Я должна была отдернуть руку. Было правильно сделать это и грешно не сделать. Но я не хотела, и впервые в жизни, никто не мог приказать мне сделать наоборот. Сегодня я была под командованием Кая, и должна делать то, что он желает.
Кай напрягся. Я осознала его удивление на то, что я позволяю это запретное прикосновение. Мой пульс был таким же быстрым, как трепетание крыльев колибри, и дрожь возбуждение прошла по моему позвоночнику сверху вниз.
Затем взгляд Кая встретился с моим, след от улыбки до сих пор украшал его лицо. Он вытянул свободную руку и медленно и нежно коснулся моих губ, и затем сказал:
— Чертовски хороший вид, сладкие щечки.
— Что... что? — спросила я, когда он убрал руку с моего лица.
— Эта потрясающая гребаная улыбка. Я не видел, чтобы ты улыбалась за все время в лагере.
Моя улыбка исчезла, и я сказала:
— Потому что у меня не было причин для улыбки.
Кай начал гладить тыльную сторону моей кисти.
— Тогда давай найдем причины, Ли. Не оправдывайся за дерьмовую жизнь. В этом нет ничего сложного. Тебе не нравится что-то — найди то, что будет нравиться. Если не нравится находиться с кем-то рядом — держись, бл*дь, подальше. Хочешь изменить жизнь — так подними свою задницу, сучка, и, бл*дь, измени ее.
Кай длительное время сжимал мою руку.
— Я знаю, что ты не чувствуешь, что принадлежишь к клубной жизни, но ты также не даешь никому помочь тебе в этом. Ты держишь себя в комнате, как в клетке, горюя по тому, что ушло и никогда не вернется. Ты чертовски несчастна, но ты даже не пытаешься все исправить. Никто из братьев не причинит тебе боли, и если ты будешь придерживаться определенных правил, навещающие братья и кочевники не получат и шанса. Ты осуждаешь Мэй, что она нашла в себе смелость оставить что-то, что она считала чертовски испорченным, и ты, бл*дь, убиваешь ее, отказываясь от помощи и даже от ее признания.
— Понимаю, ты считаешь нас грешниками, но мы грешники, которые всегда защитят тебя. Твоя сестра Мэй — старуха Стикса, и это значит, что ты под защитой клуба. И мы не относимся плохо к людям, которых пустили к себе. Поэтому, бл*дь, просто попытайся сгладить ситуацию. Я хочу сказать, бл*дь, я никогда не унываю, люблю свою гребаную жизнь, но смотря на тебя через окно каждый вечер, когда ты такая чертовски несчастная и смотришь на нас, будто мы демоны, мне даже хочется порезать себе вены. И должен сказать тебе, что я чертовски красив, чтобы умереть!
Тупая боль пульсировала в моем животе, как будто я получила резкий удар. Я опустила голову, хотя ничего не могла с собой поделать и с неохотой улыбнулась на его шутку.
Он был прав. Он был слишком красив, чтобы умереть.
Кай поднял мою голову и вынудил меня посмотреть на него.
— Я не знаю всего, что эти гандоны сделали с тобой, но знаю достаточно, чтобы понимать, что ты не собираешься доверять людям, что ты чертовски запрограммирована бояться всех, кого Пророк Педро сказала тебе избегать, но попытайся, Ли. Просто попытайся.
Слезы наворачивались на моих глазах, когда я размышляла о словах Кая. У меня не было ответа. Я думала, он и не ждал его. С ним все казалось легко.
— Теперь, — сказал Кай, выпуская мою руку, — пробуй гребаный кофе.
Быстро вытерев щеку, я испустила смешок облегчения и обхватила ручку чашки слегка дрожащей рукой.
— Что в нем?
Кай пожал плечами.
— Кофеин.
Я сразу опустила кружку и отпустила ручку.
— Что теперь? — спросил Кай, нахмурившись.
— Я не пью кофеин. Он запрещен. Кофеин меняет твой разум и забирает тебя от Господа. Окаянные уже нечистые, поэтому мы должны есть чистую еду, употребляя только натуральные продукты.
Кай вздохнул и провел рукой по лбу.
— Здесь он не запрещен. Не стоит переживать о Пророке. Если ты сделаешь глоток кофе, не начнется гребаный Апокалипсис. — Кай толкнул чашку в моем направлении и сказал: — Просто попробуй, Ли. Просто, бл*дь, попробуй.
Я уставилась на провинившийся сосуд. Я была поражена своим уровнем смятения. Я никогда не перечила словам или командам Пророка Давида — была истинной верующей. Но в то же самое время слова Кая играли злую шутку с моим сознанием. Я хотела порадовать его — хотела попытаться и пожить во внешнем мире... по крайней мере, пока я не вернусь в Орден.
Что-то внутри меня хотело довериться ему, порадовать его.
Сжав руки, я дрожала, когда взялась за ручку кружки и поднесла ее к своему рту. Чем ближе я подносила, тем сильнее становился аромат. Я закрыла глаза, убеждая себя попробовать, когда небольшое количество жидкости наполнило мой рот.
Она была горячей, горькой, пряной... и мне понравилось!
Опустив кружку, Кай наклонил голову набок и сказал:
— Понравилось?
Сдерживая смех, я сказала:
— Понравилось. Очень.
На его лице засияла огромная улыбка.
— Горжусь тобой, Ли. Ты взяла жизнь за яйца.
Появилась девушка и поставила на стол тарелки с едой, которую я раньше не видела. Кай поднял свою вилку и указал на большой круглый предмет в тарелке.
— Блинчик.
Я запаниковала по правилам этикета. Мне нельзя было есть с мужчинами в общине — это было запрещено, поэтому я ждала дальнейших инструкций.
Кай уставился на меня и вздохнул, вытянул руку и протянул мне нож и вилку.
— Попробуй, — приказал он.
Я кивнула, подчиняясь, когда он налил липкий коричневый соус сверху еды.
Я нахмурилась, и он сказал:
— Попробуй, Ли. Ешь. Тебе чертовски понравится. Не стоит придерживаться никаких правил, когда ты со мной. — Я решила попробовать небольшой кусочек, чтобы не разозлить его, но мой желудок стянуло в узел.
Я попробовала.
И мне понравилось.
Мне правда по-настоящему понравилось.
7 глава
Лила
— Это... невероятно, — прошептала я, мое лицо было почти прижато к оконному стеклу, пока я любовалась видами. Огромные здания гордо стояли рядом друг с другом, некоторые были странных форм, а другие такими высокими, что было тяжело увидеть вершины.
День стал солнечным и ярким, позволив мне разглядеть все в идеальной ясности.
— Центр Остина, сладкие щечки. Это все взорвет твой гребаный разум. Хорошая музыка, хорошая атмосфера.
— Я... я никогда не думала, что такие места существуют. Мы слышали истории, конечно, но мое воображение не могло и мечтать о подобном зрелище.
Люди всех рас, форм и размеров заполняли оживленные улицы. Кто-то был одет грешно, кто-то в одежде, которую я не могла понять. Многие держали в руках аппараты, о которых Мэй рассказывала мне и назвала их «сотовые телефоны».
— Ну? Что думаешь? — спросил Кай. — Ты видишь себя в такой жизни?
Размашисто покачав головой, я ответила:
— Нет. Совсем нет. Слишком много всего. Я буду бояться всего на свете: повести себя как-то не так, незнакомых людей, проходящих мимо. — Сделав вдох, чувствуя истощение от перевозбуждения, я сказала: — Если бы мне пришлось жить за пределами общины...
— Что и происходит сейчас, — вставил Кай.
— Ладно, хорошо, — ответила я. — Я бы предпочла жить где-то в тихом месте, подальше от людей, которые пялятся на меня и оказывают непристойные знаки внимания. Я бы хотела жить без страха греха, без лишнего шума, без особых волнений. — Когда бросила взгляд в окно, добавила: — Я бы хотела жить свободной от боли.
Кай ничего не ответил, но его костяшки пальцев выдали его эмоции, когда побелели от того, как напряженно он сжимал руль.
Чем больше мы ездили по городу, тем больше я уставала. Кай показывал на разные здания и объяснял, что это такое: музеи, в которых размещались древние артефакты со всего мира, кинотеатры, где люди встречали и смотрели «фильмы». Конечно, я никогда не смотрела кинофильмы. Кай объяснил, что такое телевидение.
Я осознала, что не могла отнести себя ни к чему здесь.
