Остановились в шаге от спокойной, лениво текущей воды. Мануэль торопливо сказал:
– Глубина у берега – более двух метров, мы проверили. Удачи, компаньеро!
На миг вынув загубник, Морской Змей проворчал:
– К черту… К лос дьяблос…
Он оттолкнулся пятками и спиной вперед, без малейшего всплеска, ушел под воду. Мазур пошел вторым.
…Как бывает в подобной обстановке, происходящее казалось чуточку нереальным, очередным сном, не кошмарным, правда, спасибо и на том… Размеренно пошевеливая ластами, Мазур скользил-летел-плыл в совершеннейшей темноте – только отражения звезд скопищем размытых пятнышек лежали на спокойной водной глади. Мешок за спиной ничуть не давил на плечи благодаря располагавшемуся там надутому воздухом пластиковому пузырю, пристроенный на груди небольшой приборчик в водонепроницаемом чехле исправно показывал глубину, расстояние до речного дна и даже до обоих берегов: этот загнивающий Запад, чтоб ему пусто было, ну совершенно погряз в искусном потребительстве, такие приборчики там выпускают для мирных любителей подводного плавания, любой может прийти в магазин и купить их хоть мешок. Разврат прямо-таки, трижды их в качель…
Он плыл метрах в трех за Морским Змеем – ориентируясь на слабо фосфоресцирующие полоски, нанесенные по всей длине ласт командира. У всех имелись такие.
Полоски впереди вдруг задвигались гораздо медленнее, потом стали уходить вверх – командир всплывал. Не пытаясь думать и рассуждать, Мазур, согласно инструкциям, тоже пошел на всплытие. Голова оказалась над водой: темная вода, темные берега, россыпь звезд над головой…
Морской Змей, легкими уверенными гребками удерживаясь на поверхности, оглянулся, выпустил изо рта загубник и, видя, что все остальные тоже вынырнули, негромко сказал:
– Спокойно, ребята, слева абориген…
Мать твою, до чего внушительный попался абориген… Глаза давно привыкли к темноте, и легко можно было рассмотреть слева, метрах в десяти от них, заслонявшую часть звезд длинную и массивную тушу. Бегемот, наполовину погрузившись в воду, пялился на пловцов, громко похрапывая и фыркая – и что это на его языке означало, понять решительно невозможно, никто не озаботился прочитать им краткий курс о гиппопотамовых привычках. Известно, что бегемоты крокодилов терпеть не могут, а мамаша, подобно многим другим звериным мамашам, в лепешку разомнет любого чужака, окажись он поблизости от детеныша…
Бегемот торчал на том же месте. Они, соответственно, тоже. Ситуация более чем хреновейшая: можно, конечно, достать из мешков автоматы – если хватит времени – и чесануть длинными, но этакого дядю быстро не положишь, если начнет биться в воде, раненый, не все от него и увернутся. А ножиком можно ткнуть разве что в глаз, но тут опять-таки задергается, как бешеный…
– Эй, дядя, – негромко произнес Морской Змей. – Мы тебя не трогаем, шел бы ты на хер…
В любом случае бегемот должен был уже уяснить, что они не крокодилы. Единственное зыбкое утешение…
Время ползло невероятно медленно. Наконец огромная толстокожая животина храпнула, ухнула, фыркнула – и, поднимая нешуточную волну, поплыла к берегу. Обошлось. Не теряя времени, Морской Змей взял в рот загубник и нырнул, подавая пример остальным.
…Обусловленный сигнал они увидели еще издали – справа, судя по показаниям эхолота, на самом дне, светилась пронзительно-синяя точка. Когда они подплыли вплотную, разглядели, что фонарик укреплен в старой автомобильной фаре таким образом, чтобы его было видно только тем, кто движется маршрутом, по которому пришла группа.
Они стояли на дне, легкими гребками сопротивляясь медленному течению, норовившему потащить с собой. Потом Морской Змей хлопнул по плечу Викинга, и тот, оттолкнувшись, поплыл к берегу. Не самая веселая работенка ему выпала – идти в разведку. Правда, остальные трое не в лучшем положении – если о них узнали и подготовили встречу, одинаково скверно придется всем. Вылетит пара-тройка катеров с эхолотами и прожекторами, и будет вам старая песенка: прощайте, родные, прощайте, друзья, Гренада, Гренада, Гренада моя…
Сверху раздалось металлическое постукивание: три стука подряд, одиночный, еще три. Пока что Викинг не усмотрел на берегу ничего подозрительного. И они двинулись на берег.
Самое уязвимое место любого водоплавающего десанта, неважно, из батальона морской пехоты он состоит или из малой кучки спецназовцев – высадка на берег. Если накроют огнем – будет уныло. Впрочем, странников наподобие «морских дьяволов» всякий умный человек всегда старается брать живьем, а не валить в первые же секунды огнем на поражение, но оптимизма это не прибавляет, поскольку им категорически запрещено попадать в плен…
В лихорадочном темпе освободились от аквалангов и ласт, увешались оружием, надели спортивные туфли на резиновой подошве, закрепили акваланги и ласты под водой у самого берега, накрыв их капроновыми сетками, вбив в землю острые штыри. Встали на берегу, прислушиваясь и присматриваясь.
Тишина, прохлада – вопреки мнению иных дилетантов, в Африке ночами весьма прохладно, и то и холодно. Усыпанное звездами небо над редколесьем. Идиллия, на первый взгляд.
Однако расслабляться не следовало: их могли попытаться взять на маршруте, в любой точке, желательно подальше от берега – это азбука…
Они двинулись к цели по всем правилам: палец на спусковом крючке, первый и третий развернули стволы влево, второй и четвертый – вправо. Пару раз в кронах над головой сонно вскрикивали и возились неизвестные птицы, один раз от них припустила что есть мочи какая-то хвостатая зверюшка размером с кошку.
Гррр-рррр-рууум!
Без команды, машинально они, присев на полусогнутых, развернулись на восток, где громыхнуло, и качественно. Нет, слишком далеко отсюда, чтобы иметь к ним отношение…
Ага! Там, на востоке, быстро поднималась над горизонтом яркая желтая полоска – строго вертикально, потом, описав дугу, стала уходить к земле. Ага, выхлоп ракеты, ночной пуск, здешние трудятся по-стахановски, даже ночью…
Они преодолели три четверти расстояния до поселка, вдали уже показались белые домики и огни фонарей – и никто до сих пор так и не попытался свести с ними самое тесное знакомство. А вот это уже давало кое-какие основания для оптимизма: неразумно было бы допускать их к самому поселку и пытаться захватить там. Юаровцы черт знает сколько лет воюют с партизанами у себя дома, и опыт накопили изрядный…
Они подошли так близко, что и без бинокля можно было рассмотреть аккуратный ряд сборных щитовых коттеджиков, выкрашенных в белый цвет – с учетом дневной африканской жары.
– Нарядились, – распорядился Морской Змей.
И первым принялся натягивать белый комбинезон с капюшоном – черные гидрокостюмы на фоне белоснежных домиков бросались бы в глаза, как ворона на чистом снегу. Правда, был и опасный момент – вздумай кто-нибудь, маявшийся бессонницей (или помянутые патрули) бросить случайный взгляд в сторону леса, фигуры в белом, почти бегом приближавшиеся к поселку, заметил бы в два счета посреди ночной темени. Но тут уж ничего не поделаешь…
В поселок они заходили с той стороны, где на окраине располагался длинный, раза в три длиннее соседних, домик – казарма тревожной группы. Расчет незамысловатый и верный: здесь патрули наверняка не появляются вовсе. Смешно и глупо двум часовым с собакой ходить дозором там, где разместились два десятка хорошо вооруженных коммандос…
В казарме светятся два окошка из восьми. Зная реалии ремесла (а они везде почти одинаковы) можно предполагать, что ночная смена бодрствует на боевом дежурстве, а остальные спят – но наверняка одетыми-обутыми, так, чтобы по сигналу вмиг повскакать, разобрать оружие и галопом чесать в поисках неприятеля…
Часового у входа нет. Стоят два джипа с пулеметами в задней части кузова – этакие современные тачанки. Казарма, как и остальные дома поселка, на белых сваях, так что меж полом и землей с полметра пустого пространства. Судя по едва уловимому химическому запаху, сваи щедро намазаны какой-то гадостью – чтобы по ним не лазили в гости визитеры наподобие скорпионов или ядовитых пауков, этого добра здесь хватает…
Согнувшись в три погибели, совершенно бесшумно они цепочкой пробежали под высоко расположенными окнами казармы, слыша звяканье посуды, ленивый разговор на непонятном языке – африкаанс, конечно, которого никто из них не знал. Чаи, наверно, гоняют ребятки, скучая на дежурстве. Они, конечно, не разленились, но чуточку все же размякли, как и патрули – за все время существования полигона ни единого налета на него не было, а это всегда чуть расхолаживает караулы…
Улочка, освещенная фонарем. Света в окнах нет. Ага! Все без команды отпрянули за ближайший угол – почти в самом конце улицы, по перпендикулярной к ней, неторопливо прошагали двое с автоматами на плече и собакой на поводке. Собака, судя по силуэту – буль-мастиф, отличный сторож и охранник, породу в свое время именно здесь, в Южной Африке, вывели англичане. Патруль прошел метрах в двухстах – тут и собака не учует, если нет ветра в ее сторону – а погода-то, хвала небесам, стоит безветренная…
Бесшумно, как тени, они двинулись дальше, повернули налево посреди благолепной тишины, и это было, как во сне… Стоп!
Справа на перекрестке показались длинные тени, числом две, и еще одна, гораздо короче – это уличный фонарь светил в спину неторопливо шагавшему патрулю. Если они свернут влево… а они поворачивают!
Четверка мгновенно рухнула наземь и проворно, бесшумно заползла под ближайший домик. Совсем рядом уже слышались уверенные, не такие уж тихие шаги патрульных – они, разумеется, не собирались красться по-кошачьи здесь, у себя дома. Шумное дыхание собаки…
В ту сторону уставились три автоматных ствола. Не окажись другого выхода, троицу придется класть. Затащить под дом, это позволит выиграть какое-то время – вот только хватит ли этого времени, чтобы получить желаемое и уйти? Кто ж знает… Но если собака среагирует, добром не разойтись…
Лаврик, держа пистолет в левой руке, правой нацелился в сторону улицы флаконом-распылителем. Зыбкий, но шанс – если у них там кобель… Легонькое нажатие – и пес унюхает сильнейший аромат течной суки, после чего, как показывает практика, исправной службы от него долго не добьешься. Пока будет беситься, они вполне успеют доползти до противоположной стены, выбраться на соседнюю улочку и смыться. А если там сука? Не прокатит…
Легонькое повизгивание. Лаврик нажал кнопку и щедро опрыскал землю перед собой коварной химией.
Слышно было, как собака шумно втянула носом воздух – но осталась спокойной, только остановилась. Черт, точно, сука… Видны ее лапы, ноги в высоких шнурованных ботинках и мешковатых камуфляжных штанах…
В такие минуты всегда отчего-то кажется, что враг услышит стук твоего колотящегося сердца…
В каком-то метре от них показалась собачья башка – чертова сука заглядывала под дом. Шумно стала нюхать воздух. Там, на улице, послышались тихие, но прекрасно знакомые щелчки – патрульные вмиг сняли автоматы с предохранителей.
Ни рычания, ни оскаленных клыков – еще раз напоследок шумно нюхнув воздух, собака убрала башку и, судя по движениям лап, вознамерилась уйти. Короткий обмен негромкими фразами на непонятном африкаанс – и патрульные двинулись дальше.
Наступил краткий миг мгновенного блаженного расслабления. Мазур, кажется, догадался, почему обошлось – Лаврик в своих догадках оказался совершенно прав. Долгие годы юаровцам досаждали исключительно черные партизаны-повстанцы-диверсанты. Соответственно, служебные собаки дрессировались выявлять не абстрактных «посторонних», а непременно черных. Белые и черные пахнут по-разному. Весьма по-разному. Значит, когда ставили систему безопасности полигона, обошлись без новшеств, привезли сюда собак, выдрессированных по привычной методике. И эта сука (нет, эта прелесть собачья!), унюхав белых людей, нисколечко не встревожилась, любой, который не негр, для нее свой…
Они выбрались с другой стороны, нырнули в переулок. Пройдя еще немного, увидели тот самый дом, аккуратный коттеджик с белым крылечком и острой крышей. Только в одном окне горит свет – определенно ночник. Все так же старательно пригибаясь, они обошли дом и оказались перед задней дверью, распахнутой настежь. Проем закрывала вторая – точнее, попросту густая сетка от мух на легкой раме.
Трое разомкнулись в стороны, приготовив автоматы, а Лаврик совершил самое что ни на есть будничное действие: попросту согнутым указательным пальцем постучал по раме. Определенно выстукивал условный сигнал.
Почти моментально под потолком вспыхнула лампочка, осветив неширокий коридор и стоявшего у самой двери кафра средних лет в защитных шортах и темной майке. При виде столь нестандартных визитеров оный субъект не выказал ни малейшего страха или удивления, наоборот, осклабился со всем радушием. Открыл дверь-сетку и отступил в конец коридора, все так же ухмыляясь.
Мазур видел, как Лаврик изобразил лицом немой вопрос. Лыбясь еще сильнее, кафр сложил большой и указательный пальцы левой руки колечком и потыкал в него указательным пальцем правой. Понять его было немудрено.
– Оформи его, – тихонько сказал Мазуру Морской Змей.
Повесив автомат на плечо, Мазур шагнул вперед и без малейших колебаний припечатал кафру в нос кулаком, разбив его качественно, так что сразу пошла кровь. Кафр перенес это стоически, только охнул, да улыбка пропала. Вмиг столь же качественно подбив черному глаз, Мазур жестом велел ему лечь на пол, снял с пояса моток прочной нейлоновой веревки и быстренько связал по рукам и ногам, засунул в рот кляп, напоследок легонько приложил по затылку краешком приклада – так, чтобы осталась шишка. Картина получилась весьма даже убедительная: верный слуга был врасплох застигнут пришельцами, вырублен, побит и повязан. Будем надеяться, что местная контрразведка иголки под ногти ему загонять не будет…
Морской Змей распоряжался скупыми жестами. Свет в коридоре погасили, все четверо напялили приборы ночного видения, теперь окружающие предметы четко рисовались в характерном зеленоватом сумраке. Викинг остался охранять заднюю дверь на случай других непредвиденных визитов, а Лаврик спокойно повернул ручку и потянул на себя дверь, ведущую в глубь дома. Она открылась совершенно бесшумно: наверняка тот самый кафр озаботился обильно смазать петли.
Коридор с ковровым покрытием, картины на стенах: идиллические пейзажи, несомненно, европейские, ветряные мельницы над каналами, узкие улочки, застроенные старинными домами. Эстетствует хозяин, малость ностальгирует по далекой исторической родине… Справа за аркообразным проемом без двери – определенно столовая… А за этой дверью… Вот он, кабинет, вот он, сейф в углу, на столе ни единой бумажки – аккуратист…
И вот она, дверь, из-под которой пробивается тусклый свет ночника. Секунда неподвижности, выразительный жест Морского Змея – и они по всем правилам вломились в комнату. В спальню, где на широкой кровати вольготно устроилась парочка прелюбодействующих.
Мазур цинично усмехнулся про себя, отметив, что ничему такому они, в общем, не помешали: хозяин всего-то успел лишить предмет своей страсти юбочки да расстегнуть блузку. С похвальной быстротой прекратив это увлекательное занятие, он потянулся к подушке – но Мазур еще быстрее двинул ему левой ногой по запястью и рассчитанным движением приложил автоматным глушителем в ухо.
Ухо – штука нежная, и хороший удар по нему вызывает нешуточную боль, ошарашивающую человека на пару секунд. Использовав именно эти секунды, Мазур сдернул хозяина с постели, выкрутил руку и уложил физией на ковер. Левой приподнял подушку – ну, разумеется, там наличествовал армейский «кольт». Тем временем Лаврик, одним прыжком оказавшись на постели, вывернул девушке руки за спину, зажал рот, на том же англотехасском сообщил:
– Молчи и не дергайся, золотце, иначе глотку перережу…
Она и так не ворохнулась, оцепенев от ужаса.
Хозяин, надежно зафиксированный Мазуром, попробовал трепыхнуться, но это привело лишь к тому, что он уткнулся мордой в ковер, шипя сквозь зубы от боли в вывернутой руке. Крепкий мужик лет пятидесяти с красивой проседью на висках. Предмет его страсти выглядел наполовину моложе – весьма смазливенькая длинноволосая блондинка, вот только глазищи сейчас квадратные от страха.