Он кончал Баки в рот, до боли выламываясь, выгибаясь на члене Стива, и, казалось, был готов захлебнуться этим всем, особенно когда Стив, прошептав что-то невообразимое, застонал. Чувственно, низко, будто говоря этим стоном обо всем и сразу. Да так, что все трое понимали.
Когда ослабевшему в край Броку еще и Баки сдрочил на живот, жадно глядя в глаза и позволяя Стиву совать пальцы в его задницу, Брок чуть не пошел на третий заход. Его бы это убило, конечно, но он бы умер счастливым.
— Какие новости? — светским тоном поинтересовался Баки, поднимая с пола большое полотенце и принимаясь обтирать им Брока.
— Тони нашел решение, — просто сказал Стив, и Брок почувствовал, как замерло все внутри. У всех троих. Решение. Лечение. Возможность все помнить. Почти невозможное чудо, на которое никто уже, похоже, не надеялся.
— Но? — спросил Баки. — Ну, Стив, не томи.
Стив погладил Брока по лицу, будто раздумывая, говорить при нем или нет, и решился:
— Наноботы. Очень опасно. Гарантий мало.
— При плохом раскладе? — глухо спросил Баки.
— Смерть. Я думаю, нам стоит отказаться.
— Да, — Баки выдохнул и вытянулся рядом, а Брок сказал:
— Какого хуя, — потому что ему что, десять лет? — А меня спросить?
— Брок, ты не знаешь всего, и… — начал Стив, но Брок, несмотря на вытраханность, почти разозлился.
— Ну так расскажи мне! Давайте, не ебите до обморока, а введите меня в курс дела, раз уж сегодня у нас переломный день.
— Не сердись, — Баки обнял его и попытался уложить обратно.
— Нет уж. В пижаму рядить и кукол мне подсовывать будете, когда я опять…
— Хорошо, — сказал Стив. — Идемте на кухню.
Баки и Стив, похоже, привыкли заботиться о нем, как о малыше, хотя Брок не мог припомнить, чтобы ему так заносили хвост, даже когда ему было восемь. У него были обязанности по дому. Он посуду мыл, потому что посудомойки тогда были роскошью. Вполне мог разогреть что-то в микроволновке и сделать чай с бутербродом. А тут будто он хрустальный — два огромных мужика нарезают круги по кухне, слаженно стаскивая на стол огромное количество жратвы. Хотя, если учесть, как эти два мужика выглядят каждый в свою сотню, то они не совсем люди, и жрать должны соответственно.
— Так, — начал Баки, едва все расселись. — Что за наноботы?
— Микроманипуляторы, сравнимые по размеру с молекулой, — ответил Стив. — Тони предлагает ввести их в организм Брока вместе с вирусом, усиливающим регенерацию. По его концепции, совместно эта, как он выразился, “команда” должна будет “починить” организм изнутри и потом вывестись естественным путем.
— Мы уже раз ввели ему сыворотку, — мрачно заметил Баки. — И вот к чему…
— У нас не было выбора, счет шел на минуты, Брок жив, и это главное.
— А эти боты и вирус не станут конфликтовать с сывороткой, которая тоже отвечает за регенерацию, хоть и так криво, что Брок то помнит, то не помнит?
— Как объяснил Тони, у Брока все еще поврежден мозг. Он сейчас как поврежденная карта флэш-памяти. Не обладает номинальной емкостью, а потому память “затирается” большими массивами, накладывается друг на друга, перезаписывается, как при дефрагментации. Информация не теряется, просто уходит в более глубокие слои, откуда мозгу сложно ею оперировать. То есть…
— То есть если Тони починит мозг и расширит его емкость, то…
— То мозг перезапишет память, как ему удобно и… и Брок все вспомнит. Даже эти полгода.
— А если нет….
— А если нет, мы можем разрушить личность. Мы можем его убить.
Они оба уставились на Брока, будто он мог вот-вот исчезнуть.
— Ничего, что я прямо здесь сижу? — спросил Брок. — Эксперименты на крысах были?
— Даже уже на людях, — поколебавшись, сказал Стив. — Тони отыскал совсем безнадежного больного, черепно-мозговая, сильные повреждения, молодой парень. Мотоциклист. Его собирались отключать от системы жизнеобеспечения, и так как он завещал свои органы в качестве донорских, Тони удалось оформить это официально.
— И? — поторопил Брок, которого законность манипуляций беспокоила в последнюю очередь. — он жив?
— Да.
— Но? Стив, не томи, не театр — паузы выдерживать.
— Он не помнит вообще ничего, — осторожно ответил Стив. — Не младенец, конечно, но как будто… Маугли, только без навыков выживания в лесу. Чистый лист.
— Значит, его можно научить, — упрямо возразил Брок, отгоняя от себя мысль о том, как он будет выглядеть, пытаясь в пятьдесят научиться жить с нуля. — Можно же?
— Брок, — Стив взял его за руку и, помолчав, продолжил: — Тони сказал, так произошло потому, что у того парня мозг был сильно поврежден. Информации просто некуда было переписаться, и его э… отформатировало… Стерло полностью. У тебя дела обстоят лучше, но никто не может дать гарантии, что эти… наноботы не сотрут, что есть.
— Стив, так лучше, что ли? Вот признайся честно?
— Да, — Стив и Баки сказали это одновременно. — Лучше, — продолжил Стив. — Ты — это ты. В любом возрасте.
— А что есть “я”, Стив, уж прости за философию? Каждый день открывать глаза и нихуя не помнить, что было с твоей задницей — это быть “я”? А если бы я сегодня проснулся четырнадцатилетним и с растраханной жопой, что бы я подумал о незнакомом мужике в незнакомом доме? О тебе? Не узнавать любовников — это “я”? Не помнить минимум половину жизни? Чувствовать себя обузой? Постоянно подмечать твою заебанность? Если это такое “я”, то не надо мне такого счастья. Это мой мозг. Мне двадцать пять и пятьдесят одновременно. Я говорю — хочу попробовать.
— Детка, — позвал Баки. — может, имеет смысл еще немного подождать, пока Тони усовершенствует?
— И что, когда-нибудь он скажет “Да, сто процентов, заносите”. А мне будет уже… сколько? У меня совсем нет времени. Я у смерти поссать отпросился и встретил вас. Я не хочу ничего забывать. Не хочу довести вас до состояния, когда вы будете смотреть на меня с тоской, как на чемодан без ручки — нести тяжело и бросить жалко. Я не хочу жалости. Не от вас. Если мое мнение хоть как-то учитывается…
— Хорошо, — сказал вдруг Стив, который у них, похоже, был главным. Еще бы — аж целый Капитан Америка. — Одно условие.
— Что, у меня нет завещания? Уверен, что есть. Оно у меня с двадцати лет есть.
— При чем тут, — нахмурился Стив, а потом вздохнул. — Господи, Брок. Нет. Я хочу, чтобы ты позволил Тони записать твои воспоминания. Все, сколько есть, на диск. Я понимаю, что есть вещи, которыми бы ты не хотел делиться или помнить…
— Я хочу помнить как можно больше. И плохое тоже. Что до тайн и государственных секретов, то чего вы обо мне не знаете после истерики, которую пришлось унимать пижамами и куколками Кэпа?
— Ты показал ему детскую, — с осуждением произнес Стив. — Баки.
— Вышло случайно. Ты же знаешь, как я реагирую на Брока, который согласен оказаться со мной в одной кровати не просто чтобы послушать сказку.
Брок закатил глаза.
— Надеюсь, вы понимаете, почему я хочу это прекратить. Потому что я, сука, не хочу сказку. Я хочу еблю. Каждый день. Такую, чтобы на жопу садишься — и вспоминаешь, а не начинаешь подозревать, что с тобой что-то не так и дядя какой-то подозрительный рядом. Маньяк, наверное.
Баки имел наглость фыркнуть, но тут же стал серьезным.
— Брок, подумай еще раз.
— Не о чем, парни. Вы классные. Все будет как надо.
Он говорил с уверенностью, которой не ощущал, но не мог же он сказать: “Проканает — всем счастье, а нет — так вам свобода”. Тогда бы они еще заперли его, чего доброго.
— Хорошо, — после долгой паузы сказал Стив. — Хорошо. Пусть будет так, как ты решил. В конце концов, это твоя жизнь, а мы… должны уважать твой выбор.
— Звучит так, будто вы уже планируете мои похороны, — усмехнулся Брок. — Не дождетесь.
— Надо сделать запись, — предложил Баки. — Себе ты быстрее поверишь, чем нам. И завтра, и послезавтра, и еще один бог весть сколько дней ты будешь просыпаться в незнакомом месте, где незнакомые люди будут производить непонятные манипуляции. Постарайся быть убедительным.
Брок никак не мог записать речь, потому что постоянно тянуло то поржать, то еще чего. Пока Стив не догадался увести Баки, ничего не выходило. В конце концов послание самому себе было готово и начался ад.
Стив звонил куда-то, с кем-то что-то долго обсуждал. Приезжали юристы. Консультирующие доктора. Еще какие-то непонятные личности вроде огромного черного одноглазого мужика, который в разговоры особо не вмешивался, но смотрел так, что Броку хотелось сплюнуть.
— Время, — наконец, в половине двенадцатого объявил Стив и все, кто еще оставался, как по команде собрали манатки и вымелись за дверь.
— Пойдем, хватит на сегодня, — Баки потянул только освоившего планшет Брока из кресла. — Пора спать.
— Эй, мне что, десять? — возмутился Брок, потому что нашел в сети отличную игрушку — гоняешься за дамочками и трахаешь их так, чтобы понравилось не только тебе. И следишь, чтобы не трахнули тебя. Тут были начальник, полицейский и даже библиотекарь. Все как в жизни. — Я не устал.
— Брок, — Стив оказался рядом, присел на корточки и положил руку на колено, отчего Брок, почти ненавидя себя за вбитые в подкорку рефлексы, сразу успокоился. — Каждый день тебе нужно ложиться не позже двенадцати, чтобы память успела перестроиться за ночь.
— Я не хочу забывать, — Брок потянулся к нему, прижал его голову к своей груди и зарылся в волосы чуть подрагивающими пальцами, думая о том, что завтра снова отметит его охуенность и нихуя больше. — Знаю, что говорю это каждый день. Знаю, как вас заебали мои капризы. Еще пять минут, ладно?
— Детка, — Баки оказался рядом, обнимая их обоих, и вздохнул. — Это и вправду был очень хороший день, но тебе пора под сканнер и в кроватку. Если перестройка начнется, пока ты в сознании, день завтра будет ужасным. Мы проверяли. Давай, пять минут на сопли, три на диагностику, десять на душ и немного останется на то, чтобы кончить мне в рот, идет?
Этот сученыш умело его переключал. Даже обидно становилось, что он сам не имеет возможности вот так давить на нужные точки своих любовников. Что просто не успевает вспомнить, где они, эти чертовы точки. Не успевает найти их все за чертовы шестнадцать часов, что отведены ему на жизнь. Каждый день новую.
— Что за сканер?
— Изобретение Тони, — отозвался Стив. — Позволяет спрогнозировать с определенной долей вероятности, сколько тебе будет завтра. Плюс-минус три года. Реже четыре.
— Ох, парни, надеюсь, это не будет что-то вроде “Одиннадцать плюс-минус три”, потому что я даже не знаю, что за запись можно поставить, ориентируясь на меня восьмилетнего и одновременно — четырнадцатилетнего.
— Зато мы знаем, в какой комнате тебя уложить, — улыбнулся Стив.
Броку стало интересно. Вставая в почти незаметный круг в углу гостиной и позволяя голубоватым кольцам света скользить вдоль его тела, что-то измеряя, вверх и вниз, он подумал, что ждет прогноза, как результатов какого-то шаманского гадания на птичьих костях. Одновременно желая, чтобы прогноз был сносным, и не особо веря в то, что он сбудется.
— Двадцать семь — тридцать три, — вынес вердикт приятный женский голос. — Рекомендую…
— Цыц, Пятница, — оборвал голос Баки. — Потом свои рекомендации.
Он подошел ближе и поцеловал Брока. Так, что тот захотел начать процесс “кончить мне в рот” прямо тут. Потом в душе повторить. И в постели. Но на часах было уже без пятнадцати двенадцать, и он, как ебаная золушка, нихуя в этой жизни не успевал: ни потрахаться на балу, ни уйти с достоинством.
— Пусть завтра будет хороший день, — было последним, что он услышал от Баки, прежде чем тот, заботливо поправив одеяло, поцеловал его, оттраханного, отмытого и сонного в лоб, как покойника.
Да что там. Утверждение “сон — это маленькая смерть” в его случае воспринималось буквально. Закрывая глаза, он чувствовал, как в нем умирает сегодняшний день. И вместе с ним — крошечная часть его самого.
***
Голова болела, но вполне терпимо. Брок потерся лицом о подушку и потянулся всем телом, не открывая глаз. Прислушался к окружающей действительности, чутко улавливая звуки тихого разговора, пение птиц, едва различимое звяканье посуды, и улыбнулся. От подушки знакомо пахло, а все тело чуть ныло, провоцируя потянуться снова, так, будто у него вчера была тяжеленная тренировка, оставившая его без сил, и теперь все мышцы приятно ноют, требуя движения.
Дверь в комнату открылась, но Брок не стал открывать глаза.
— Мне снился дурацкий сон, — подавив зевок, произнес он. — Будто меня заломала Гидра, увезла в какую-то жопу и там обнулила. И я как дурак забыл все на свете, превратившись в овощ, который вы с принцессой исправно поливали, удобряли и всячески…
***Ему восемь. Он просыпается в самой потрясающей детской, какую только можно вообразить — яркой, напичканной потрясающими игрушками. Вроде у него не день рождения? Боже, как хочется все потрогать и попробовать, он так увлечен новыми игрушками, что не сразу замечает, каким огромным стал. Пол вдруг оказывается очень далеко, он падает, ударяясь коленкой и видит свои огромные руки. Ему страшно, хочется заплакать и позвать мать, но плакать не выходит. Горло сжимается от сухой истерики, сердце колотится. Паника. Такая сильная, что хочется залезть под кровать, в настоящий ад перерасти не успевает: дверь открывается и на пороге его комнаты появляется какой-то дядька.
— Привет, парень, — улыбаясь, говорит он. — Помнишь фильм про обмен телами? Тут такое дело…
Он говорит легко, даже весело, а Брок изо всех сил надеется, что не попал в тело собственного папаши. Не удержавшись, он наверняка порезал бы себе лицо и обрился налысо.
Дядька ловко плетет какие-то небылицы о своем друге, вдруг ставшем ребенком, расспрашивает, кто он и где живет, обещает во всем разобраться, и Брок успокаивается. Они до самого вечера объедаются сладким, устраивают сражение суперновыми солдатиками и радиоуправляемыми танками, строят крепость из конструктора и смотрят мультики. Брок вырубается прямо в гнезде из диванных подушек на полу в гостиной и страстно хочет, чтобы Баки еще и завтра не нашел способ вернуть обратно своего дурацкого друга. Домой к отцу ему совсем не хочется.
***Ему восемнадцать, на выпускном он завалил красотку Марго Уолш и страшно горд собой, хотя где-то глубоко внутри знает, что с удовольствием поменял бы пять Марго на одного Патрика, уехавшего из их захолустья. Голова болит, но это ничего. Он с трудом отрывает ее от подушки и осматривается — на отель, в котором он вчера заснул, не похоже.
— Проснулся? Доброе утро, Брок, — говорит невесть откуда взявшийся мужик, и Брок залипает на крутом изгибе его грудных мышц, на широченных плечах и… В общем, он встал, но не весь.
— Привет, горячий папик, мы знакомы? — яйца поджимаются от собственной наглости, но эталонный “папик” странно улыбается и отвечает:
— Не совсем. Спускайся на кухню, поговорим.
В зеркале стремный дед с плечами, которые непонятно, как проходят в дверь. Он трогает его лицо его же зататуированными руками и еле сдерживает крик. Он не станет орать при том охуенном папике. Всему есть разумное объяснение. Он же не спятил? Он же не забыл все на свете? Одно дело — фантазировать перед сном о том, как однажды проснешься в будущем, взрослым, и можно будет курить, покупать в барах алкоголь, клеить парней, и совсем другое — в этом ебаном будущем проснуться.
Стив рассказывает ему совершенно мозговыносящие вещи. Он не верит, не верит, не верит! Но Стив убедителен. Стив показывает фото. Стив демонстрирует технику. Всякие приборчики из будущего, которых в его времени просто не может быть. Стив идеален, горяч, и Брок изо всех сил надеется, что треп о фрэндзоне — вранье. Не мог же на старости лет он стать таким долбоебом? Упустить такого…
Стив не позволяет ничего, кроме поцелуя, да и то потому, что Брок только что в красках ему расписал, как трахался с Патриком (да, он идиот, но подействовало же).
*** Он просыпается, ему двадцать пять и он до самого вечера не выпускает обоих любовников из постели, радуясь, что так подсуетился на старости лет. И у него стоит, стоит на обоих с утра до ночи, и жрет он как не в себя, и почти не устает. Хороший день и хорошее будущее.