Все это ощущалось таким... таким... большим для меня. Чрезмерным.
После нескольких часов захватывающего, меняющего жизнь опыта, я повернулась к Каю.
— Могу я попросить, чтобы мы вернулись на вашу территорию? Я устала и мне кажется, что это перебор, и на сегодня я больше не смогу ни с чем справиться.
Кай кивнул, явно в курсе моего отчаяния, когда я глубже опустилась в кресло сиденья. Он нажал кнопку на руле, и внезапно музыка взревела в автомобиле. Все пространство, казалось, ожило от быстрых, тяжелых битов. Я прислонила голову к двери, когда громкий шум пропитал воздух, которым я дышала.
В ярких огнях город сиял как светлячок, и потемневшее беззвездное небо сигнализировало о наводнении улиц отталкивающими персонажами. Я решила, что это место определенно не для меня.
Я предпочитала спокойную территорию лагеря. Освещенное луной небо, где повсюду были звезды, не подверженные влиянию искусственного освещения, которым хвалился мегаполис. Я предпочитала спокойствие — суматохе, зеленое — бетону, тишину — шуму.
Когда я вздохнула от напряжения, мы остановились на красный свет, означающий, что автомобиль должен стоять, и вдруг огромное белое здание оказалось в поле зрения. От одного взгляда у меня перехватило дыхание.
Это была конструкция из нетронутого белого камня; возвышающееся здание располагалось на высокой лестнице, демонстрируя свою красоту жителям города. Арочные цветные окна сияли в темноте, отбрасывая радугу на белокаменное окружение. Свет на высокой черепичной крыше освещал идеально отточенный шедевр. Широкие деревянные двери находились спереди в центре. Но самой великолепной деталью здания была статуя Иисуса Христа спереди — распятие, образ безмятежно поэтичный в своем искусстве.
— Пожалуйста, ты можешь остановить автомобиль, — попросила я, прижав ладони к стеклу.
— Что? — Кай выглядел удивленным и нахмурился, когда я повернулась посмотреть на него.
— Пожалуйста! — умоляла я. — Остановись на мгновение.
Делая, как я и сказала, Кай остановился на обочине. Затем я только и делала, что пялилась.
— Что это за место? — спросила я в благоговении.
Кай наклонился вперед, его рука коснулась моей, и он ответил:
— Церковь.
— Церковь?
— Да, знаешь, где народ, как ты, молится и поет, и вся эта глупая херня.
Шок прошел через меня как удар тока.
— Люди Бога? — спросила я, наблюдая, как женщина с ребенком в руках, проходила через деревянные двери.
— Да, поклонники Иисуса, библейские фрики, народ, как ты, — ответил он, очевидно раздражаясь.
Глядя на красивое лицо Кая, я сказала:
— Не понимаю. Это церковь Христа? Люди приходят сюда молиться?
Кай медленно кивнул, как будто я была не в себе.
— Да, чего ты не понимаешь, сладкие щечки? Церковь. Бог. Никакого гребаного веселья.
— Не то чтобы я не понимаю смысл моления, Кай. Я о том, что церковь существует за пределами большого забора... снаружи Ордена. Вот, что ты хочешь мне сказать?
— Ну, теперь не понимаю я, — сказал он, перемещая взгляд с меня на церковь и снова на меня.
Борясь с паникой, я сказала:
— Пророк Давид сказал, что мы последние люди на Земле, которые верят в Бога, что все снаружи коварные грешники, которые отказались от Господа и его проповеди. Вот почему мы были отделены от внешнего мира, — чтобы защитить наши убеждения от тех, кто живет ради того, чтобы уничтожить нас.
Лицо Кая исказилось в гневе.
— Ложь, по стране существует миллион церквей. Религиозные люди везде, разных типов вер. Пророк Давид лгал, сидя на своем морщинистом рыхлом заду.
— Но как... я….— я остановилась, не зная, как защитить писание моего покойного Пророка, когда я видела очевидность его неправды своими собственными глазами.
Кай заправил мне за ухо прядь, которая вылезла из моего чепца. Я повернула свое лицо к его руке, не осознавая, что слезы скользят по моим щекам. Его нежный жест и прикосновение удивили меня.
