Но сейчас мне хотя бы есть ради чего возвращаться.
И я вернусь.
Я знаю. Я верю.
2010 год. Алиса
«Держаться подальше от Игоря. По-даль-ше! Как же, будешь тут держаться! Вышла прогуляться к озерам, а он – уже там! Сидит у воды, в никуда пялится. – Парень на берегу зашевелился, поднимаясь. – Ой-ой, сейчас увидит – скажет, что преследую его».
Алиса завертела головой, ища укрытие. В озеро прыгать поздно, в кусты – глупо. Еще и футболку красную надела, за километр видно. Может, пройдет мимо, не заметив? Он часто ходит «на своей волне»… На озера и то небось забрел случайно. Сколько лет гуляю по оболонскому оазису, ни разу не встречала. И почему его именно сегодня сюда занесло? Размышляя, Алиса все же забилась в кусты. Пушистый пекинес деловито ее обнюхал, фыркнул и побежал дальше. Так, на псов конспирация не действует, а на отморозков? Ага, кажется, уходит… Идет к дороге. Меня или не засек, или вида не подал. В любом случае, считаю до десяти, нет, до двадцати лучше, и иду дальше.
Визг тормозов.
Чей-то крик, заливистое тявканье. Вдруг становится невыносимо жарко, и отчего-то тяжело дышать. Алиса сама не заметила, что бежит. К дороге, туда, где, раскинув руки, лежит мужчина. Будто отдыхает. Красная машина, «Мерседес», кажется, застыл метрах в десяти от Игоря, красное пятно расползается по асфальту. А воздух вязкий, и потому бежать все труднее. Но все-таки она добегает. Падает рядом. Пульс, где этот чертов пульс нащупывается? Игорь открывает глаза и беззвучно шевелит губами. Что ты хочешь сказать, что? Это сон, снова сон, да? Как там мама говорила: кошмары снятся всем, но далеко не всегда что-то значат. «Скорую»! «Скорую»! Что вы стоите, как бараны?!» Кто это кричит? Она? Это ее голос? Толстая тетка в синем платье испуганно смотрит на Алису, встряхивается, хватается за телефон. И ощущение сна в тот же миг пропадает.
Игорь
Больно.
Я на войне? Хуже. Я здесь и сейчас. Герой своего времени. Кто заплачет о герое?
(– Позвонишь мне?
– Зачем? – равнодушный тон. – Завтра в клубе другую найду.
– Отмороженный!)
Прав Ромка – жениться надо было. Вот только не довелось. Не встретил родную душу. Полюбил одну – через полгода после похорон матери. Сильно полюбил, как ненормальный. А ей, стерве, не я был нужен, а одинокий холостяк с квартирой. Так сама мне и сказала, когда ее с другим застукал.
Ой, больно-то как. И свет в глаза.
Мама, мама! А через год после твоей смерти отец пришел. Знакомиться. Двадцать пять лет спустя. Был спущен с лестницы. Потом пытался заяву в участок на меня написать. Отвертелся. Но с людьми общаться как-то перехотелось.
Лиза, Лизонька, ты пришла ко мне. Ты здесь. Да, положи руки на лоб. Какие холодные руки. Они – как спасенье.
Лиза? Кто такая Лиза?
Не знаю никаких Лиз. И знать не хочу.
И я сейчас не под обстрелом, я в «Скорой». Огня нет, есть только озеро, на которое я, неизвестно зачем, потащился, есть подземный переход, которым я, непонятно почему, не воспользовался.
А танки, танки-то прут и прут. Суки!
Что вы там говорите? Я не брежу, я знаю, что я в «Скорой».
Лиза, Лиза, я вернусь к тебе.
Танки, фрицы, мы окружены.
Песок. Песок засыпает огонь, тушит лучше воды. Тем более что до воды не добраться, хоть она и рядом. Песок. Фрицы захлебываются в песке. Пес-с-с…
Ледяной (где-то вне времени)
Не знаю, успел ли я пропеть эти строчки живым, или допевал уже мертвым. Знаю одно – мы победили. Сопротивление Киевского – нашего – укрепрайона задержало немцев на целых два с половиной месяца. И пусть оно было сломлено, но «молниеносного захвата» у гитлеровцев не получилось. Мы проиграли огромную битву, но выиграли целую войну.
А я хоть и умер, но остался жить.
Остался здесь. И пока я – МЫ – здесь, не пройдет враг. Не тот, старый – хоть странно это, но мы уже давно дружим с Германией – есть много иных супостатов, от которых надо отчизну охранять. И на прошлом свете, и на этом. Много войн, которые нужно выиграть. Как явные, так и незримые. Много людей, которым нужна помощь, хоть и не всякий помощь эту поймет и заметит.
Вот только мне все чаще кажется, что меня все же нет. Нет нас. То есть одной ногой мы еще тут, а второй… А второй уже не существует.
Я не боюсь исчезнуть, я боюсь оставить пост. Однажды, в 41-м, я его уже оставил, пусть и вынужденно, вместе с земной жизнью. Но тогда виною был немецкий огонь, а сейчас – кто?
2010 год. Роман
Девчонка встретила его у входа в больницу. Бросилась в объятья, как к родному.
– Слава богу, ты пришел! Я не знала, кому звонить. У Игоря же – родных никаких. А твой номер у него в телефоне нашла. Я больше никого из его друзей не знаю.
– Я понял, – он мягко отстранил девушку, приобнял за плечи. – Ты правильно сделала, что позвонила. Как он?
– Говорят, серьезных травм нет, он даже не в реанимации, в обычной палате, но, – Алиса всхлипнула, – с сердцем что-то. И все время бредит. Не узнает меня. По-моему, вообще не понимает, где он. Твердит про танки и какую-то Лизу. Кто это? Его девушка?
– Н-нет, вроде. То есть, может, и девушка, но я о ней ничего не знаю.
– Понятно. На какой-то миг, еще в «Скорой», Игорь пришел в себя и начал твердить: «Передай Ромке, чтобы чертов ДОТ песком засыпал. Пока он меня не убил». Собственно, после этого я и вспомнила о тебе… А что за бред? Какой песок?
– Неважно. Бредил, наверное. Пойдем к нему.
Друг умирал. Уже третий день подряд. Умирал непонятно от чего. Машина его еле задела, серьезных травм нет, переломов – тоже. Да, затылок рассек, швы наложили. И сотрясение мозга схлопотал, но, по словам врачей, небольшое. Тогда почему же он не приходит в себя? Почему не восстанавливается сердечный ритм? И что вообще случилось с сердцем, Игорь же никогда на него не жаловался. Врут врачи? Врут датчики? Не работают лекарства?
Да и с самим несчастным случаем что-то неладно. Водитель «Мерседеса» – дамочка средних лет – и очевидцы в один голос заявляют, что Игорь сам с разбега бросился на машину. Не под колеса, а именно НА авто!
Поговорить бы с Игорем, но… Рома вздохнул.
Ему стало стыдно. За последний с приятелем разговор. И страшно – вдруг разговор был последним? Он приходил в больницу каждый день, сидел рядом, надеялся, что друг придет в себя, узнает, улыбнется… Пойдет, наконец, на поправку.
Алиска вот тоже постоянно прибегает тайком от матери. Волнуется. Сильнее, чем хочет показать. Хорошая девочка. Добрая, заботливая, что этому нелюдиму не нравилось? Впрочем, ладно. Главное, чтобы выжил. А там, может, и Алиску оценит.
Рома вспомнил, как наутро второго дня девушка, услышав от врача неопределенное: «Мы не знаем, что с ним», рыдала на его, Романа, плече.
– Эти ДОТы твои… Может, и правда их песком? Нехорошее место какое-то. Игорь как с экскурсии вернулся, осатанел весь. Раньше просто нелюдимым был, а стал – как зверь. Плохое место.
– Нет, Алиса, – он осторожно гладил ее по волосам, длинным, пушистым. – Место хорошее. То есть печальное место, мрачное, но не злое.
– Тогда почему же. Почему?
Он не знал.
Игорь и Ледяной
Лес дышал белым облаком. Пушистым и невидимым. Дышал, слушал и ждал, ловил каждое мгновение, каждую секунду. Нельзя пропустить ничего. Каждое изменение в пространстве может быть судьбоносным: для одного человека или для целой страны. Заметить, передать, донести до сознания. Вот только люди толстокожие – шлешь им сигналы, шлешь, а они лишь глазами хлопают… А кто повосприимчивей – у тех нервная система ни к черту. И здоровье – соответственно.
Игорь стоял на окраине леса, у ДОТа, который так долго не давал ему покоя. Стоял и прислушивался к невидимому облаку. Ледяной там, наверху, мужчина был уверен. Отважный лейтенант звал его все время, но Игорь только сейчас смог прийти.
Страха нет. Именно потому Игорь уверен, это – не сон. Во сне было жутко, а здесь – спокойно и легко. И складывается ощущение бесконечной правильности. Подобное чувство возникает, когда что-то долго ищешь, а потом, наконец, находишь.
Но… Страх все-таки был. Только не его, не Игоря. Чужой и родной одновременно он пронизывал насквозь, окутывал душным одеялом.
«Не скажет ни камень, ни крест, где легли…»
Огонь, заливающий глазницы амбразур. Немецкий лейтенант в черном кителе с железным крестом на левой груди выпрыгивает из танка. Подходит к уже мертвому ДОТу, смотрит задумчиво. За ним – рядовой.
– Взрываем, как и все остальные? – выплевывает солдат.
– Найн, – отрезает лейтенант и возвращается к танку.
Найн… Даже враг склонился перед твоей смелостью, Ледяной. От Гуты Межигорской до Мощуна – все огневые точки подорваны немцами, а твоя нетронута. Тогда, в 41-м, ты не боялся ничего и ни о чем не просил, а сейчас…
– Чего ты боишься? – мужчина закричал в высоту. – Скажи мне! Я пришел, я здесь, ответь мне! Чего? Ты? Боишься?
– Мы здесь. Пока не исчезнем. Отставить! Мы здесь нужны, – под вечер третьего дня Игорь посмотрел на них. И увидел ИХ. Не призрачное нечто из кошмарных снов, а Алису и Рому – своих друзей. Роман был уверен, он сотню раз видел этот взгляд. Бредят иначе. Вот только говорит приятель по-прежнему…
– Что ты говоришь? – Алиса склонилась над Игорем.
– Исчезнуть. Это страшно. А мы нужны. Он боится. И я… боюсь.
– Игорь!
– Отставить… – Взгляд потух, мужчина бессильно откинулся на подушки. Предательски запищали датчики.
– Игорь! Игорь, ответь. Кто-нибудь, помогите!
– Уведите ее!
– Алиса, не мешай врачам.
– Игорь!
– Дефибриллятор. Уведите, сказал! Разряд!
– Алиса, пошли!
– Еще! Разряд! Разряд… Время смерти…
– ИГОРЬ!!!
Марина Михайловна
– Расскажите мне о ДОТах, – Роман, застыв на пороге, устало смотрел на красивую синеглазую женщину. Поверил бы он месяц назад, что эта фраза однажды начнет вводить его в ужас? Раньше лишь о них и говорил. О ДОТах.
– Э… – только и смог выдавить парень.
– И об Игоре. И, – она смущенно повела плечами, – я забыла представиться. Марина Михайловна. Вы знакомы с моей дочерью. Я видела вас на похоронах и нашла в ежедневнике Алисы ваш адрес.
– Я знаю, кто вы. Проходите.
Рома провел гостью на кухню. Поставил чайник. Говорить с кем-либо не хотелось, но выбора, похоже, не было. Да и пора уже выбираться из берлоги. Игоря похоронили неделю назад, а он… На работе взял отгулы. Даже с женой лишним словом не перекинулся за эти дни. Слишком как-то все произошло… быстро, неожиданно, неправильно.
Он заварил чай, сел рядом с синеглазой.
– Что вы хотите знать?
– Все. Все, что можете рассказать о Киевском укрепрайоне, об Игоре и, – она на секунду запнулась, – его снах. Ему же снилось что-то, верно?
Рома неуверенно кивнул.
– Алисе вот тоже снилось. И снится.
– Как она? – Роме стало стыдно перед худенькой темноволосой девушкой. За неделю не позвонил ни разу, не зашел.
– У нее нервный срыв, – медленно ответила Марина Михайловна. – Постоянно плачет, говорит о ДОТах и о том, что Игоря можно было спасти. Винит себя неизвестно в чем. Успокоительные помогают, но ненадолго. Мама не отходит от нее. Но вы так и не ответили на мой вопрос.
– Да, – кивнул Рома и начал говорить.
– Я примерно так и думала, – сказала Марина, когда он закончил.
– Простите?
– Я много думала все это время. И много читала. Мне ведь тоже снились сны. Только не война. Мне лес снился, а над ним… Что-то вроде гигантского белого решета. А по нему бегут светлые волны. И оно зовет меня, зовет, а я… стою и не знаю, подходить или нет. И чувства смешанные – вроде мне и легко, и страшно одновременно.
Рома подавил вздох. Что ж ему так везет на откровения сумасшедших? Впрочем, эта дама похожа на кого угодно, только не на безумную.
– И я подумала… Знаете, я работаю на радио. Так вот, представьте себе: диджей запускает в эфир песню. Сколько людей ее услышит?
Рома пожал плечами. В логике дамы он запутался окончательно.
– Кто-то вообще не слушает радио, кто-то слушает, но другую волну, у кого-то – в данный момент помехи. Но какое-то количество людей включит свой приемник именно в это время и услышит песню. Но опять же – один запомнит музыку, второй слова, третий – просто уловит настроение.
– К чему вы клоните?
– Существуют теории об информационных полях. И так называемых «полях сознания». Вы не раз повторили, что стены ДОТов еще помнят бои. А если не только стены?
– Я не верю в призраков.
– Я тоже. И я сейчас не о них. Ученые спорят о существовании «полей сознания». Допустим, они существуют, и человек ничего сам не придумывает, не изобретает, а лишь получает уже имеющиеся в пространстве знания, исполняет роль приемника информационных потоков. Но тогда можно предположить и обратный процесс: есть локальное «поле сознания», и оно способно не только транслировать информацию, но и впитывать ее. Особенно если происходит большой информационный выброс… На линии укрепрайона за короткий срок погибло столько людей. И все думали лишь об одном…
Она закурила и продолжила:
– Представьте себе: один ДОТ – один сгусток информации. Цепь ДОТов – целое информационное поле, отпечатанное на общем «поле сознания», но в то же время привязанное к огневым точкам. Эта привязка не дает нашему «полю» рассеяться в пространстве. И оно живет, помнит и хочет, чтобы помнили о нем. Вернее – о причинах его появления. А сейчас, когда укрепрайон на грани разрушения, «поле» посылает сигналы о бедствии! Вот только слышат его далеко не все, а те, кто слышит и воспринимают каждый по-своему. В силу своего мировоззрения. Игорь видел танки, влюбленная в него Алиса – умирающего Игоря.
– Она говорила, что не влюблена, – машинально вставил Рома.
– Все так говорят, – отмахнулась Марина. – А я увидела лес и некую субстанцию с бегущими волнами. Но не придавала значения своим снам, пока не началась вся эта история с Игорем. И Алисой. Но если свести воедино наши сны, случившееся с Верником, происходящее с ДОТами – что получается?
– Если вы правы… Почему же я ничего не услышал, не почувствовал? Я ведь жил укрепрайоном, изучил его вдоль и поперек.
– Возможно, находясь внутри проблемы, сложнее ее заметить в полный рост. А может, вы, несмотря на всю любовь к ДОТам, находились на другой «радиоволне». Я не знаю.
– Хорошо, допустим, вы правы. Но что же нам делать? По линии обороны проводятся экскурсии, мы рассказываем людям, как важно сберечь укрепрайон. Периодически устраиваются вылазки волонтеров, которые убирают из ДОТов мусор. Мальчишки – школьники! – приходят и вычищают позеленевшие амбразуры, выпалывают траву вокруг ДОТов. И их НИКТО не заставляет!
– А другие мальчишки понятия не имеют, что творилось в мире в сороковые года, и путают Вторую мировую с Первой, – Марина печально покачала головой. – Вас слишком мало. Нас слишком мало. Завтра же с утра мы поедем и вычистим ДОТ Суховеева. Он ведь тоже загажен небось. Я готова выделить средства, например, можно повесить табличку: «Здесь сражался и погиб лейтенант Алексей Суховеев». Мы организуем новые экскурсии. Сделаем передачу на радио. Цикл передач. Будем добиваться, чтобы ДОТы внесли в Государственный реестр памятников Украины. Вот только Алису увезу из города. Подальше от этого «поля». У нас в Севастополе мамина квартира простаивает. То есть мы ее сдаем, конечно, но… Я уже давно подумываю о том, чтобы перебраться поближе к морю, природе. Отвезу девочку, окончит университет заочно. И маму с ней отправлю. Но самой придется задержаться. На время.
– Вы и правда верите… – Роман осекся. – То есть я понимаю, вы хотите защитить дочь…
– Не только, – женщина гордо вскинула голову. – Вначале, разумеется, я думала лишь об Алисе, но потом, чем больше читала об информационных полях и укрепрайоне… Знаете, при описании боев слезы на глаза наворачивались. А что до полей… Может, это все бред. Может, ваш друг сошел с ума и просто так кинулся под машину, а вовсе не заподозрил в ней вражеский танк. Может, сны – это лишь игра подсознания, а мертвые исчезают после смерти без следа, не оставив никаких мыслеформ. Но это не значит, что мы не должны ничего делать для укрепрайона. Да и вашим энтузиастам лишняя пара рук не помешает.