Из «неотложки» ему позвонили в десять вечера.
— Женщина, пятьдесят шесть лет. Боли в грудной области, отдаются в левую руку, длятся до пяти минут. Кардиограмма без изменений. Боль удалось снять, — в телеграфном стиле доложил встревоженный ординатор. — Может, просто грудная жаба, но я бы госпитализировал. Хотя случай несложный...
Фраза осталась неоконченной, однако все было ясно без слов. «Несложные случаи» считались коньком Марка. Он всегда предпочитал ошибиться в пользу пациента.
— Согласен. Сейчас спущусь. Что там внизу — зверинец?
— Еще какой!
— Буду рад помочь. У нас как раз тихо.
— Спасибо. Было бы очень кстати.
Спустившись, Марк обнаружил, что новая больная, хотя и пребывала в здравом уме и не находилась под воздействием наркотиков, все же была в костюме — во всяком случае, ее голова. Белоснежный парик, увенчанный алмазной тиарой, вероятно, должен был символизировать Марию Антуанетту. «А она и впрямь похожа на королеву», — отметил про себя Марк, пожимая протянутую ему руку с безупречным маникюром, унизанную кольцами.
— Добрый вечер, доктор Тейлор, — светским голосом проговорила дама.
— Здравствуйте, миссис Дженкинс. Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно. Нет, в самом деле уже ничего не болит. Haверное, я могу идти...
Она осеклась, и Марк понял, что его элегантная пациентка не слишком стремится попасть домой. Она пыталась бодриться, но чувствовалось, что ее что-то тревожит. Очевидно, вопреки ее заверениям боль все же не прошла. Госпитализировать, и немедленно.
— Нет, вам придется задержаться, — возразил он. Женщина с облегчением кивнула и улыбнулась. В это время сзади раздался жизнерадостный голос:
— Мамочка, я только что разговаривала с отцом... Ох, извините! Здравствуйте!
А вот дочь была в костюме, да еще в каком! Фиолетовое бархатное платье, украшенное крошечными жемчужинами, спускалось до пола. В низком вырезе виднелась роскошная грудь. Черные полосы, высоко поднятые надо лбом, тоже были унизаны жемчугом. Опушенные темными ресницами фиалковые глаза при виде Марка зажглись от удивления и удовольствия.
— Кэтлин, это доктор Тейлор. Моя дочь Кэтлин.
— Привет, — сказал Марк и подумал: «Какая красавица!»
— Привет, — отозвалась Кэтлин. В голове ее мелькнула стандартная фраза: «высокий красивый брюнет», — только на этот раз она не вполне передавала обаяние того, кто стоял перед ней. Не «высокий», а такой, как надо; не просто «брюнет», а мужчина, чьи темно-каштановые кудри чувственно спускались на уши и шею, а серьезные карие глаза казались темнее из-за синеватых кругов под ними. Красавец? «Да он невероятно, потрясающе красив!» — мысленно поправила себя Кэтлин. — Как мама? — помолчав, спросила она. .
— Прекрасно, — в один голос откликнулись Марк и Вирджиния Дженкинс.
— Опасности нет, но на всякий случай мы хотим подержать ее к больнице денек-другой, — продолжил Марк.
— Чтобы исключить инфаркт, — объяснила дочери миссис Дженкинс.
Услышав сугубо медицинское выражение из уст столь изысканной особы, Марк удивился. Очевидно, Дженкинсы вращались в тех кругах, где подобный жаргон был в ходу.
— Доктор Тейлор вошел за минуту до тебя, Кэтлин, так что я не успела рассказать свою историю. Я действительно страдаю коронарной недостаточностью, что подтверждено ангиограммой. Меня наблюдает доктор Браун из Атертонской клиники. Время от времени, когда случается приступ, меня кладут в больницу, но, как правило, вскоре отпускают, — добавила она, искательно заглядывая ему в глаза.
«Очевидно, сегодняшний приступ отличался от предыдущих, — подумал Марк, — поэтому она и тревожится».
— Вы отлично ввели меня в курс дела, миссис Дженкинс. Я сейчас же свяжусь с доктором Брауном.
— Мы были на балу в Фэрмонте, — вмешалась Кэтлин, — и решили, что лучше привезти маму сюда, а не в Пало-Альто. Обычно ее кладут в Станфордскую клинику.
Вежливостью и светскостью молодая женщина не уступала матери. Чувствовалось, что обе не хотят обидеть ни лечащего врача Вирджинии, ни Марка.
— Вы поступили совершенно правильно. Если пожелаете, через пару дней мы переведем вас в Станфорд.
— Надеюсь, что через пару дней вы опустите меня домой. А до тех пор я могу полежать и здесь.
Марк работал ординатором второй год. Лесли была у него стажером, и в ее обязанности входил первичный осмотр пациентов, поступивших за время его дежурства. Затем они вели больных вместе — Марк в качестве ординатора, а Лесли как стажер.
На следующий после Хэллоуина день Вирджиния Дженкинс перешла в распоряжение Лесли. Немедленно были сделаны необходимые анализы, которые показали некоторое улучшение состояния больной.
— Наверное, она чувствовала себя плохо весь день, а не пять минут, как пыталась меня уверить. Надеюсь, что с тобой она будет откровеннее, — высказал предположение Марк. — Теперь, когда мы имеем объективные показатели, нет смысла на нее давить. Однако она должна понять, что, утаивая что-то, поступает себе во вред.
Он оказался прав — Вирджиния Дженкинс призналась Лесли, что весь день ощущала слабость и тяжесть в груди, но гнала от себя мысль, что причина в сердце.
В часы посещений Кэтлин не отходила от постели матери, а в промежутках читала, сидя в холле. Узнав о болезни жены, из Нью-Йорка возвратился Уильям Дженкинс. В больницу он обычно приходил по вечерам.
Марк решил, что при дневном свете Кэтлин выглядит еще красивее. Мягкие шелковые блузки, безукоризненно сшитый костюм и распущенные черные волосы придавали ее облику строгую элегантность.
Они виделись несколько раз на дню, когда Кэтлин читала, сидя в кресле, а Марк пробегал мимо, спеша на обход, в «неотложку», блок интенсивной терапии или рентгенологию. Если у него выдавалась свободная минутка, он останавливался поболтать. Каждый день Марк и Лесли сообщали Дженкинсам о состоянии Вирджинии и перспективах на выздоровление. Новость о том, что у нее был сердечный приступ, и дочь, и муж встретили внешне спокойно.
— Это сигнал, мамочка, — заметила Кэтлин, и голос ее слегка дрогнул. — Ты себя не щадишь.
Было решено, что Вирджиния проведет в университетской клинике десять дней, а затем, если состояние стабилизируется, ее переведут в Станфорд.
За это время Марк и Кэтлин узнали друг о друге не так уж много, но оба чувствовали, что им приятно разговаривать, пусть и редко, и видеться хотя бы мельком. Это приятное, теплое чувство не исчезало, когда они расставались, и усиливалось при каждой новой встрече.
Вечером накануне того дня, когда Вирджинии предстояло переехать в Станфордскую клинику, Марк, по обыкновению, нашел Кэтлин в холле. Он опять дежурил, но был не настолько занят, чтобы не остановиться.
— Привет! — улыбнулась Кэтлин и тут же встревоженно спросила: — Что-нибудь с мамой?
— Нет-нет, все в порядке. Я только хотел поздороваться. И попрощаться. Возможно, завтра утром мы не увидимся.
Кэтлин слегка нахмурилась:
— Вы слишком много работаете. Вряд ли вашей жене это правится.
Ее глаза скользнули по обручальному кольцу — простому, старомодному. «А он не похож на женатого», — неожиданно подумала Кэтлин.
Марк тоже посмотрел на кольцо. Он по-прежнему носил его, не зная, что станет с его браком, сумеют ли они с Дженет забыть горечь и боль расставания. Пока об этом рано судить. С того октябрьского дня он несколько раз беседовал с Дженет по телефону. Разговоры были мучительны. Тяготили и слова, и паузы между ними. Оба согласились, что им надо расстаться на время, чтобы подумать. Возможно, потом они попытаются начать все сначала.
По мнению Марка, их брак не распался. Он вообще не совсем понимал, чего Дженет не хватает. Переехав в маленькую квартирку рядом с больницей, купив недорогой проигрыватель и открыв собственный банковский счет, он так и не снял кольца. Такая мысль даже не пришла ему в голову.
Хотя сейчас, глядя на слегка потертое кольцо, пять лет назад полученное от женщины, с которой он теперь почти не разговаривал, Марк недоумевал, почему до сих пор его носит.
— Мы с женой расстались, — сообщил он устремленным на него фиалковым глазам, которые тут же расширились от удивления. Кэтлин оказалась первой, кто узнал об этом. Вероятно, Лесли тоже была в курсе — они с Дженет дружили, — но с Марком она никогда на эту тему не говорила.
— Расстались? — участливо повторила Кэтлин.
— На месяц.
— Пробное расставание?
— Это вы хорошо сказали — «пробное». То есть попробуем, а если понравится, можно потом повторить. И не раз...
Кэтлин одобрительно рассмеялась, явно оценив шутку.
Марк тоже улыбнулся. Его уже давно никто не одобрял — ни как человека, ни как мужчину. Благодаря Дженет он начал сомневаться даже, в своем несомненном достоинстве — профессиональном.
— Означает ли это, — не переставая улыбаться, спросила Кэтлин, — что вы можете пойти со мной на вечеринку? Или это будет неэтично по отношению к маме?
— Нет, не будет. И да, пойду. С удовольствием.
— О Господи! — вдруг воскликнула она с досадой.
У Марка упало сердце. Наверное, она передумала и пытается поделикатнее сообщить ему об этом.
— Дело в том, — пояснила Кэтлин, — что вечеринка по поводу обручения. Вам, наверное, будет неприятно?
— Нисколько, — с облегчением возразил Марк, радуясь, что приглашение остается в силе, и тут же вспомнил о реальном препятствии. — Но ведь я могу в этот день быть на дежурстве...
— А вот и нет — по крайней мере по моим расчетам. Раз вы дежурите сегодня, то следующий раз попадает на пятницу. А вечеринка в четверг, так что все в порядке. Ну что, придете?
— Обязательно, — кивнул Марк, польщенный тем, что Кэтлин не поленилась выяснить его расписание.
Вечер четверга... В течение двадцати лет — с детского сада и до окончания университета — четверг был для Марка рабочим днем, а ночь предназначалась для отдыха перед пятницей. Интересно, кто устраивает вечеринки в четверг? Скоро он это выяснит.
Кэтлин дала ему номер телефона своих родителей в Атертоне, и они условились, что она заедет за ним в полвосьмого.
В четверг Марк ушел из больницы в семь, принял душ, побрился и как раз завязывал галстук, когда появилась Кэтлин — ровно в половине.
— Привет, — сказал он, в очередной раз пораженный ее видом. Сегодня Кэтлин зачесала волосы наверх, оставив несколько небольших завитков, которые кокетливо спускались на шею. Помогая гостье снять пальто, Марк про себя восхитился ее шелковым фиолетовым платьем.
— Привет. Я не слишком рано?
— Нет, как раз вовремя. Я почти готов. Не мог уйти из больницы раньше семи.
— А когда уходили, все было нормально?
— Разумеется. — «Иначе я бы не ушел», — мысленно добавил Марк. Дженет бы не задала такого вопроса. Возможно, Кэтлин просто не понимает... Да нет, она должна понимать — ведь у нее самой мать в больнице, — что врач не может сбежать от своих пациентов просто потому, что у него назначено свидание.
Кэтлин почувствовала, что сказала что-то невпопад, и обвела глазами жилище Марка в надежде сменить тему. Жилище, на ее взгляд, было ужасающим: крошечная каморка — гостиная, столовая и кухня одновременно, — уставленная картонными коробками. Правда, чистая, но какая-то безжизненная. Единственными предметами, выдававшими вкусы хозяина, были пластинки и стереопроигрыватель.
Так и не найдя в квартире ничего достойного похвалы, Кэтлин направилась к проигрывателю.
— Ужасно, да? — Голос Марка остановил ее на полпути. Кэтлин медленно обернулась. Глаза их встретились.
— Но ведь это только проба. Оба рассмеялись.
Глава 3
Дженет пришла бы в восторг от такой вечеринки, подумал Марк. Он был здесь единственным врачом. Остальные гости представляли собой причудливую смесь адвокатов, брокеров, специалистов по маркетингу, служащих крупных фирм и рекламных агентств. Сливки общества, одним словом. Этим людям, друзьям Кэтлин, не надо было карабкаться наверх — несмотря на молодость, они уже там находились. Они обладали деньгами, властью и уверенностью в себе.
То, что Марк — врач, не произвело особого впечатления, а вот то, что он — кавалер Кэтлин, заинтриговало всех. Мужчины смотрели на нового знакомого с любопытством, женщины — с неподдельным восхищением.
— Боже, Кэти, где ты его взяла? — спросила роскошная блондинка, ее подруга, едва они переступили порог.
Другие дамы были более сдержанны, и все же Марк слышал, как они шептались за его спиной: «Когда он тебе надоест, дай ему мой телефончик!», «А он женат?»
Обручальное кольцо! Он так и не снял его, хотя собирался, по крайней мере на сегодняшний вечер. Но потом приехала Кэтлин, и это вылетело у него из головы. Инерция? Суеверие? Или простая забывчивость врача, мысли которого заняты в основном пациентами?
Марк с интересом прислушивался к разговору. Говорили обо всем сразу — о книгах, политике, театре, бирже, футболе, ресторанах, недвижимости. Он мало что мог добавить. После «Звездных войн» он не видел ни одного фильма, болельщиком не был. Когда они с Дженет расстались, он стал смотреть вечерние и утренние выпуски новостей и благодаря этому был в курсе последних событий. Конечно, он много читал, но, как правило, специальную литературу, а последний прочитанный им роман был написан в прошлом веке.
То, что Марк мало говорил, не имело значения. Он вписался в новую компанию, поскольку умел слушать. Но главное — он пришел с Кэтлин. Одно это обеспечивало ему теплый прием. Чувствовалось, что Кэтлин здесь вне конкуренции. Это была ее компания, ее друзья. Они любили ее, может быть, даже завидовали.
Марк понял, что, в сущности, почти ничего о ней не знает. Сколько ей лет? Он познакомился с ней у постели моложавой матери и, естественно, предположил, что она очень молода — не больше двадцати. Потом, слушая, как она рассуждает о новинке театрального сезона — мюзикле «Джоанна», решил, что Кэтлин наверняка старше. Может быть, ей все тридцать. Или даже больше.
По внешности судить было трудно. Живое, без единой морщинки лицо часто менялось. Если разговор был серьезным, Кэтлин казалась старше, а когда смеялась или поддразнивала будущую невесту, молодела на глазах.
Чем она занимается? Если ей действительно двадцать, наверное, учится. Но ее друзья? Они явно старше и на студентов не похожи. Судя по всему, у них важная, ответственная и хорошо оплачиваемая работа. Когда речь зашла о театре «Юнион-сквер», Марк догадался, что Кэтлин имеет к нему какое-то отношение, но у него сложилось впечатление, что она там не работает. Он заметил, что никто не спрашивал ее о работе.
Ей вообще задавали мало личных вопросов. «Как мама?», «Кто он?» — жест в сторону Марка, — «Что с Биллом? Мне казалось...» Последняя фраза произносилась шепотом.
Кэтлин чувствовала себя неловко, когда вопросы о Марке задавались в его присутствии. Тогда ее фиалковые глаза темнели и с упреком смотрели на не в меру любопытного собеседника. Впрочем, ответа и не требовалось — все было понятно без слов. Марк совсем другой, и Кэтлин он небезразличен. Она привела его с собой, потому что ей этого хотелось. Это свидание, настоящее свидание, а не просто повод показать нового приятеля старым друзьям.
Подбодренная шампанским или улыбками Марка, а может быть, тем и другим, Кэтлин набралась смелости и положила свою узкую мягкую белую ладонь с тонкими голубыми прожилками на его руку. Ладонь Марка тут же легла сверху. Их пальцы переплелись. По сравнению с крупной мужской рукой с коротко остриженными ногтями — непременной принадлежностью врачебной профессии — женская казалась особенно хрупкой. Их отличали не только размеры — на Кэтлин не было колец, а палец Марка украшал золотой ободок.
— Давайте выйдем на террасу. Там прохладно, но зато вид великолепный, — шепотом предложила девушка.
Их ждало разочарование — вместо великолепного вида перед ними расстилался туман, тяжелый, густой, непрозрачный. Дальше перил ничего нельзя было разглядеть.
— Туман в ноябре... Как странно! — воскликнула Кэтлин.