Он вытер слезы своим большим пальцем и сказал:
— Лила, я знаю, ты не хочешь в это верить, но не так уж много из сказанного этим гавнюком правда.
— Нет... — я снова пыталась спорить, но сочувствие во взгляде Кая остановило меня. Мне внезапно стало жарко, и боль ударила ножом в грудь. Я подняла руку, потерев грудину, но не ощутила облегчения.
— Лила? — спросил Кай обеспокоенно, и я неуютно заерзала на сиденье, пока тревога удерживала свою хватку на мне.
— Я не могу дышать, — сказала я пронзительно. — Я чувствую, что не могу дышать!
— Черт, — зашипел Кай и нажал на кнопку со своей стороны двери. Окно рядом со мной резко начало опускаться, и волна холодного вечернего воздуха немедленно меня успокоила.
Я прижала голову к оконной раме в дверце и закрыла глаза... и вот тогда я услышала это — блаженный звук музыки Господа, доносящийся из церкви. Полностью отключив эмоции, я перестала чувствовать отчаяние и стала наслаждаться песнопениями.
— Красиво, — тихо сказала я.
— Религиозные песнопения, — ответил Кай, — религиозная музыка, хор — все это чертовски популярно в этой части города.
— Поклонение Господу через песню, — сказала я и улыбнулась. Было спокойно, мой первый кусочек умиротворения, после того как меня вырвали из защиты общины. Мэй, Белла, Мэдди и я часто слушали других последователей, поющих Пророку на богослужении. Мы вчетвером пели в уединении наших покоев, желая находиться снаружи с остальным народом.
Я не была уверена, как долго мы сидели в грузовике, но я прослушала каждое слово каждой песни, пока все не затихло, и группа людей начала выходить из церкви, а кто-то последний вышел и закрыл дверь на замок.
Я наблюдала, как счастливый мужчина, уходя, напевал песню, и Кай прочистил горло.
— Ты готова уезжать? У нас был долгий день.
Я молча кивнула, и Кай выехал на уже тихую дорогу. Дорогая обратно казалось дольше. Огни от больших сияющих зданий постепенно тускнели, и дорога освещалась сиянием природы. Мы с Каем не разговаривали, и он не включал свою музыку. Я была благодарна; это испортило бы великолепные лирические слова восхваления, которые все еще раздавались в моей голове.
В моей голове был туман, когда я пыталась понять, почему пророк Давид проповедовал ложное послание. Я задавалась вопросом, был ли он не осведомлен об этих вероисповеданиях за забором, или что еще хуже — церковь была уловкой, чтобы заманить заблудшие души в свои двери, только со злым намерением внутри — нанести вред невинным
Ни одно из этих объяснений мне не подходило. И музыка, которой я наслаждалась, была одним из самых чистых и впечатляющих событий в моей жизни.
Прежде чем я поняла, мы погрузились в темноту старой сельской дороги, и через тридцать минут огороженный бетоном лагерь Палачей показался в поле видимости.
Кай вытащил маленький черный брелок из кармана и нажал на кнопку, ворота начали открываться. Когда мы проехали через них, во дворе было тихо и безлюдно.
Кай выключил двигатель и вылез из своей двери. Как только я взялась за ручку на своей двери, она внезапно открылась, и Кай вытянул руку.
Он смотрел на меня с осторожностью, почти с беспокойством. Приняв его руку, я выпрыгнула из машины, ощущая усталость в каждой клеточке своего тела.
Кай повел меня к задней части здания, к двери в мои покои. Когда мы остановились, я посмотрела ему в глаза, и он спросил:
— С тобой все будет хорошо, сладкие щечки? Сегодня у тебя было много новых впечатлений.
Опустив взгляд, я глубоко вздохнула и снова посмотрела на него снизу вверх.
— Спасибо тебе, — сказала я тихо. Казалось, Кай опешил. — Спасибо, что показал мне столько удивительного сегодня. Я знаю, не так ты хотел тратить свое время, но это многое значит для меня. Церковь была... — Я остановилась, чтобы подобрать слова для справедливого описания. Она взывала ко мне, пробуждала что-то дремлющее в моей душе.
Кай беспокойно двигался на месте и опустил голову. Открыв дверь, он стоял, наблюдая, как я прохожу, не сказав ни слова, но когда я прошла мимо, то спросила: