— Это все они, дедушка. Помнишь, ты сказал в самом начале? Это они во всем виноваты, мы не должны обвинять друг друга.
— Ты прав, Гарик. И я был прав, когда это сказал. Давай не будем ссориться.
Семен Валерьянович тяжело опустился на пол, на обломок фанеры, который служил для них стулом, и подумал, что, если еще немного посидит на земляном полу, не миновать ему воспаления седалищного нерва. Подумал мимоходом, как если бы речь шла о ком-то другом. Воспаление седалищного нерва, сердечный приступ — все эти неприятности, значимые в будничной жизни, сейчас производили впечатление полной чепухи.
— Давай. Хочешь, я отыщу твою пуговицу? По-моему, она под шкаф закатилась.
— Не ищи, не надо. Зачем мне пуговица? Как я ее пришью? У нас нет ни иголки, ни нитки.
Гарик примостился возле деда, вынудив его слегка ужаться на куске фанеры. Растерянные тем, что опять сорвались, поссорились, они сидели, прижавшись друг к другу, молчаливо и медленно мирясь.
19 февраля, 11.28. Сотрудники агентства «Глория»
Следующее общее собрание глориевцев проводилось по горячим следам. Обсуждали увиденное на вечере в ресторане «Морская свинка», обменивались предположениями и гипотезами, честно докладывали, кто какую информацию и от кого успел разузнать.
— Больше всех отличился… — точно телеведущий, завопил Денис.
Послушно купившись на его паузу, все раскрыли рты.
— Макс! — завершил директор агентства «Глория». Все присутствовавшие были ошеломлены, а особенно сам герой торжества. Впрочем, ликования от Макса не дождались.
— С чего это? — вознегодовал он. — Когда это?
— Ну как же! Ты сумел в считанные минуты обаять Зою Барсукову и ее супруга. Не скромничай, я сам наблюдал: Зоя с тебя глаз не сводила, Геннадий Барсуков дважды пожимал руку. Они пригласили тебя в гости?
— Допустим, пригласили. Заходите, сказали, в любое удобное для вас время, только предупредите по телефону… Вот, телефон дали. А что?
— Ничего. Ты гений разведки, Макс.
— Ничего подобного! Геннадий Барсуков — филателист, мы с ним познакомились на выставке редких марок в Историческом музее. Потом он у меня консультировался. Так что интересы исключительно профессиональные, ничего личного.
— Будет личное, дорогой ты наш компьютерный гений! Как директор «Глории» и — подчеркиваю, не забывайся, чудище, — твой начальник, даю тебе ответственное задание. Ты должен войти в эту семью и разузнать все, что можно, о Зое и ее брате. Связи с Сапиным. Любовницы или жены Сергея Логинова. Где может скрываться воровской общак…
— Постой, постой! — запротестовал Макс. — Это не моя специальность.
— Ты же у нас гений информации!
— Но я же информацию получаю по компьютеру, а не вживую. Шпионского ремесла никогда не пробовал.
— Вот заодно и попробуешь. Сотрудник частного охранного предприятия как-никак.
— Я растеряюсь! Явсё вопросы забуду!
— Не переживай, мы их с тобой отрепетируем.
— Я не понимаю, что на мне, свет клином сошелся? Пусть пойдет Агеев, он шустрый.
— Пойми ты, гроза Интернета: у тебя уже получилось войти в круг барсуковских знакомых. Со стороны Агеева это будет неестественно. Так что не комплексуй: ты должен справиться.
— Должен?
— Обязан! Сгруппируйся — и вперед. Во имя выполнения задания будь готов пойти на что угодно.
— Например, на что?
— Например, постарайся стать любовником Зои. Разговоры в постели, то-се, в общем, какая женщина после этого не разговорится?
— Ты что! — содрогнулся Макс. — Я — и Зоя? С какой стати я должен становиться ее любовником?
— С такой стати, что она блондинка. Помнишь наш разговор перед вылетом в Сочи?.. Вот то-то же! А что ты имеешь против мадам Барсуковой?
Макс много чего имел против Зои — по крайней мере, то, что он успел услышать о ней на Хостинском рынке, которым она заправляла железной рукой. Конечно, это одни разговоры, доказательств не было ни малейших… Но если бы доказательства были, не пришлось бы ему, поддаваясь на уговоры Дениса, жертвовать собой.
— Она старше меня.
— Так тебе ж с ней не детей плодить.
— Она злая… Она вообще не в моем вкусе!
— О вкусах будешь в ресторанах спорить, — брови Дениса сдвинулись, — когда вернешься домой. А сейчас перед нами, между прочим, поставлена задача: разыскать заложников, которых вот-вот изрубят на мелкие кусочки. Если, чтобы предотвратить смерть Ворониных, потребуется оттрахать не только Зою, но и Геннадия, и его альбом с марками…
— Кляссер, — не удержался, чтоб не поправить, Макс. — Альбом с марками называется кляссер.
— И кляссер, и Геннадия, и всех членов барсуковско-логиновской семьи — одним словом, сделай это и не чирикай. Тебе деньги платят не за просто так.
Макс насупился: по его убеждению, напоминание о деньгах было здесь неуместно. Его брали в «Глорию» как компьютерщика: в заключенном договоре речь шла об использовании мозгов, а на его член «Глория» контракт не заключала. Но Денис, не обращая внимания на его насупленный вид, переключился на другие вопросы, полагая, что если Макс ничего не возразил, значит, дело в шляпе: молчание — знак согласия.
И, несмотря на некоторую грубость, он был прав. Потому что Макс действительно решил согласиться.
20 февраля, 21.49. Валерий Воронин
— Все бесполезно, — сказал Валерий Семенович.
И то, что эта реплика исходила от ее супруга, который еще час назад безукоризненно держался у себя в мэрии, а вот сейчас, придя домой, вместе с пиджаком сбросил с себя и свою сверхчеловеческую выносливость; и весь его вид — постаревший, с нижней губой, выпятившейся так, словно он собирается заплакать, — все это ввергло Алену Борисовну в такую растерянность, что она даже не сразу смогла возразить и только слушала жестокие слова:
— Все бесполезно. Я не верю, что когда-нибудь увижу Гарика и папу. Да, они дали мне поговорить с ними, но живыми они их не выпустят. Похитители никогда так не поступают. Их основное условие — деньги вперед. Они получат деньги, а потом убьют заложников.
— Пока не убивают, по крайней мере, — замороженно произнесла Алена. Теперь они с мужем поменялись ролями: он терзался от горя, она выступала как спасительная жилетка. — Ты же разговаривал с ними, ты слышал их голоса…
— Голос Гарика. Он сказал «мы с дедушкой», или просто «мы», не помню, из чего я заключил, что папа все еще жив. Но я боюсь, все могло измениться. Ты же помнишь, у него больное сердце…
— Валерочка, тише, пожалуйста. Лариса Васильевна услышит, а она у нас тоже не слишком здоровый человек.
— Какой смысл говорить тише? Алена, все равно все мы должны подготовиться, привыкнуть к этой мысли. Мы уже лишились и папы, и Гарика. Скорее всего, нам даже не придется их похоронить…
— Замолчи! — прикрикнула на него Алена Борисовна. Без косметики, кое-как причесанная, с красными от бессонниц и слез глазами, она сейчас из беспомощной женщины превратилась в воительницу. Она и была воительницей: она защищала остатки своей семьи. Если придется потерять еще и мужа, который вязнет в своем горе, точно муха в варенье, это будет конец всего. Нет, она не допустит! Пусть Валерий лучше сердится, а не горюет. — Замолчи, Валерий! Давно ли ты меня упрекал за то, что я впадаю в истерики, мешаю работать людям из «Глории»…
— Да, я действительно тебя тогда упрекал. И сейчас прошу прощения за это. Ты была совершенно права. «Глория», «Глория», эта хваленая «Глория»! Я что-то не вижу, чтобы они что-то сделали…
— Они нас охраняют!
— Ну пока не видно, как они нас охраняют, потому что на нас никто не нападал. Но я им плачу еще и за то, чтобы они нашли наших родных! И, позвольте спросить, где результат? Результата я не вижу! Я вижу одни лишь нелепые версии… наподобие той, что Гарик зачем-то уехал играть в теннис. Разве я не знаю моего сына? Мой сын не умел играть в теннис! Я никогда не видел у него теннисных ракеток! Откуда бы они взялись? Нет, они все перепутали! Таксистка везла совсем другого мальчика.
Алена Борисовна смотрела на мужа неожиданно растроганными глазами.
— Валерочка, — сказала она, — вспомни, ведь Гарик просил у нас разрешения заняться спортом.
— Да! И я ему не позволил, потому что в его годы нужно учиться, а не заниматься дрыгоножеством и рукомашеством.
— Но ты понимаешь, Валерочка, он мог бы втайне от нас…
— Неужели ты думаешь?..
— Ну да, конечно, и дедушка мог быть на его стороне. У них всегда были свои секреты…
Алена Борисовна протянула мужу какой-то белый круглый ворсистый предмет, в котором мэр Воронин узнал теннисный мячик.
— Это я нашла в шкафу Гарика, среди нижнего белья.
— Значит, они были правы… Но тогда… Ну пусть они только вернутся, особенно Гарик! Я им все выскажу! Безобразие, разбаловали мальчишку! Уж я им задам перцу…
Алена Борисовна смахнула слезу теннисным мячиком. Прикосновение этого нежного пушистого предмета почему-то утешало. В нем было что-то детское, то, что связывалось в ее представлении с плюшевыми игрушками, с мягкостью вязаных костюмчиков, из которых ее сын давно вырос, но которые всегда памятны матерям. Когда у выросших сыновей все хорошо, эти пустяковые напоминания о том, что когда-то эти сильные мужчины были младенцами, выглядят умилительно; когда сын гибнет, не успев стать мужчиной, они превращаются для безутешных родителей в вечные орудия пытки. Но ведь Гарик жив! Да, конечно, он жив! Пока она не видела его мертвым, у нее остается надежда…
— Да, обязательно, обязательно выскажешь. Обязательно. Пусть только они вернутся. Ничего другого я не хочу.
20 февраля, 12.30. Тарас Слесаренко
Согласно канонам уголовно-приключенческого жанра, на свободе непременно обязаны оставаться самые ловкие, сильные и хитрые преступники, чтобы тем увлекательнее было потом положительным героям их ловить. В случае с уцелевшими останками «Хостинского комплекса» это было и так, и не так. Каноны соответствовали действительности в том, что касалось самого Зубра, главного действующего лица, режиссера злодеяний, постоянно остающегося за ширмой. Однако в том, что касается второстепенных персонажей, всякой мелкой сошки, отлаженная схема не работала. Зубр лишился своих лучших помощников, которых он активно задействовал и которых вследствие этого оказалось легче изобличить Грязнову с Турецким. Остались худшие — те, которых Зубр на серьезные дела не посылал не потому, что берег, а потому, что не был уверен, сделают ли они все, как надо. Однако теперь, когда выбирать не приходилось, и они, неожиданно для себя, оказались на переднем крае.
Одним из таких был Тарас Слесаренко по прозвищу Бубен. Кличка указывала на то, что ее обладателю не удалось высоко продвинуться в воровской иерархии , и в дальнейшем, по-видимому, это ему не светило. Помимо физической силы, которую отметил в нем Зубр, наблюдая за тренировками крутых парней в своем спортивном центре, иными достоинствами он не обладал. Чаще всего Зубр посылал Тараса за алкоголем. Сейчас требовалось послать его за деньгами — за крупными деньгами. Двести тысяч долларов, не кот нассал!
— Смотри, Тарасик, — наставлял Зубр подчиненного, — сделай все, как я тебе говорю. Будь внимателен к мелочам, не упусти чего-нибудь.
— Ах-ха! — с готовностью кивал Бубен, внимая словам хозяина с полуоткрытым ртом, и каждая черта его лунообразной физиономии отражала напряженное стремление исполнить все, что скажет Зубр. Он напоминал ученика восточного мудреца, который ничего не понимает в словах учителя, но именно потому умрет, но исполнит, потому что за их непонятностью скрывается возможность просветления. Зубр иногда почитывал популярные брошюрки, путеводители по учениям Индии, Японии и Китая, и в целом роль гуру ему импонировала. Но только не сейчас. В данный момент он предпочел бы поменьше повиновения и чуть больше понимания. Однако делать было нечего: приходилось иметь дело с доступным ему человеческим материалом.
После того как Тарас Бубен с превеликими страданиями повторил инструкции четыре раза — два из них накануне, на сон грядущий, два с утра, — Зубр кое-как поверил, что подчиненный справится, и отпустил его на задание, распорядившись, чтобы верный Шнурок его подстраховал.
Задание было, в общем, несложное: на улице Советской в основании фонаря возле магазина «Вий» (вообще-то он назывался, по имени улицы, «Советский», но все буквы, кроме «в», «й» и частично «и», были замазаны во время ремонта так долго, что, открывшись, он тотчас удостоился от местных жителей названия «Вий») будет оставлен ровно в 12.30 продолговатый пакет в оберточной бумаге. Ровно в 12.32 Бубен, якобы прогуливаясь по улице и нацеливаясь на продукты в витрине «Вия», должен как ни в чем не бывало забрать этот пакет и передать Степе Шнурку, который уже лично передаст его Зубру. Все. Без кулинарных изысков.
— А то ж! — бодро, едва не отдавая честь, но вовремя вспомнив, что к пустой голове руку не прикладывают, ответствовал Бубен.
Он был парнем веселым и, в общем, не злым: главным недостатком, позволившим ему с легкостью идти на преступления, стало отсутствие фантазии, которое не позволяло Бубну поставить себя на место другого человека. Это именно он предложил заключенным в подвал Ворониным справлять нужду на пол: не для того, чтобы окончательно подавить их и деморализовать — для того, чтобы ставить такие цели, нужна хотя бы определенная хитрость, — а просто потому, что смерть как не хотел отягощать себе жизнь поисками какого-то приемлемого для обеих сторон выхода. И так во всем! Тарас всегда и везде шел по линии наименьшего сопротивления. Сказал ему учитель физкультуры, что с его данными неплохо бы заняться спортом, — он отправился в спорткомплекс. Предложили в спорткомплексе войти в братство настоящих парней, которые потрошат лохов, — и это предложение принял, не задумываясь. Потому что одно он усвоил из опыта: чем меньше он думает, тем лучше получается. Хотя бы одно это усвоил…
По крайней мере, Бубен был добросовестен и, выучив назубок наставления Зубра, считал, что отменно подготовлен к заданию.
… В то время как Бубен уперто заталкивал в свой позванивающий от пустоты бубен инструкции, к операции на Советской готовилась и другая сторона. Сотрудники агентства «Глория» и работники местной милиции действовали сообща.
— Как только он возьмет пакет… — разъяснял Денис стратегию и тактику.
— Я арестую его! — вскакивал пылкий Гиви.
— Как же, — иронизировал Денис, — арестуем и ничего не добьемся. А тем временем его начальник, не получив денег, впадет в раж и откромсает у заложников важные части тел. На такие задания посылают всякую мелочь. Нам нужно, чтобы он нас вывел на рыбу покрупней. В идеале, мы должны установить через него, где скрываются заложники. Поэтому, очень прошу, будьте все предельно осторожны! Не спугните его! Речь идет о жизни старика и ребенка!
Гиви послушно наклонял голову, но его сливоподобный нос по-прежнему выражал недоверие к московским горе-специалистам, которые прилетели в Сочи за чертову прорвищу километров, чтобы втюхи-вать непроверенные методы работы взамен надежных, оправдавших себя. Денис вздохнул, покоряясь тягостной судьбе. Да, он, выходец из Барнаула, ныне москвич, да, за месяц своей работы он получает деньги, которых тот же Гиви не видит и за год, но его требования совершенно справедливы! Он хочет не зря получать свои деньги и — в конце-то концов! — хочет, чтобы обоих Ворониных вернули мэру в целости и сохранности. А поэтому он не будет рисковать их жизнью и здоровьем. И добьется, чтобы другие не смели рисковать.
Короче, присутствие Гиви на месте, конечно, было необходимо — на всякий пожарный. Но роль ему предназначалась скромная, бессловесная. Ваш номер восемь, вас после спросим.
Главная — хотя и тоже бессловесная — роль отводилась второму асу наружного наблюдения, Севе Голованову (пальму первенства в этом сыскном виде спорта уже который год держал Филипп Агеев). Он должен будет не спускать глаз с человека, который достанет приметный пакет из столба, и «пасти» его, пока он не выведет на след.