конечно, так, как бы мне ни хотелось поверить Расулу, в самом дальнем уголке моего черепа сидел небольшой червячок, который постоянно спрашивал: а ты в этом уверена? Предела людскому коварству нет, а я у себя одна.
— Только послушай доброго совета: гонор свой попридержи. Это, во-первых. Знаешь ли ты о том, о чем тебя будут спрашивать, или нет, не суйся очертя голову, подумай, прежде чем ответить. И запомни, чем меньше интереса к тебе останется, тем меньше у тебя шансов. Я тебе, может статься, помочь не смогу, я сделаю все, что от меня зависит, но еще раз прошу, подумай, прежде чем что-нибудь сделать. Молчишь, как деревянная... Вот ведь... Пойми ты, дура, о том, о чем я догадался, и другие догадаться могут. Только убеждать уже будут не тебя, а ты... Это ведь через тебя прошло, Алевтина? И зачем ты в это влезла? Да, что уж говорить!
Правда это была или нет, но Расул, похоже, на самом деле разволновался. Махнув на меня рукой, он нахохлился в кресле, подперев подбородок кулаком и нервно стуча пальцами по колену. Сознаюсь, его взволнованная речь меня здорово проняла, к тому же казалось, что Расул говорил весьма искренне. Более всего мне не нравились намеки на мое безрадостное будущее. На языке вертелся вопрос: с кем же именно мне предстоит встретиться? Если бы Расул счел нужным, то сказал бы, он же ограничился туманным «человек, который...». Оттого, что я его знаю? Или потому, что его имя мне ничего не скажет? Кто-то из моих клиентов? Последнее время неприлично богатых людей в галерее отиралось такое множество, что порой казалось, словно они соревнуются между собой в приобретении как можно более дорогого и редкого. Кто это может быть? Ковальский Аристарх Игоревич? Вряд ли. Солонин... Нет. Борзунов Семен Иванович? Кошеленко? Кто же?
— Расул! — позвала вдруг я и сама себе удивилась. Это произошло как-то помимо воли, само собой.
Расул вскинул голову и откликнулся:
-Да?
— Послушай, скажи мне, пожалуйста... Там, в аэропорту... Со мной были... В общем, ты понимаешь. Что с ними?
— В аэропорту? — Он удивился. — Ах, это... И что?
— Где они?
— Не знаю... Может, дома, может, еще где. Правда, не знаю.
— Да?! — обрадовалась я. — Сюда их не привозили?
— А на кой черт они здесь нужны?
— И правда... — прошептала я. — Спасибо!
Он покачал головой, словно хотел сказать, что не о том я сейчас думаю. И был, наверное, прав.
— Вот и они! — сказал вдруг Расул, вскинулся и подошел к открытому окну.
Я услышала шум подъезжающих машин и возбужденные голоса: дом встречал своего хозяина. Расул закрыл окно и повернувшись ко мне, посоветовал:
— Тебе лучше быть готовой. И... это... понарядней, что ли...
Он быстро вышел, даже не потрудившись запереть меня на ключ, бежать отсюда сейчас было бесполезно. Стараясь унять противное дрожание конечностей, я направилась в ванную, прихватив с собой всю свою косметику.
Через сорок минут я была готова встретиться с самими Люцифером. Покинув ванную в полной боевой раскраске, я извлекла из чемодана воздушное белоснежное платье, которое с таким трогательным энтузиазмом мне помогал выбирать Антуан. Взглянув на него, я сразу вспомнила о Виталии. В груди тоскливо екнуло и загорчило. Да, не всем еще сестрам по серьгам я здесь раздала, но уж, видно, не судьба. Я встряхнула платье, оно немного помялось, и я занялась приведением его в порядок. Вскоре я с удовольствием любовалась результатом своих трудов. С обувью было сложнее: подходящие к платью босоножки остались в машине у Юльки, в чемодане же были только лодочки голубого цвета на огромной шпильке. Их я из чемодана не доставала, потому как не могла придумать, с чем надеть. Теперь же выбирать не приходилось, другой обуви не было, если не считать спортивных тапочек на шнурках. Я утешила себя тем, что девяносто девять процентов мужчин разбираются в подобных мелочах ничуть не лучше, чем свиньи в апельсинах. Так что шанс произвести первое хорошее впечатление остался, а там посмотрим.
«Первый пробный пошел!» — скомандовала я про себя, дверь открылась, и показался парень, толкающий перед собой мой завтрак. Он поднял на меня глаза, я ему улыбнулась, он открыл рот и замер. «Второй пошел!» — подтолкнув парня в спину, в комнату вошел Расул, посмотрел на меня, и я зафиксировала в отчете, что результат второго опыта идентичен первому. Я осталась довольна, кое-что мы еще могем! Первое замешательство прошло, мужчины взяли себя в руки, я прокашлялись. Я с трудом удержалась от смеха. Парень суетливо подкатил ко мне столик и молча исчез, а Расул одобрительно качнул головой и сказал:
— Да!.. Волнуешься? — Я кивнула, он хрустнул костяшками пальцев и прошелся передо мной. Было похоже, что он тоже волнуется, и это было плохо, потому что я знала, сейчас начну трястись за компанию. — Кофе, что ли, выпей...
Я послушно взяла блюдце, чашка на нем мелко тряслась, кофе в ней тоже волновался, одним словом, мы друг друга понимали.
Внезапно дверь широко распахнулась, на пороге появился Никола. Я от неожиданности едва не пролила на себя кофе, но в последнее мгновение исхитрилась пристроить его на столик. При мысли, что могла вылить кофе на платье, я похолодела и, думаю, даже поседела. Хороша бы я была!
— Пойдем со мной! — не церемонясь особо, Никола поманил меня пальцем.
Я равнодушно отвернулась, Расул сказал небрежно:
— Ладно, я ее отведу...
— Да я сам отведу, — Никола снова глянул на меня. -Ну, я жду!
— Ты забыл сказать «пожалуйста». — Я скорчила Николе улыбку, и, по-моему, она ему не понравилась.
— Я думаю, — сказал он, лениво растягивая слова, — у нас еще будет время сказать друг другу все, что мы не успели сказать.
Он улыбнулся во всю ширь, а Расул нервно сглотнул, кадык его дернулся, он торопливо поднес кулак ко рту и кашлянул.
— Никак простыл? — с издевательской заботой осведомился Никола. — Что-то ты все утро кашляешь.
Расул усмехнулся и протянул мне руку:
— Пошли!
Деваться было некуда, я мило улыбнулась и встала. Расул взял меня за руку; глядя на это, Никола демонстративно хмыкнул, повернулся и пошел, не оглядываясь. Мы направились вниз, все ниже и ниже, я подумала, что идем мы не иначе как в подвал. Расул держал меня крепко, рука его была горяча, но странным образом действовала успокаивающе. Наконец мы двинулись по узкому длинному коридору, здесь я точно не бывала. На полу красная ковровая дорожка, на белых стенах — гравюры в красных рамках. Заканчивался коридор массивной черной дверью.
Когда мы подошли ближе, дверь стала медленно открываться. Никола остановился, Расул больно стиснул мне пальцы, словно напоследок пытался передать часть своей силы духа. Я благодарно пожала в ответ его руку и, не оглядываясь, направилась вперед. Шагнув за дверь, я очутилась в полной темноте, дверь за мной немедленно закрылась, я не двигалась, дав слово держать себя в руках независимо от того, что увижу или услышу. Тьма была кромешная, угадывалось лишь то, что комната большая и, вероятно, узкая. Но вот впереди появился тусклый свет, он становился ярче, на не настолько, чтобы можно было оглядеться.
Итак, загорелся тусклый свет, осветивший часть oгромного письменного стола и стоящий к нему торцом длинный стол для приглашенных. Я находилась как раз у другого eго торца. Комната действительно была вытянутой, боковые стены представляли собой книжные стеллажи, верх комнаты и потолок тонули во мраке. Свет от лампы был направлен на столешницу так, что виден был только роскошный письменный прибор с медным всадником и часами, в замысловатой подставке блестел золоченый нож для бумаг, пепельница, сделанная в виде гнезда орла. Слева от этого великолепия находилась вместительная шкатулка для сигар. В темноте за столом вдруг произошло какое-то движение, в круге света показались холеные мужские руки, их обладатель неторопливо потянулся к шкатулке, открыл ее, на темной крышке полированного дерева ослепительно блеснул замысловатый вензель. Я на мгновение вытаращила глаза и с удовольствием села бы, но рядом не наблюдалось стула. Проклиная свою невнимательность, глупость, лень и множество всяких других отвратительных качеств, я закусила губу с досады. Вместо того чтобы с открытым ртом разглядывать содержимое серого замшевого мешочка, ты посмотрела бы на сам мешочек ,а еще немного пошевелила бы при этом мозгами, цены бы тебе не было. И ты не тряслась бы здесь, словно последняя овца, а сидела бы дома и пила чай с баранками. Виталий, Антошка, баба Глаша... Все это в одно мгновение пронеслось в моей бестолковой головушке, но чего уж теперь!
— И все-таки это вы! — раздался знакомый голос. — Признаться, до последнего мгновения сомневался, думал, может, совпадение?
— Вот если бы вы, Лев Юрьевич, еще объяснили мне, что здесь с чем совпадает, была бы вам очень признательна!
Я решительно направилась к ближайшему стулу, с грохотом выдернула его из-под стола, развернула и села, стараясь по возможности гневно сверкать глазами.
— Алевтина Георгиевна, дорогая, конечно, это вы! — Лев Юрьевич Гречанин, прозванный в кругу деловых людей Крокодилом, восторженно взвыл и всплеснул руками. — Хороши, словно ангел небесный, сколько мы с вами не виделись, а вы еще похорошели, просто глаз не оторвать!
— Страшно этим тронута! — грубо оборвала я его, — В чем дело, Лев Юрьевич?
Да это я хотел у вас спросить, Алевтина Георгиевна. Что за недоразумение такое? Вы уж не откажите в любезности, объясните ради бога!
Мне было известно, что валять дурака Лев Юрьевич может ничуть не хуже, чем я. Но, сказать по чести, я была сейчас почти что в трансе. И если вы позволите мне оставить на пару минут Льва Юрьевича вместе с его дешевыми трюками, попробую объяснить, что к чему.
Однажды Андрей Дмитриевич появился в комнате и озабоченно сказал:
— Алевтина, завтра в люди (это любимое его выражение), надо выглядеть, поедем, посмотрим чего...
— Андрей, — попробовала я договориться, — у меня, честное слово, все есть, я скомбинирую, никто и не догадается, что я в этом уже была. Не могу я сейчас, мне некогда, поверь мне.
— Послушай, Аля, — терпеливо сказал мой супруг, глядя на меня, как на маленькую, — оставь ты эти плебейские замашки, умоляю! И про галерею твою я больше слышать не могу. Абрамович твой языком чешет да тебя везде подставляет, а ты как дурочка за спасибо рада стараться!
— Семен Абрамович не чешет языком! — обиделась я за нашего старинного семейного друга. — Он человек порядочный и честный, таких еще поискать! И ко мне он относится...
— Да, да, я все помню, — досадливо вздохнул Андрей, — бог с ним. Все равно, не упрямься, одевайся, я тебя в машине жду!
Почти все наши споры кончались подобным образом, но не ругаться же в самом деле из-за ерунды! Хочет муж жене подарок сделать, за что ж его осуждать? Через час мы вошли в самый престижный ювелирный салон столицы. Узрев нас, менеджер едва не скончался от счастья, радуясь так, словно своим приходом мы спасли ему жизнь.
— Ну, выбирай, Алевтина! — улыбаясь, Андрей Дмитриевич широким жестом окинул прилавки.
Менеджер попытался усадить меня в кресло у столика, чтобы приносить украшения туда, но такие покупки были для меня пыткой, я предпочитала разглядывать витрину столько , сколько мне захочется, и чтобы ко мне не лезли с ненужной помощью. Поэтому я решительно отодвинула услужливого зануду и подошла к прилавку.
Но вот за нашими спинами звякнул дверной колокольчик, менеджер издал радостный вопль, охрана подобралась, а мы с Андреем оглянулись. Я увидела входящего в магазин импозантного мужчину лет пятидесяти, он улыбался, и зубы его сверкали, подобно жемчугу. Абсолютное большинство женщин тотчас же признали бы его интересным и даже больше. Я тоже отдала должное благородной седине и не менее благородным манерам.
— О, — с порога обрадовался посетитель, — Андрей Дмитриевич! Как приятно видеть тебя в добром здравии!
Мой супруг откликнулся с не меньшим воодушевлением. Я даже заинтересовалась, не кинутся ли они друг другу на шею. Не кинулись, но руки друг другу трясли долго. Счастливый менеджер едва не смахивал слезы умиления, наблюдая за встречей клиентов. Он сразу понял — сейчас начнется соревнование. Через пару минут я была представлена Льву Юрьевичу, он зашелся длинным комплиментом, я восторженно улыбалась и тосковала, опасаясь, как бы такая радость не вылилась в длительные дружеские посиделки в ресторане. Но, как позже выяснилось, любили Лев Юрьевич с Андреем Дмитриевичем друг друга не больше, чем кобель палку, так что волновалась я зря. Просто в тот момент я этого не знала. Решив, что правила приличия соблюдены, я вежливо кивнула Льву Юрьевичу и переместилась в дальний угол магазина. Рассматривая золотые броши, увидела очень милую вещицу: вытянутая тонкая веточка черемухи, необычайная работа, не перегруженная ни изобилием камней, ни лишними злотыми граммами. Ветка казалась живой. Я обрадовалась. Мужчины к тому времени закончили обсуждение своих важных деловых вопросов, Андрей повернулся ко мне и спросил ласково:
— Ну, Алевтина, приглядела чего?
Возле него сиротливо маялся бледный менеджер, выглядел он несчастным, потому что явно рассчитывал на покупку раз в пять дороже.
— Да, Андрюша, посмотри! — радостно позвала я.
Муж, заметив, что я отираюсь у дальнего прилавка,
улыбку с лица убрал и двинулся ко мне явно недовольный. И более всего, я думаю, огорчало его то, что Лев Юрьевич двинулся за ним как приклеенный, бормоча что-то о том, что у его сестры юбилей и я, безусловно, должна помочь ему сделать хороший выбор.
— Вот! — ткнула я в витрину пальцем, менеджер с ловкостью фокусника извлек брошь, а Андрей Дмитриевич побледнел.
— И... — сказал он, повертев ее в руках, нашел цену и едва не скончался, — и это тебе нравится?
Я, почувствовав собирающиеся над моей головой тучи, обреченно кивнула, уже поняв, что в присутствии постороннего человека брошь эту мне не видать как своих собственных ушей. Андрей Дмитриевич огорчился. С улыбкой смертельно уставшего человека он сунул брошь в руки менеджера и молча направился к центральной витрине, туда, где, сверкая и переливаясь, притаились бриллиантово-сапфировые монстры. Менеджер радостно перевел дух, бросил на меня победный взгляд и пулей бросился к Андрею Дмитриевичу, который уже указывал на какую-то вещь. Я готова была спорить, что это самое дорогое изделие во всем магазине. Лев Юрьевич передвигался по магазину рядом с моим мужем, они что-то обсуждали, качали головами и улыбались. Но иногда Лев Юрьевич бросал то на меня, то на мужа заинтересованные косые взгляды, и мне показалось, что он понимает, в чем дело, и над нами посмеивается. Разозлившись на него за несвоевременное появление, из-за которого сорвалась покупка единственной за долгое время приглянувшейся вещи, я мстительно усмехнулась. Подплыв к мужу и убедившись, что приобретается очередной двухсотграммовый отвес на шею, я разразилась воплями восторга и, ткнув пальцем в брата-близнеца этого изделия, дурным голосом запищала:
— Лев Юрьевич, смотрите, какая красота! Вы должны непременно купить это колье вашей сестре, ей должно понравиться!
Лев Юрьевич сначала выкатил на меня изумленные глаза, потом заморгал, а я продолжила:
— Да это же совсем недорого, для родной сестры нельзя жалеть. А в юбилей и совсем грешно!
Смекалистый менеджер уже вывалил товар на прилавок, расхваливая неземную красоту и изысканность изделия. Растерявшийся Лев Юрьевич, чтобы не ударить лицом в грязь перед моим супругом, заикаясь, попросил колье упаковать в футляр. На меня он косил с испугом и, должно быть, раскаивался, что не заглянул в магазин часом позже. После чего, расшаркавшись, мы одновременно покинули магазин, Андрей Дмитриевич довольный, а мы с Львом Юрьевичем — несчастные. Итак, наше знакомство ознаменовалось обоюдной неприязнью: Лев Юрьевич убивался по огромным деньгам, выложенным сдуру под моим натиском, а я — по веточке черемухи, странным образом запавшей мне в душу. На обратной дороге муж, конечно, сделал мне внушение, пояснив, что за столько лет я могла бы запомнить, что являюсь своеобразной визитной карточкой супруга, и, увидев на мне такую безделушку, люди могут подумать, что дела его идут из рук вон плохо. Он жил по законам своего мира. Сейчас мне кажется, что именно этот вечер и стал отправной точкой длинной цепи событий, прервавшихся ненастным осенним днем словами:
— ...на основании... Ваш брак расторгнут...
Но случится это еще не скоро, а через неделю после моего знакомства с Гречаниным Львом Юрьевичем за ужином муж вдруг вспомнил и воскликнул: