А все-таки главным для меня был вопрос, кто же из нас ошибся?! И действительно ли это была только ошибка, не — крылась ли за ней мысль, что лишь два слова, простые и глупые два слова могут круто изменить жизнь? Ах, я совсем не знал Эльжбету.
Ралли продолжалось, мне неизвестно, кто из участников первым вызвал “скорую”. Они летели мимо один за другим, а я в шоке сидел внутри машины, втиснутый в мертвое тело Роберта, а мысли роились и путались в моей голове. Сколько это продолжалось? Потом мне рассказывали, что нашли меня притиснутым обломками металла, не способным даже шелохнуться, не то чтобы изменить позицию, в которой я застыл в момент аварии. Не помню, как меня освободили от железного плена, как спасали, когда забрали тело Роберта, одно твердо знал тогда, что он мертв. Да, это знал точно. С Эльжбетой мы встретились только в больнице.
Она навестила меня с группой друзей. Это случилось уже после похорон Роберта. Не знаю, почему меня так долго держали в больнице, — никаких серьезных увечий не обнаружилось. Говорят, я был в шоковом состоянии. Возможно, поскольку о том времени помню только те фрагменты дней и ночей, когда мне давали лекарства и подключали капельницу. Неохотно припоминаю также, что какие-то глупости спрашивал у сестер. Что именно, не знаю, да и не важно, вообще, это пришло в голову только сейчас, когда вспомнил приход друзей и Эльжбеты.
Она старалась держаться от меня подальше. Начала ставить цветы в вазочки, за которыми, впрочем, сама и ходила. Старательно изучала историю болезни, висящую на койке, потом пошла поговорить с врачами.
— Бедная Эльжбета, — сказал я тогда.
Мои друзья успели уже рассказать мне о всех деталях аварии, описали также и похороны Роберта, умолкая в те минуты, когда появлялась Эльжбета.
Она так и не приблизилась к моей койке, смотрела на меня, будто я перестал существовать вместе с Робертом. С той разницей, что его смерть была для нее струной необыкновенной чувствительности, а моя струна — просто лопнувшей В том, что Роберт погиб, а я остался жить, Эльжбета видела свое величайшее и полное поражение, обвал чувств, справедливости, возможностей, рождаемых жизнью.
Я, впрочем, подозревал и потерю веры, возможно, ко всем, но больше всего ко мне. Я чувствовал, что она не верит ни одному моему слову, все, что я ей говорю, оборачивается против меня, является в ее глазах обманом и подлостью.
А может, это только мои фантазии? Может быть, потеря любимого человека привела ее просто-напросто в состояние отчаяния?
Мне захотелось еще раз переговорить с Робертом, снова расспросить его о деталях катастрофы. Он должен их лучше моего помнить. Я отдавал себе отчет, что вызываю его на своего рода допрос и что не имею на это ни малейшего права. Особенно я не имею на это права.
Но фотография уже была вставлена, аппарат включен, раздалось его мерное тиканье. На фотографии мы были втроем, снимок был сделан в самом начале ралли, и я хорошо помню обращенные тогда ко мне слова Эльжбеты, в которых были и укор, и претензия, и, возможно, предчувствие.
— И чего тебе далось это ралли, — говорила она. — Так уперся, я бы предпочла видеть штурманом в машине Роберта Кожыньского. Они вместе чаще стартовали.
— Это для меня отдохновение.
— Брось ты, — вмешался Роберт, — люблю с ним ездить, он дьявольски аккуратен. Быстрее и точнее Кожыньского. Ну, — добавил он, встретив ее вопросительный взгляд, — он просто быстрее выдает программу, чем кто-либо другой. А это важно.
Изображение на фотографии исчезло. Роберт оказался на поручне моего кресла.
— Замучил ты меня, старик, — начал он, — ведь знаешь уже все. Ничего нового я тебе сообщить не могу.
— Давай прокрутим каждую деталь по порядку, — ответил я ему, — надо все проверить.
— Что еще проверять? Говорил же тебе, что это была моя ошибка, скорее всего именно моя ошибка. И хватит об этом. Заладил одно…
— Знаю, — выпалил я со злостью, — думаешь об Эльжбете, но я тоже о ней думаю.
Я не услышал, как она вошла, почувствовал только чей-то взгляд, и в тот же момент Роберт сорвался со своего места. Они долго обнимались, так долго, что я уже хотел выключить аппаратуру, вывести из строя этот проклятый механизм.
— Пришла сюда только для того, чтобы ты, наконец, сказал всю правду в его присутствии, — показала она на меня. Голос ее был очень спокойный, сдержанный. — Только ради этого я решила прийти на это чудовищное испытание. Роберт, скажи нам, как было на самом деле.
— Ты имеешь в виду эту катастрофу?
— Да. Кто из вас допустил ошибку?
— Откровенно говоря, думаю, что это он.
Я придвинулся к нему вплотную, как бы готовясь к удару. Эльжбета встала между нами.
— Но ведь, — вырвался у меня крик, — ты только что говорил, и уже второй раз, ты говорил мне, что это была твоя вина! Твоя ошибка!
— Неправда, — спокойно ответил он, — ничего подобного я не говорил. Напротив, всегда считал и считаю, что это была твоя ошибка.
— Ты думаешь, случайная? — напирала Эльжбета.
— А ты как думаешь?
— Меня с вами не было. Не знаю…
— Он был слишком аккуратным и точным, чтобы допустить подобную ошибку.
Мы стояли все рядом, соприкасаясь телами. Эльжбета резко отскочила к аппарату и стала его разбивать. Роберт исчез. Вновь высветилась цветная фотография нас троих. Эльжбета выхватила ее, разорвала на мелкие кусочки и выбежала из лаборатории. Я пробовал было ее догнать, споткнулся и упал, разбив лоб. На время даже потерял сознание. Придя в себя, выскочил на улицу, там никого не было.
У меня было огромное желание снова материализовать Роберта и просить подтвердить то, что он сказал при Эльжбете, но мне не хватило духу.
Только на следующий вечер, вынув другую фотографию, вставил ее в заново смонтированный экран. Это был мой с Робертом снимок, сделанный во время ралли, проходившего за три года перед последним. Тогда я тоже был у него штурманом. Он еще не был знаком с Эльжбетой, да и я только начал с нею встречаться.
Долго, очень долго пришлось ждать материализации Роберта.
— Старик, кончай с этим. Ничего путного не добьешься.
— Должен добиться.
— Я ведь тебе уже все сказал.
— Ну, и… чья была вина?
— Моя.
— Уверен?
— Абсолютно.
— Так уже абсолютно?
— Почти.
— Остаются какие-то маленькие “но”?
— Может, и так. Не помню. А ты помнишь все детали?
— Тоже не помню. Но почему ты врал при Эльжбете?
— Как это? Ничего подобного!
Теперь уже я чуть было не кинулся ломать аппарат. Поставил новую фотографию и повторил встречу. Роберт не появлялся еще дольше, но подтвердил полностью все, что говорил в предыдущем сеансе.
— Я позову Эльжбету, умолю ее придти. Подтверди ей, что не считаешь меня виновным, что не подозреваешь меня.
— Конечно.
Выключив аппарат, я помчался к Эльжбете. Она не хотела меня даже впустить.
— Хватит, — крикнула из-за закрытых дверей, — не хочу тебя видеть! И твоих гнусных экспериментов! Все! Конец! И не смей больше тут показываться!
Я умолял открыть дверь, кричал, убеждал, что хочу сказать что-то очень важное. Ответом было молчание. Долго стоял я на лестнице, пока соседи Эльжбеты не выпроводили меня на улицу. Один из них даже дошел до моего дома, сказав на прощание:
— Ты полечись, парень…
Вечером я еще несколько раз воскрешал Роберта и зсе шло как по маслу. А когда он упирался и не хотел больше отвечать на мои те же самые вопросы, то я задерживал его у себя так долго и так просил, что он в конце концов сдавался и целиком отпускал мне грехи.
Эльжбета не подавала признаков жизни, возможно, выехала из города. Не помогало ни стояние часами около ее дома, ни попытки связаться по видеофону, ни стучание в дверь. Только неделю спустя, помню это точно, ровно неделю спустя после того, как меня вытурили из ее подъезда соседи, она неожиданно нагрянула ко мне в момент новой встречи с Робертом, а общался я с ним в то время по нескольку раз в день. Наконец-то!
В аппарате тогда был наш общий снимок, сделанный в ходе новогоднего бала Мы с Робертом держим ее, веселую, смеющуюся, под руки с обеих сторон.
Она влетела в лабораторию вихрем, подошла к Роберту и дерзко спросила его, кто виноват. И тот ответил, что, конечно, я, что он всегда так считал. Эльжбету как ветром выдуло из лаборатории, только громко хлопнула дверь. Мы с Робертом остались вдвоем. Я так долго мечтал и так сильно хотел встречи с ней, так много о ней думал, что присутствие Роберта и его повторное обвинение совершенно вылетели из моей головы. И в этот момент Роберт исчез, испарился, фотография нашей тройки вновь заяснилась на экране. Аппарат продолжал тикать. Вот именно, тикать! И только тогда до меня дошла суть моего изобретения. То, что говорят материализовавшиеся мертвые, зависит от человека, с которым они общаются. Их позиция, взгляды, убеждения представляют собой почти зеркальное отражение убеждения, взглядов и позиции разговаривающего с ними человека, в том числе и его чувств. Пока я был с Робертом один на один, он был в плену моего понимания причин катастрофы. Эльжбета с ее сильным характером как бы порабощала материализованного Роберта и принуждала его говорить то, что она сама хотела бы сказать. По ее мнению, я привел к аварии, к тому же умышленно.
Но ведь это необыкновенно, великолепно, подумал я, все больше воодушевляясь. Значит, вызывающий к яви мертвых держит на привязи их чувства и мысли. Воскрешенные являются рабами воскрешающих. Это хорошо, просто здорово.
Уложив необходимые вещи в дорожную сумку, впервые после долгого перерыва я сел за руль и поехал к дому Эльжбеты. Поставил машину так, чтобы хорошо наблюдать подъезд к дому, но не взбудоражить подозрительных соседей. Сначала время летело быстро, но чем дальше, тем длиннее мне казались минуты и даже секунды. Давала о себе знать и усталость, но я бодрствовал целую ночь, еще день, следующую ночь. Наконец, ранним утром на третий день, только-только забрезжил рассвет, к дому подъехало такси, из него вышла Эльжбета, шофер вынул из багажника чемоданы Значит, она все-таки уезжала. Улучив момент, пока она открывала дверь и вносила чемоданы, я втиснулся в прихожую.
— Что ты здесь делаешь? Ведь я же просила тебя больше не приходить.
— Но ты сама заглядывала ко мне дважды.
— Я? К тебе?
— Не прикидывайся дурочкой! — вскрикнул я, не обращая внимания на таксиста. — Дважды в твоем присутствии я вызывал Роберта, и оба раза ты пыталась внушить ему, что виноват был я.
— Успокойся, успокойся же, — повторила она, — подожди, хочу тебе кое-что объяснить.
Она расплатилась с таксистом, который попрощался с нами удивленным взглядом. Очевидно, вообразил Себе криминальную историю любовного треугольника. Тем временем полное достоинства и спокойствия поведение Эльжбеты и меня привело в порядок. Я овладел своими нервами, обрадовался даже, что она вообще наконец-то хочет со мной говорить.
— Присядем, — пригласила меня к журнальному столику в углу гостиной.
Именно здесь мы всегда начинали с ней наши вечерние беседы в старые добрые времена, а когда наступила эра Роберта, здесь же сидели мы втроем и пережили, несмотря ни на что, много милых минут.
Я уселся в кресло, держа нервы в узде, вглядываясь в ее изменившееся, как бы преждевременно постаревшее и увядшее лицо.
— Я не могла у тебя быть, я действительно выезжала из города. Ты ошибся, и вообще последнее время ты ведешь себя как-то странно. Я считаю, что это связано с твоим аппаратом, с тем, для чего ты его сейчас используешь. Зачем тебе эти мерзкие эксперименты?
— Я хотел узнать правду.
— Чью правду? Роберта?
— Мою правду.
— Опомнись, как можно узнать свою правду от кого-то другого, который, которого…
Она неожиданно замолчала, и во мне вновь всколыхнулось подозрение.
— Ну, говори! Скажи, что ты меня обвиняешь. Так ведь?
— Да, обвиняла. Возможно, плохо поступила с тобой, толкнула тем самым тебя на этот…
— Ах, значит, ты думаешь…
— Нет, я не хотела сказать.
— Не увиливай. Давай начистоту. Ну, смелее. Говори же.
Она прервала меня. Было видно, что она встревожена этим горячим потоком слов, я уже не мог себя сдерживать, переходил на крик, непроизвольно жестикулировал…
— Успокойся! Скажу тебе всю правду. Роберт уже для меня ничего не значит. И ты тоже. Это все прошлое, от которого я хочу отдалиться. Именно поэтому избегала контактов с тобой. Мои подозрения бессмысленны. Для меня не имеет значения ни твоя правда, ни правда Роберта, ни даже моя правда того времени. Все, я вылечилась, я уже здорова.
— Врешь.
— Говорю же тебе, я вылечилась от вас и от самой себя. И теперь я спокойна.
— И никогда не захочешь больше со мной встречаться? Никогда? Ну, давай дальше, выкладывай эту свою правду, эту новую правду! Наперекор своему прошлому. Тому прошлому, где мы застряли в тебе, как величайшая заноза твоей жизни. Как ты с этим покончишь? Словами? Избеганием встреч со мной? Моих опытов?
Интересно, я быстро поверил, что ее не было на моих сеансах. Это не исключено: аппарат мог сам, помимо ее воли, без включения ее сознания втянуть ее в орбиту своего действия и материализовать у меня, подобно тому, как луна притягивает лунатиков. Она была осью, вокруг которой вертелось все связанное с нами, мы оба думали, взывали к ней, хотела она того или нет.
— Итак, хочешь окончательно порвать с нами! А не думаешь, что это вообще недостижимо? Не понимаешь, что тебя можно тоже воскресить, вынудить к контакту, да, вынудить!
Я уже перестал кричать, только голос мой дрожал. Резким движением я вытащил из сумки свой фотоаппарат, тот самый, которым я фотографировал кошек в начале опытов, еще живых кошек, играющих с искусственными мышками.
Она просто вылетела из кресла и прижалась к стене. Я спокойно наводил аппарат.
— Нет, — взмолилась Эльжбета и заслонила руками лицо, — нет, нет, не надо!
Она стала медленно передвигаться вдоль стены к двери. Но я хорошо помнил, что дверь была закрыта на все засовы. Трудно будет ее открыть, ох, как трудно…
Перевод Вадима Лунина
Марек С. Хуберат
ТЫ ВЕЕНУЛСЯ, СНЕОГГ…
I
На полу виднелась цепочка светлых пятен. Сноргу нравилось смотреть, как они медленно движутся по матовой облицовке. Он давно открыл, что свет проникает в Комнату через небольшие окна под потолком, и любил лежать на полу так, чтобы теплые лучи грели тело. Снорг попытался пошевелить руками и беспомощно сполз с постели.
— Дэгс… — выдавил он сквозь стиснутые зубы. Одеревеневшие челюсти не повиновались.
— Дэ-э-э-гс…
Один из Дэгсов оторвал взгляд от экрана визора. Он отреагировал скорее на грохот, вызванный падением Снорга, чем на его голос. Музи все также тихо мурлыкала свою песенку без слов. Дэгс несколькими короткими бросками подобрался к Сноргу и сильно ударил его по щеке. У обоих Дэгсов были очень сильные руки, недоразвитыми ногами они почти не пользовались.
— Вла… вла… — пробормотал Дэгс и несколько раз взмахнул руками, хотел показать, наверное, что Снорг своими также скоро сможет двигать. Второй Дэгс тоже подполз и изо всей силы потянул Снорга за волосы. Было ужасно больно, но именно это и радовало.
“Голова… голова… — билось у Снорга под черепом, — хорошо… это хорошо”.
Второй Дэгс принялся тыкать пальцами ему в глаза. Снорг мотнул головой и взревел от боли. Первый Дэгс ударил второго изо всей силы, тот упал и покатился по полу. Из глаз Снорга текли слезы, поэтому он не видел, все ли провода воткнул в его мышцы Дэгс и правильно ли он приклеил электроды. Снорг надеялся, однако, что все будет нормально. Он мог только догадываться, каким образом Дэгс проверяет, правильно ли подключено оборудование. У Дэгсов глаза располагались очень далеко друг от друга, поэтому при осмотре они, наверное, смешно крутили головами.
— Тевежнер!.. Рассказать тебе сказку?.. — раздался громкий голос. Снорга всегда восхищало произношение Пайки. Вот и теперь он отчетливо слышал каждое слово, хотя ушных раковин у него не было.