На его счастье, очень нетрезвый Аластер обнаружился на диване. Он полулежал на одном человеке, водрузив ноги на второго, и с кошачьим прищуром смотрел на третьего. Фабиан встал перед ним.
– Добрый вечер, Аластер, – ровно сказал он, прицениваясь, за что хватать этого ушлепка, чтобы как следует потрясти.
– Фа-а-абиан, – довольно протянул Аластер и неожиданно проворно убрался с колен и ног, встал и выпрямился. – Милый Фабиан, ты все-таки выкроил время и добрался до своего старого приятеля! Отли-и-ично, просто отли-и-ично! Пойдем, я буду тебя со всеми знакомить.
– Ты можешь начать прямо сейчас, – насмешливо отозвался Фабиан и указал подбородком на находившихся рядом.
– Да, действительно, – заулыбался Аластер. – Это Стиви, его папа сидит в Банке Республики. Это Алиса, ее папа сидит в магистрате, но не магистр. Это Тамара. У ее папы сеть ретейлинга чего-то там. Спортивная одежда вроде, да, Тами? Если тебе нужна спортивная экипировка экстра-класса, ты всегда можешь трахнуть Тами.
– И она изрыгнет эту экипировку?
– Нет, – засмеялся Аластер, ухватил его за руку и потащил к бару. – Но если ты трахнешь ее особенно хорошо, то она позволит тебе воспользоваться своим кредитом в папенькином магазине. Но Фабиан, – он развернулся, прижался к Фабиану и положил руку ему на грудь, заухмылялся, заглядывая в глаза и промурлыкал: – Ее трахнуть как следует практически невозможно, она не-на-сыт-на! Поэтому лучше не обольщаться. Ну и вообще. Не рекомендую. Как поживают твои планы по захвату мира?
Фабиан засмеялся. Казалось бы: Аластер был частью школы, которую он усердно пытался забыть. А на поверку оказывалось: Аластер, как и сам Фабиан, отбывал в школе срок и упрямо отчуждал себя от школы и в ней, и после нее.
– Они по-прежнему остаются планами, Аластер, – легкомысленно отозвался Фабиан, обнимая его за талию. – Тем более у меня последние свободные дни, которые я не хочу омрачать мыслями о мировом господстве.
– Ты же пригласишь меня постоять на самой вершине мира? – привычно прижимаясь к нему, спросил Аластер. – Анни, дорогая, познакомься с моим лучшим другом Фабианом.
– Аластер, милый, у тебя есть друзья? – пропела Анни, глядя на Фабиана.
– У меня их целая квартира, если ты заметила. Но Фабиан не из тех. Фабиан – особенный. – Нагло улыбаясь, Аластер вис на Фабиане. – Мы вместе страдали в той ужасной школе, вместе взрослели и оформлялись как личности, что еще любили нести всякие там Эрдманы, а, Фабиан?
– Я должен помнить всю ту фигню? – бросил Фабиан и пошел к бару. Аластер лениво перебирал ногами, вися на нем.
– Нет, – он радостно помотал головой и поудобней обхватил шею Фабиана. – Не поверишь, я с трудом вспоминаю всех тех идиотов, с которыми оттрубил все это время в одном легионе. Кстати, эта дура – племянница какого-то магистра. Не самого сильного, но той еще ящерицы. Иначе мачеха бы не зазывала его так усердно на свои потанцульки. Представь, это было жалкие два месяца назад, а для меня это – чужая жизнь.
Фабиан взял стакан и начал делать себе коктейль.
– Ты вспоминаешь обо всем том? – вежливо удивился он.
Аластер растекся на табурете.
– Временами там было неплохо, признай, – невинно сказал он. Фабиан замер и внимательно посмотрел на него. Аластер не изменился – и при этом был другим. Иной была его улыбка, взгляд этих странных глаз, которые иногда казались Фабиану ртутными зеркалами; иными были даже губы. Аластер глядел на него, блаженно улыбался – и Фабиан не верил ему совершенно.
Хмыкнув, он сунул стакан Аластеру под нос, взял себе другой.
– Расскажи мне, милый, чем ты занимался все это время, пока не появился в моей квартире весь такой заматеревший, такой возбуждающе отстраненный, – замурлыкал Аластер и, потянувшись, положил ему на предплечье свою руку.
– Да ладно, – криво ухмыльнулся Фабиан. – Возбуждающе. Тебе палку покажи, ты возбудишься.
– Не всякую, – ухмыльнулся Аластер и заерзал. – Ах, Фелиция, – недовольно скривился он, косясь в сторону. Руки с предплечья он не убрал, отметил Фабиан и встал рядом. – Знакомься, мой лучший друг и даже одноклассник Фабиан Фальк ваан Равенсбург.
– Не тот ли Равенсбург, который проходил практику под началом самого Альбриха? – спросила Фелиция. Аластер закинул голову и посмотрел на Фабиана.
– Что, серьезно? – спросил он. И – Фабиан едва не ухмыльнулся – одновременно отставил ногу так, чтобы помешать Фелиции приблизиться к нему и соответственно к Фабиану.
Он погладил Аластера по горлу и пожал плечами.
– Ты или самоубийца, или действительно завоюешь весь мир, – философски заметил Аластер, поглаживая руку Фабиана. – Да, Фелиция, дорогая, как ты понимаешь, у тебя нет шансов. Твой папа так и не смог обеспечить тебе местечко даже в магистрате.
– Это не значит, что я там не обоснуюсь, милый Аластер, – широко улыбнулась она. – Дай срок.
– Двенадцать с конфискацией устроит? – ласково улыбнулся Аластер, а когда Фабиан легонько сжал ему горло, задрал голову и пояснил: – Наш папа, видишь ли, очень любит организовывать разные сомнительные фонды на любовниц, племянниц и их собачек, чтобы пользоваться некоторыми знаниями, полученными в магистрате. Что, как ты понимаешь, некоторым образом противоречит… Пока два консула не против получать от папы Юргенсена подарки. Но ни консулы не вечны, ни фонды не бездонны.
Фабиан посмотрел на Фелицию. Имя «Юргенсен» казалось ему знакомым, возможно, звучало в одном из разговоров, свидетелем которых он был. Сама ситуация, впрочем, не казалась неправдоподобной, в конце концов, они люди и ничто человеческое им не чуждо. Но откуда все это знает миленький хорошенький Аластер, было загадкой почище сфинкса.
– Не вышло с магистратом, попытайте счастья в муниципалитете. Или в вышивании, – порекомендовал он. Аластер захихикал – его шея завибрировала под ладонью Фабиана. – Так мы когда-нибудь выпьем за встречу? Или ты так и будешь хвастаться мной перед этими… – Фабиан дернул головой в сторону комнаты.
Аластер развернулся к нему.
– Ты же не будешь требовать, чтобы я встал? В лучших традициях чисто мужского братства, которые нам вбивали всякие полоумные, – жалобно спросил он и нахохлился. Фабиан смотрел на него сверху вниз. – Фальк, я накидался всяким дерьмом так, что меня ведет в стороны от простого упоминания этих стояний.
Фабиан оглянулся и подтащил табурет, уселся на него и поднял свой стакан.
– Без проблем, – пожал он плечами.
Затем Аластер снова таскал его за собой по всей квартире, знакомя, хамя новым знакомым Фабиана, требуя еще коктейлей и снова знакомя. Еще немного времени спустя Фабиан держал его над унитазом, умывал и вытирал лицо полотенцем. Еще позже они отчаянно целовались прямо в прихожей, а через несколько минут ему приходилось силой удерживать Аластера от минета, который тот вознамерился сделать здесь и сейчас. Затем Аластер дулся и выгонял гостей. «Мне тоже убраться?» – вежливо поинтересовался Фабиан, сидевший развалясь и пивший невесть откуда взявшееся в набитом благородными напитками баре дешевое восточное пиво. Аластер довольно хрюкнул.
– Эти уроды наконец убрались! – радостно воскликнул он, расставил руки и рухнул на Фабиана.
– Зачем ты их созывал, если они уроды?
– Потому что на их фоне я ощущаю себя таким лапочкой, Фальк, – мерзко оскалился Аластер и забрался ему под рубашку. – Так ты правда у Альбриха проходил практику? – спросил он, гладя грудь Фабиана. – И какой он?
Фабиан молчал и смотрел на него. Действительно, какой он?
– Капризный, – наконец подобрал он подходящее слово.
Аластер оседлал поудобней ноги Фабиана и с сосредоточенным видом начал расстегивать его рубашку.
– Капризный – это такой ужас, – блаженно прищурился он. – А трахается как?
Фабиан скривился.
– Откуда я знаю, Аластер? У меня, не поверишь, были другие интересы.
Аластер пожал плечами.
– Я бы совместил самые разные интересы, коль скоро такая возможность подвернулась, – проурчал он и расплылся в улыбке. – Этот Альбрих прям воплощение сексуальности. Охрененный кадр! – воскликнул он и энергично потерся своим пахом о Фабиана.
Тот ухватил его за волосы и притянул к дивану.
– Тебе сколько раз говорить: не лезь не в свое дело! – зашипел он.
Аластер довольно засмеялся и обвил его ногами.
– Я же о своем деле говорю, ты, чурбан! – радостно ответил он. Фабиан вскочил и отцепил его от себя.
– Ты, ублюдок, сученыш! Потаскушка, кусок дерьма, – шипел он, расстегивая брюки, снова хватая Аластера за волосы и подтягивая к своему члену. Аластер счастливо урчал, облизывая его. Фабиан тяжело дышал, глядя поверх его головы.
Было около восьми утра; Фабиан вышел из душа, Аластер мирно спал, свернувшись клубком и обхватив подушку. Фабиан сделал себе кофе, тосты, позавтракал, стоя у окна. Восемь недель практики казались полузабывшимся нечто, случившимся даже не с ним, а с кем-то другим, и только странный разговор с первым в ее последний день – жаркой, испепеляющей реальностью. И его странное требование, чтобы и следующая практика проходила в аппарате первого консула.
Уходя, Фабиан заглянул в спальню Аластера – тот спал. Уже пришел и уже убирал квартиру после вечеринки домработник. А до первого дня учебы оставалось меньше суток.
========== Часть 8 ==========
За полтора месяца учебы в Академии Фабиан понял две вещи. Первая: Академия – это та же школа, только хуже. Вторая: законы в ней царят те же, только их прикрывают драгоценными масками. В качестве масок выступают слова. Много слов, много разных, звучных и бессмысленных слов. Много слов, которые умерщвляют любую идею. Это было понятно на общем собрании в десять утра самого первого учебного дня. Фабиан тогда впервые увидел живьем президента Академии, и все волосы на теле встали у него дыбом, до такой степени он напомнил ему Брускера: тот тоже был весь из себя отполированный и тоже чувствовал себя неловко под этой полировкой. Фабиан насмотрелся на самых разных людей: тех, которые врастали в этот внешний лоск и чьи сущности в нем растворялись, либо в которых кроме этого внешнего лоска не было ничего примечательного; тех, по которым достаточно было самую малость пройтись полировочной тканью, и те начинали мерцать; и те, которых как ни полируй, а все равно очевидна грубая носорожья кожа, которую не превратишь в лайку, как ни старайся. Этот доктор многих и многих наук, почетный член самых разных обществ был как раз из носорожьего племени, и особенно отчетливо его носорожья натура проступила, когда он начал произносить свою речь. Фабиан сначала вытянул лицо, а затем скривил губы. Насколько он помнил, три из двенадцати консулов роду-племени были самого неказистого, но по их выговору, даже в неформальной обстановке, это не определялось. Доктор Блерим был самоуверен настолько, что и не думал вытравить из своей речи этот просторечно-западный акцент. Или его таланты простирались только в сторону коллекционирования ученых степеней, а такие мелочи, как умение пользоваться вилками-ножами и не допускать местечковых ляпов в речи, пренебрегались с истинно носорожьей решительностью?
Доктор Блерим поприветствовал студентов словами, которые набили Фабиану оскомину уже ко второму году его учебы в школе. Этого Блерима точно делали по одним лекалам с Брускнером, что бы это ни значило. Можно было закатить глаза и уставиться в потолок. Можно было изучить остальных людей, сидевших в президиуме. Фабиан начал оглядывать зал, развлекая себя игрой в угадайку: кто может оказаться на его курсе, кто попал в Академию благодаря папам-мамам, кто по счастливой случайности, а кто сражался до кровавой пены изо рта, чтобы попасть в нее, а не в какой-нибудь дохлый провинциальный университет прикладных наук. А это было очень легко определяемо. Те райские птицы, которые напоминали Фабиану гостей Аластера, скорее всего были чьими-нибудь детьми, и на этом их заслуги заканчивались. Остальные – тут следовало присмотреться. А доктор Блерим все вещал на общие темы общими фразами и псевдо-добродушным тоном. Он так усердно изображал из себя доброго двоюродного дядюшку, что ему, как подозревал Фабиан, не верил практически никто.
А затем Фабиан застыл, заледенел и рассыпался ледяной пылью, чтобы через мгновение все его нутро загудело адским пламенем, потому что в тысячах угодливых фраз Блерим передал слово Первому Консулу. Едва ли первый явился на этот фарс, чтобы еще раз увидеть Фабиана, но желание вскочить и выкрикнуть: «Да здесь я, черт побери!» – было почти необоримым. И Фабиан прикусил губу изнутри, чтобы болью привести себя в чувство.
После того странного дня начались времена, походившие друг на друга, как зебры из одного табуна: рисунки полос настолько схожи, что различить их могут только одержимые идиоты, которые исследуют этих зебр, либо графические анализаторы. А вообще одно и то же, мучительное, тоскливое одно и то же. Лекции – практические занятия – индивидуальная подготовка –клубы – подготовка – снова лекции. Клубы. И отчетливое понимание своего бесправия. Ну, почти бесправия. Первокурсников не то чтобы не жаловали, к ним относились с высокомерным сочувствием. Если, разумеется, удосуживались замечать. Преподаватели, которые начинали все свои лекции с самовосхвалений, как бы спохватывались и вспоминали, что они пришли в лекционный зал и для того, чтобы что-то там по предмету рассказать. Руководители практических занятий, которые начинали их с плохо скрытых оскорблений, но затем делали одолжение и переходили к теме занятий. Сами студенты, жаждавшие продемонстрировать свою исключительность, а в результате несли ахинею. Пребывание в Академии было необходимым – ее диплом был очень надежным гарантом будущего карьерного роста, чего уж. Но оно было удручающе скучным.
Избавлению от этой скуки мало способствовало активное участие в клубах и сообществах; более того, именно они вызывали у Фабиана глухое, мрачное и все более агрессивное раздражение: он, первогодок, был оттеснен все в те же ясли – к другим первогодкам, хотя ни на секунду у него не возникало сомнений в том, что с этими младенчиками ничего общего у него быть просто не могло. У него был опыт, Фабиан в той же проклятой школе сколько всяких обществ, клубов, команд себе подчинял, у него была возможность если не непосредственно учиться у великих стратегов, то уж смотреть, как они это делают – точно. И это же можно было делать и в Академии, разницы-то – людей на два порядка больше, и что? Но павлины со старших курсов считали иначе, и плевать, что Фабиан уже до Академии вынужден был жить куда более интенсивной жизнью, чем эти изнеженные сыночки и дочурки важных чинов, и опыта у него было куда больше. Чего стоила последняя восьминедельная практика, чего стоило личное знакомство с четырьмя из двенадцати консулов и Государственным Канцлером, чего стоила возможность не знакомиться со сводками из сорок седьмого округа по инфоканалам в перерыве между развлекательными шоу, а участвовать в создании новостей. Фабиан отлично понимал, что хвалиться этим не просто не стоило – это бы могло выйти ему боком, но простое знание того, что он видел, что он участвовал, добавляло горечи. С другой стороны, он имел возможность лицезреть, как опытные государственные мужи устраняют соперников, пусть не всегда элегантно, но всегда эффективно, иначе устраняли их, и кто сказал, что тактик устранения противников– несчетное количество? Тактик – мало. И то, что хорошо высшим чинам, хорошо и ему.
И на выборах членов совета самоуправления на факультете при обсуждении кандидатуры председателя Фабиан хладнокровно поинтересовался, а хорошо ли смотрится троюродный племянник осужденного за растраты члена магистрата в кресле руководителя совета, и за пятнадцать минут сначала заставил его и его друзей оправдываться, а затем со снисходительной улыбкой выслушивал грубую площадную ругань в свой адрес, чтобы ровным, сильным голосом обратиться к аудитории: «Вот такое было бы у нашего факультета лицо». Зачем ему понадобилось сразу требовать себе такого места – так чтобы было. Социопсихолог, проводивший с их группой тренинги, долго распинался о необходимости здраво оценивать свои желания и возможности, причем банальным образом соотносить их и с физиологическими пределами организма, и красноречиво косился в сторону Фабиана. Тот слушал его с невинным лицом, которое уже не обманывало и малознакомых с ним людей. А затем поинтересовался: