— Мамочка, — прошептала Шарлотта сквозь слезы, и листок задрожал у нее в руке. — Я люблю тебя, мамочка...
Глава 24
Поговорив с Эриком, Джеймс отправился к Лесли.
— Привет, — сказала она, открывая дверь, прежде чем он успел воспользоваться своим ключом. — А это что? — Она кивнула на большой черный портфель у него в руках.
— Работа, — лаконично пояснил Джеймс.
Он собирался провести выходные у Лесли. Формально она была свободна от дежурства, но это означало лишь, что она будет ночевать дома, а в больницу все же забежит и в субботу, и в воскресенье.
— Работа? — смеясь, переспросила она.
— Ну да. Я, как и ты, работаю даже в выходные. Мне как раз хватит времени, пока ты будешь совершать утренний обход. Тем более что зачастую он растягивается на весь день, — усмехнулся Джеймс. Если это и было преувеличением, то лишь отчасти. — Как служба?
Девушка улыбнулась. Ей было приятно, что он интересуется ее работой. Она подробно рассказывала ему о своих пациентах. Иногда, когда речь шла о неблагополучном исходе, Лесли плакала, и тогда Джеймс утешал ее, гладя по мягким каштановым волосам.
— Неважно. Ночью привезли четверых тяжелых.
— Значит, выходные мне придется коротать одному.
— Не исключено.
— Ну что же, может, это и к лучшему. Я только что разговаривал с шефом. Он намерен купить вдвое больше земли, чем планировалось; соответственно и мне предстоит вдвое больше работы.
— И что это будет?
— Курорт на Мауи.
— Как интересно! Можно взглянуть?
— Разумеется, — кивнул Джеймс, раскладывая бумаги на кухонном столе. Прежде они никогда не обсуждали его работу, да он и не появлялся у Лесли с чертежами. — Вначале фирма намеревалась ограничиться отелем. Примерно таким.
Лесли взглянула на протянутый листок и обмерла. Это был не просто отель, а произведение искусства, грациозно, естественно, элегантно вписывающееся в окружающий ландшафт. Она никогда не видела ничего подобного.
— Как красиво! Неужели ты сам это придумал?
— Дизайн действительно мой. Мне предоставлена полная творческая свобода. Президента компании, финансирующей проект, интересует прежде всего качество. В средствах он меня не ограничивает.
— Изумительно, — снова похвалила Лесли, не сводя глаз с чертежа. — Жаль, что я никогда не была на Гавайях.
— Я сам побывал там только прошлым летом — делал первоначальные наброски. Теперь, когда владения компании расширились, мне снова предстоит туда поехать.
— Но отель остается в проекте?
— Конечно. Строительство должно начаться в следующем месяце. Но теперь он будет лишь частью большого курортного комплекса, — принялся объяснять Джеймс. Чувствовалось, что он в восторге от предстоящей работы. — Отель окружат дома, кондоминиумы. За выходные я попытаюсь прикинуть все это на бумаге, но чтобы окончательно определиться, мне надо посмотреть, что конкретно представляет из себя новый участок.
— И когда ты уезжаешь? — с деланной небрежностью поинтересовалась Лесли, хотя сердце у нее екнуло. Неужели им придется пожертвовать очередным свиданием?
— Пока не знаю. Вероятно, на следующей неделе. Кстати, шеф может позвонить мне и в выходные. Я дал ему твой номер. Не возражаешь?
— Конечно, нет, — отозвалась девушка, оборачиваясь к Джеймсу. У нее вдруг появилось четкое ощущение, что их встрече чего-то не хватает и что он тоже это чувствует.
Как только их губы встретились, она тут же поняла, в чем дело: не хватало поцелуя, прикосновения. В первую минуту они поздоровались как просто знакомые, а теперь приветствовали друг друга как влюбленные.
— Привет, — прошептал Джеймс, целуя ее в шею и крепко прижимая к себе. — Я по тебе скучал.
— Я тоже, — шепотом ответила Лесли и повела его в спальню. Она закрыла глаза, отдаваясь его ласкам. Когда Джеймс прикасался к ней, она всегда мысленно представляла одно и то же: цветущий луг, оранжево-багровый закат, сверкающую голубую воду, белоснежные яхты, песчаный пляж, горные вершины, покрытые снегом, ласковые лучи осеннего солнца. Эти образы, такие яркие, теплые и чувственные, со школьных лет ассоциировались у нее с Джеймсом. До недавнего времени в этой картине отсутствовала лишь одна деталь: они с Джеймсом занимаются любовью в ее постели.
По мере того как ритм их движений нарастал, предвещая пик наивысшего наслаждения, образы, придуманные Лесли, слились в сплошное золотисто-желтое сияние.
— Джеймс... — прошептала она от избытка чувств. И как всегда, до нее донеслось ответное:
— Лесли...
Так называемый «утренний» обход закончился только в три часа дня. Лесли вышла из больницы и поехала домой. Проезжая по набережной — воды Тихого океана были зеленовато-серыми и какими-то неприветливыми в этот унылый ноябрьский день, — девушка думала о Джеймсе. О Джеймсе и о себе. О Джеймсе и о Линн.
В этих мыслях не было ничего нового. Они одолевали ее всякий раз, когда она вообще оказывалась способной думать, мыслить рационально, логически. В присутствии Джеймса это было невозможно — их свидания украдкой были драгоценностью, которую не годилось омрачать.
Итак, прошло шесть недель. Шесть недель, в течение которых они виделись при каждом удобном случае.
Не стоило затевать все это, а начав, дав волю чувствам, томившим обоих еще со школы, следовало закончить как можно скорее.
Им надо было заняться любовью один раз, чтобы довести до конца то, что было прервано много лет назад у озера. Это было бы достойное завершение, вполне понятное и простительное.
Но они пошли дальше. Они продолжали заниматься любовью уже не как подростки, а как мужчина и женщина, одержимые страстью и желанием.
Можно было остановиться позднее, когда они задали друг другу вопросы, мучившие их много лет, и поделились чувствами, которые оставались невыясненными все эти годы.
— Почему ты ушел с той вечеринки, когда мы с Аланом целовались?
— А ты как думаешь? Я не мог на это смотреть. Я хотел тебя.
— Почему ты мне ничего не сказал?
— Ты сама знаешь почему.
— Почему ты не поцеловал меня на пароме?
— Я хотел, но у меня губы свело от холода. Господи, неужели дело было только в этом?
— Почему ты всегда танцевал со мной всего один танец? Зачем бросал на прощание ничего не значащую фразу и уходил? Как ты оказался рядом со мной на том футбольном матче?
— Потому что, разговаривая с тобой или просто стоя рядом, я все время чувствовал, что в моей жизни есть ты. Ты была для меня лучом света. Мне казалось, что и я тебе нравлюсь.
— Казалось? Да ведь это было очевидно! Не заметить этого мог только слепой. И все-таки — почему всего один танец и одна фраза?
— Потому что я боялся, что тебе со мной неинтересно. Ты ведь сама сказала — у меня была занижена самооценка. Тогда, разумеется, я этого не осознавал. Просто боялся тебя оттолкнуть неловким словом или жестом.
Вот на этом стоило и закончить — восстановив прошлое, поделившись былыми мыслями и чувствами.
Но они не остановились. Они продолжали быть вместе и теперь делились не прошлым, а настоящим. К середине ноября Лесли и Джеймс из влюбленных школьников превратились во взрослых любовников — мужчину и женщину, которые сознательно выбрали друг друга.
Лесли хорошо это понимала, как понимала и то, что Джеймс считает иначе. Каким-то образом он умудрился так построить их отношения, что они не мешали его браку. На его взгляд, отношения с Лесли принадлежали прошлому. Только он упускал из виду, что происходило-то все в настоящем.
Лесли понимала, что, как только Джеймс осознает свою ошибку, все будет кончено. Он любил ее много лет назад, когда она была девочкой. Он мог бы полюбить ее и сейчас как взрослую женщину, если бы не Линн. Линн олицетворяла его настоящее и будущее. С ней он намеревался прожить оставшуюся жизнь.
Лесли никогда не обсуждала с Джеймсом его жену, но она хорошо помнила, какой теплотой светились его глаза, когда он рассказывал о Линн в тот вечер в ресторане. Она старалась не думать о том, что было бы, будь Джеймс не женат. Сумели бы они пронести сквозь годы свои отношения, ничем не запятнав и не омрачив их? Или их бы постоянно преследовала мысль, что неудовлетворенные желания юности нельзя исполнить в зрелом возрасте?
Что толку мечтать о несбыточном, одернула себя Лесли, припарковывая свой автомобиль рядом с машиной Джеймса. Лучше подумать о том приятном, что ей предстоит через несколько минут.
Джеймс разговаривал по телефону.
— В понедельник утром?
— Конечно, мне следовало предупредить тебя заранее, но дело решилось только что.
— Ничего страшного. Понедельник меня вполне устраивает.
— Отлет в половине девятого. К полудню доберемся до места, отдохнем, а во вторник и в среду встретимся с подрядчиками. Обратный рейс в четверг утром. Ты возьмешь кого-нибудь с собой?
Джеймс посмотрел на календарь, куда было внесено расписание Линн, а дни, когда он встречался с Лесли, были помечены синими точками. Жена вернется из рейса в понедельник вечером и будет свободна до четверга. Если она не прилетит к нему на Мауи, что крайне маловероятно, значит, они не увидятся целую неделю. Зато ни одного свидания с Лесли он не пропустит, поскольку следующее — в четверг вечером.
— Вряд ли.
— Если передумаешь, можешь специально мне не сообщать. Просто приводи, и все.
Объяснив Джеймсу, где их будет ждать фирменный самолет, Эрик Лансдейл повесил трубку.
— Ты уезжаешь в понедельник? — спросила Лесли. Джеймс с мрачным видом кивнул.
— Что-нибудь случилось?
— Извини, но я... должен предупредить Линн. Может, мне удастся застать ее в Нью-Йорке.
— Разумеется. А я, чтобы тебе не мешать, пока приму душ. Она направилась в ванную, но Джеймс ее остановил.
— Пожалуйста, не сердись, — смущенно улыбаясь, попросил он.
— О чем ты? Третий лишний тут я, а не Линн. Дождавшись ухода Лесли, Джеймс набрал нью-йоркский номер. В его ежедневнике имелось подробное расписание Линн с обозначением времени вылета и прилета рейсов, местонахождением отелей и номерами телефонов. Хотя Джеймс всегда носил это расписание с собой, он редко им пользовался. Так повелось еще с тех пор, когда он только начал работать в фирме. Приходилось экономить, а междугородные переговоры стоили недешево. Поэтому супруги решили, что без крайней надобности звонить друг другу не будут. Теперь плата была им по карману, но прежняя привычка осталась. Линн сняла трубку после второго гудка.
— Линн?
— Джеймс! Что случилось? Что-нибудь с мамой?.. — «А может быть, ты все-таки заглянул в папку, которую я оставила тебе накануне?» — с бьющимся сердцем подумала она.
— Нет-нет, не волнуйся. Ничего не случилось. Просто хотел тебе сообщить, что в понедельник я улетаю на Мауи. Эрик прикупил участок и хочет, чтобы я на него взглянул.
— Понятно.
— Не желаешь присоединиться?
— Но ведь я вернусь только в понедельник вечером.
— Знаю. По расписанию так, но ты могла бы поменяться. Мы летим на фирменном самолете. Вернемся к четвергу.
— Нет, не получится, — ровным голосом возразила Линн, гадая, пригласил ли он ее первую и откуда звонит. Она ненавидела себя за то, что всю ночь названивала домой. Неужели нужны еще какие-то доказательства? Она и так все знает. Она поняла это с самого начала, когда увидела мужа тринадцатого сентября. Потому и написала специальную главу для «Моники» и оставила ему прочесть. Ей хотелось заставить Джеймса разговориться.
— Ты прочел мою писанину? — поинтересовалась она, заранее зная ответ. Раз он не ночевал дома, значит, не читал. Он был с той, которая претендует на ее место.
— Пока нет. Но перед отъездом прочту обязательно.
— Не надо, — торопливо перебила Линн. Она вдруг почувствовала, что смертельно устала. Последний месяц ей было постоянно не по себе: слабость, тошнота. И усталость. Непонятная усталость, не оставлявшая ей сил бороться за мужа.
— Ты уверена?
— Да. Глава получилась не слишком удачной. Мне придется еще над ней поработать.
— Ладно. А как ты себя чувствуешь?
— Все так же. Каждый вечер, ложась спать, надеюсь, что наутро проснусь здоровой. Но увы... Наверное, это просто грипп. У нас уже все им переболели. Просто мой длится дольше, — объяснила Линн. «У меня нет сил бороться с болезнью. Ночами я лежу без сна, думая о том, что муж мне изменил. Мне надо уйти от него, но даже на это не хватает сил».
— Может, стоит показаться врачу? Ты ведь будешь дома во вторник и в среду.
— Пожалуй. А еще я решила устроить себе небольшие каникулы. Проведу День благодарения с мамой. Уеду во вторник и вернусь в воскресенье.
Джеймс заглянул в календарь.
— Значит, за все это время мы увидимся всего один раз — в понедельник накануне праздника?
— Очевидно. Наступило молчание.
— Почему бы мне не поехать с тобой в Денвер? — неожиданно предложил Джеймс.
— Не стоит. Я хочу побыть с мамой вдвоем.
— Послушай, Линн, с тобой все в порядке?
— Нет. Я же сказала — я плохо себя чувствую.
— И все? Ничего больше?
— Нет, — подтвердила она. Как приятно, что он о ней беспокоится! А может, ничего плохого и нет? Или было, но кончилось? Как знать...
— Я оставлю название отеля и номер телефона на холодильнике. Если хочешь, позвони мне на Мауи. И обязательно сходи к врачу.
Последнюю фразу услышала Лесли, только что вышедшая из душа.
— Линн заболела? — участливо поинтересовалась девушка и тут же мысленно одернула себя: «Зачем я это делаю? Мне не стоит говорить о ней. Или пытаюсь приблизить конец?»
— Да. Гриппует уже почти месяц.
«Грипп, какой бы он ни был, не может длиться так долго», — мелькнуло у Лесли.
— И что ее беспокоит?
— Я не хочу говорить о своей жене.
— А может быть, как раз это нам и нужно? Поговорить о Линн, о нас с тобой. О том, что не в порядке.
— У Линн грипп, а поправиться она не может потому, что, как обычно, много работает, — отрезал Джеймс. — А у нас с тобой все в порядке, — чуть мягче добавил он.
— Ты действительно так думаешь? — спросила она, слабея под взглядом этих пронзительных зеленых глаз.
— Разумеется. Хотя нет... Одну вещь мы упустили.
— Что же?
— Нам следовало заняться любовью тогда, на пароме. Помнишь, как мы прятались под лестницей?
— Помню.
— Давай поищем паром и возместим этот пробел. А если паром нам не встретится, вернемся домой и займемся любовью здесь.
— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?
— А как же! Иначе кого же мне любить?
Никогда еще Линн не чувствовала себя такой усталой и больной, как утром в понедельник, когда в половине десятого поднималась по трапу в самолет, вылетавший из Ла-Гуардиа в Чикаго. За две ночи она едва ли проспала два часа. Поговорив с Джеймсом в субботу, она до утра проворочалась в постели, думая о том, права ли в своих догадках, и отчаянно надеясь, что ошибается.
Наконец в шесть часов — по сан-францисскому времени было три — она в очередной раз набрала номер домашнего телефона. Двадцать гудков. Тридцать. Каждый занозой вонзался ей в сердце, убеждая, что она все-таки права.
Ей вспомнилась глава «Моники», которую она оставила Джеймсу. Глупая выходка! Но Линн хотелось деликатно дать мужу понять, что она все знает, очень страдает и хотела бы обсудить это с ним. Глава начиналась так: «В васильковых глазах Моники показались слезы, медленно скатившиеся на ее мягкую пушистую шубку. Моника была в отчаянии — она потеряла своего лучшего друга Томаса».
Томас был не только другом, но и возлюбленным Моники. Он появлялся в каждой книжке. В главе, специально написанной для Джеймса, рассказывалось о том, как Моника начала подозревать друга в неверности и какую боль ей это доставило. Она ведь была так уверена в его дружбе и любви!
В конце концов Линн решила, что это даже хорошо, что Джеймс не прочел ее писанину. По книге выходило, что она уязвлена и обижена. Теперь же, слушая телефонные звонки, ясно говорившие о том, что муж проводит время в чужой постели, Линн поняла, что ее чувства изменились. Она испытывала не обиду, а гнев.
Она не станет объясняться с Джеймсом эзоповым языком, выставляя себя в образе пушистой кошечки. Нет, их столкновение будет прямым и открытым. И она уйдет от него, как только у нее достанет на это сил.