Лесли давно знала, что рано или поздно такой день наступит. Более того — она готовилась к нему. Но сейчас, когда предчувствие стало реальностью, она не смогла сдержаться. Как только горячие слезинки покатились по ее щекам, Джеймс, забыв об обещаниях, данных самому себе, подлетел к подруге и начал ее утешать.
— Прошу тебя, не плачь!
— Извини. Я буду так скучать по тебе...
— Лесли... — прошептал он.
Заранее заготовленные, отрепетированные слова — разумные, взвешенные, мудрые — вылетели из головы у обоих. Драгоценные часы, проведенные вместе, навсегда останутся для них сладким воспоминанием. Но как тяжело расставание! И он, и она молчали, судорожно стискивая друг друга в объятиях. И вдруг, как по команде, отстранились.
— Прощай, дорогая Лесли, — охрипшим от волнения голосом прошептал он.
— Прощай, Джеймс, — сквозь слезы так же шепотом откликнулась она.
Дома Джеймса никто не ждал — Линн улетела в Чикаго. Ее не будет до завтрашнего утра.
Линн... К ней возвратилась прежняя энергия, но она казалась другим человеком — сосредоточенная, постоянно чем-то занятая. По вечерам муж уходил спать, а жена еще долго сидела за столом и что-то писала. Она торопилась — срок, установленный ею самой, неумолимо приближался. К этому сроку должна быть готова очередная книга о Монике — книга, в которой не будет иллюстраций Джеймса. Энергичная, деятельная, любезная Линн. И абсолютно чужая...
Они по-прежнему не занимались любовью. Джеймс относил это за счет ее недавней болезни и надеялся, что, после того как к ней возвратятся силы, они наверстают упущенное. Поведение жены, несомненно, изменилось, и все же, знай она о Лесли, Линн вела бы себя не так. Более агрессивно.
Им бы следовало поговорить. Особенно теперь, когда она выздоровела, а он расстался с Лесли. Только сейчас Джеймс осознал, что за три последних месяца не обменялся с женой и десятком фраз. А ему хотелось былой близости, хотелось снова в нее влюбиться, повторить прежние обещания любви, дружбы и доверия, наполнив их новым смыслом.
Повторный визит в клинику Линн наметила на четырнадцатое декабря. Выйдя из кабинета — врач сказал, что все идет нормально, — она решила, что поговорит с мужем, как только возвратится из Чикаго. Прямо с порога Линн бросилась к телефону и набрала служебный номер Джеймса.
— Что-нибудь случилось? — обеспокоенно спросил он — прежде она никогда не звонила ему на работу.
— Нет, все в порядке. Я только что вошла. Нам надо поговорить, — промолвила она и умолкла, пытаясь собраться с мыслями. Разговор предстоит непростой, но его легче вести по телефону, не видя собеседника. — Джеймс, я знаю, что у тебя есть женщина. Знаю, когда это началось — двенадцатого сентября. До сих пор у меня не было сил обсуждать эту тему, а теперь есть. Я хочу развода. Я больше не могу жить с тобой.
Все это Линн выпалила на одном дыхании. Наступило молчание. Она слышала, как колотится сердце у нее в груди.
— Там у меня все кончено, — наконец раздалось на другом конце провода.
— Разве это имеет значение? — гневно перебила она, только сейчас поняв, что до последней минуты надеялась на лучшее. А он даже не стал отпираться...
— Я люблю тебя.
— Нет, — быстро возразила она, — раз ты мог так со мной поступить.
— Послушай, Линн, развестись мы всегда успеем. Позволь мне поговорить с тобой. Пожалуйста!
— Это бесполезно и мучительно. Ты и так причинил мне боль, Джеймс. Не усугубляй ее...
Эту боль он слышал в ее голосе — результат многих месяцев страдания. Значит, она все знала с самого начала.
— Я сейчас же еду домой. Никуда не уходи!
По дороге Джеймс пытался восстановить ход событий. Как это произошло? Как мог он допустить такое, да еще надеяться, что жена ничего не узнает? Обойтись подобным образом не с кем-нибудь, а именно с Линн...
Когда-то так поступил ее отец по отношению к матери. Супруги не стали разводиться из-за ребенка, хотя девочка страдала гораздо больше, чем если бы росла в неполной семье. Она видела, как очередная интрижка мужа наносит жестокий удар по самолюбию матери, и возненавидела сначала отца, а потом и всех мужчин. Повзрослев, Линн стала играть их чувствами. Она наслаждалась, глядя на переживания своих кавалеров, — ей казалось, что таким образом она мстит за мать.
Линн ненавидела мужчин и не доверяла им до тех пор, пока не встретила Джеймса. Он вернул ей веру в сильный пол, и он же ее отнял.
«Как я мог так поступить?» — в сотый раз мысленно восклицал неверный муж, приближаясь к дому. И сам же себе отвечал: все казалось очень просто, поскольку исходной посылкой было «Линн ничего не узнает».
Она ждала его в гостиной, свернувшись калачиком в углу дивана. При виде мужа она вздрогнула и еще сильнее зарылась в подушки.
— Линн, мне так стыдно... — начал Джеймс и двинулся было к жене, но, заметив, что она явно этого не хочет, так и остался стоять в дверях.
— Ты знаешь, что самое смешное? — с горечью перебила его Линн. — Я ведь и вправду верила, что мы с тобой — это нечто особенное, что у нас прекрасные отношения. И вдруг все в одночасье изменилось. Как ты умудрился влюбиться за один день?
— Это не так, Линн. Я знал ее до тебя. Мы не встречались девять лет, а потом я случайно увидел ее по телевизору. Мне казалось, что я лишь делаю то, что должен был сделать много лет назад, Веришь или нет, я убедил себя, что все происходит в прошлом.
Только сейчас, произнося эти слова, он понял, насколько глупо и ненатурально они звучат. Глаза Линн наполнились слезами. Сейчас страдали оба — и муж, и жена. Но повинен в этих страданиях был он один.
— Поговори со мной, Линн.
— Что ты хочешь от меня услышать — как мне больно? Или как я тебя ненавижу?
— Я хочу, чтобы ты посоветовала, как нам выпутаться из этого, — с серьезным видом произнес Джеймс.
— Никак.
— Ты даже не хочешь попытаться?
— Нет. А зачем?
— Потому что я люблю тебя.
— Джеймс, я слышала эти слова тысячу раз. Отец годами уверял в этом мать, а она годами ему верила.
— Твой отец никогда не испытывал к твоей матери того, что я испытываю к тебе.
— Да неужели? А по-моему, оба вы одинаковые. Джеймс вздохнул. Она права. С какой стати она должна ему верить?
— Я порвал с той женщиной, потому что боялся: если все выплывет наружу, я тебя потеряю.
— Значит, поэтому все кончилось, — с расстановкой произнесла Линн. — А почему началось?
— Как бы тебе объяснить... Мне казалось, что это касается только меня. Хотелось завершить то, что началось еще в школе. К нам это не имело никакого отношения, честное слово! Я не искал эту женщину специально, потому что был несчастлив с тобой. Все произошло случайно, поверь. Ни с одной другой этого бы не случилось. И больше не повторится.
Линн сама не заметила, как перестала плакать. Теперь она внимательно слушала. Прежний Джеймс — тот, которого она знала и любила, — не стал бы лгать.
— Я почти тебе верю, — со вздохом призналась она. — Ты считал, что играешь по другим правилам, вернее, что обычные правила здесь неприменимы.
Джеймс ждал, не веря своим ушам. Неужели с ним говорит не маленькая девочка, обиженная на отца, а взрослая Линн — любимая женщина, с которой, как он надеется, судьба связала его навеки?
Но Линн умолкла. Она просто смотрела на мужа, и в ее взгляде попеременно отражались любовь и ненависть, отвращение и желание.
— Ты дашь мне шанс, Линн?
— Не знаю.
— Если ты от меня уйдешь, мы многое потеряем.
— А если останусь, потеряем еще больше, — не задумываясь возразила она.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что произошло один раз, может повториться.
— Этого не будет, Линн, я тебе обещаю.
Она вздохнула. Риск, конечно, громадный. У нее в запасе всего месяц. Джеймс ничего не должен заметить. За этот месяц ей предстоит снова поверить в него и в его любовь.
Но ведь она уже верила ему. Потом в один далеко не прекрасный день все изменилось. И вот теперь он вернулся.
— Я так боюсь, — прошептала она.
Наконец он осмелился подойти к ней, взять за руку, нежно вытереть слезы с влажных щек.
— Я тоже боюсь, Линн. Боюсь тебя потерять.
* * *
Старейший ювелирный магазин Сан-Франциско, расположенный неподалеку от Юнион-сквер, гудел от посетителей. Был канун Рождества — время, когда принимаются самые важные решения. Золотое колье для подружки, серьги с сапфиром и алмазами для любовницы, кольцо, знак вечной любви, — жене, золотые запонки — мужу или любовнику. Только бы не забыть выгравировать на них соответствующую надпись!
Месяц назад владелец магазина заверил Марка, что, несмотря на предпраздничную горячку, крупный, в два с половиной карата, бриллиант чистой воды будет вставлен в оправу к сроку, то есть к Рождеству. Бриллиант не был фамильной ценностью — его много лет назад приобрел отец Кэтлин, сочтя такую покупку выгодным помещением капитала.
С тех пор стоимость камня утроилась и теперь составляла по меньшей мере четверть миллиона долларов. Но для Кэтлин кольцо имело ценность только в одном смысле — она получит его от Марка. Будущий жених решил, что нет смысла отказываться от такой прелестной вещи только потому, что купил ее не он, а мистер Дженкинс, Марк по-прежнему не придавал особого значения богатству своей невесты.
Дженет тоже пришла в магазин в поисках подарка. По случаю двойного праздника — Рождества и собственного дня рождения — она решила преподнести себе жемчужные серьги. С той памятной прогулки по Нью-Йорку Дженет стала больше внимания уделять своей внешности. Мечту о приобретении сережек она лелеяла в течение двух недель.
Вряд ли эту мечту удастся осуществить сегодня, с сожалением подумала Дженет, опасливо взирая на море посетителей, толпившихся у прилавков. Она направилась к выходу и у двери столкнулась с Марком. Пурпурная бархатная коробочка была надежно спрятана у него в кармане.
— Дженет! Вот так встреча!
— Здравствуй, Марк, — едва успела промолвить она, и в ту же секунду людской поток вынес ее на улицу. Марку пришлось задержаться — как раз в этот момент в магазин одновременно попытались войти сразу несколько женщин.
Дженет в нерешительности остановилась. Подождать или уйти? Пока она колебалась, рядом с ней возник улыбающийся Марк.
— А вот и я! Народищу-то — не продохнуть!
— И не говори. — Ей вдруг захотелось поскорее сбежать от этой толпы. И от него? Пожалуй, нет. Вид бывшего мужа теперь не доставлял ей боли.
— Не хочешь выпить кофе с ромом?
В Омахе они обычно баловались этим напитком, сидя у приятно потрескивавшего камина. Но в Омахе на Рождество лежал снег. В Сан-Франциско же его и в помине не было, а солнце сияло ярко, как летом.
— С удовольствием, — кивнула она, глядя на часы. Времени до вечернего представления еще достаточно.
В рождественский сочельник люди толпились в основном в магазинах, рестораны же были пусты. Обезумевшие от предпраздничной лихорадки горожане не могли позволить себе такую роскошь, как еда, когда до Рождества оставались считанные часы, а подарки еще не были куплены.
Дженет и Марк без труда отыскали симпатичную кондитерскую, где царила по-домашнему уютная атмосфера.
— Как мило! — заметила Дженет, присаживаясь к столу, накрытому свеженакрахмаленной скатертью. Она сама затруднилась бы сказать, относится ее замечание к кондитерской или к встрече с Марком.
Он высказался более откровенно.
— Очень мило, что я тебя встретил. Как шоу?
— На этой неделе мы даем пять дополнительных утренних представлений.
— Превосходный спектакль. И играешь ты бесподобно!
— Так ты уже видел?
— Еще бы! Был на премьере.
— А что думает Кэтлин? — поинтересовалась Дженет, удивляясь тому, как легко произнесла это имя. — Со слов Росса у меня создалось впечатление, что некоторые члены худсовета, в том числе она, не одобряют изменений, которые мы внесли в пьесу. Они находят их чересчур фривольными.
— Кэтлин выросла на традиционном «Питере Пэне» — наивном и старомодном.
— Мы все на нем выросли.
— Но все ее сомнения развеялись, как только она посмотрела спектакль. И теперь ходит в театр каждый вечер, когда я на дежурстве. «Питера Пэна» она видела уже пять раз.
— А ты?
— Только один, — признался Марк, избегая ее взгляда. Он не стал уточнять, что для него и этот раз был слишком болезненным.
— Лесли сказала, что ты переезжаешь в Бостон.
— Да. Буду стажироваться по кардиологии. И еще... — Марк запнулся. По всей видимости, Лесли рассказала и остальное.
— И еще ты женишься, — как ни в чем не бывало закончила Дженет.
Он поднял голову. В его взгляде читалось сомнение: правильно ли он поступает, обсуждая с бывшей женой свою будущую женитьбу?
— Марк, — улыбнулась Дженет. Она вдруг поняла, что у нее прекрасное настроение, чего не бывало уже давно. — Я рада за тебя, честное слово! Если нам не повезло друг с другом, это не значит, что так будет и впредь.
Она запнулась, осознав, что в этих словах таится надежда не только на его счастье, но и на ее собственное.
— У тебя кто-то есть? — осторожно спросил Марк.
— Нет, — ответила она, отбрасывая волосы со лба таким знакомым ему жестом. И добавила, посерьезнев: — Пока нет.
Поцеловав Марка на прощание и пожелав ему счастья, Дженет бодрой походкой двинулась к театру. Душа ее пела. Она увиделась с бывшим мужем, и это ничуть ее не задело. Ну, почти не задело. Встреча с Марком напомнила ей о возможности любви. Пусть не с ним, но когда-нибудь, с кем-нибудь...
В дверях она столкнулась с Россом.
— Ой, извини! — взвизгнула Дженет.
— Да нет, все в порядке, — удивленно отозвался он. Кто это — неужели Дженет? Но куда девалась ее обычная холодная сдержанность? — Ты, похоже, в отличном настроении.
— Похоже, да, — легко согласилась она, пересекая фойе, но, не пройдя и десяти шагов, вдруг остановилась. — Росс!
— Да?
— Я подумала, а не пригласить ли мне тебя на обед?
— Спасибо. Когда?
— Дай сообразить. — Она наморщила лоб. Приглашение вырвалось у нее импульсивно, и эту деталь она не продумала. — В какой-нибудь из вечеров, когда нет спектакля.
— Но это все равно что никогда. Во всяком случае, не в ближайшее время.
— Завтра, — нетерпеливо перебила Дженет.
— Завтра же Рождество! — удивленно напомнил Макмиллан. Неужели у нее нет никаких планов на этот день? Сам он намеревался в семь часов встретить Стейси в аэропорту и отвезти в Карлтон-клуб. Вряд ли он успеет отменить свидание, уже не говоря о том, что капризная топ-модель наверняка обидится.
— Я знаю, — пожала плечами Дженет. Хорошее настроение стремительно улетучивалось. — Просто это единственный вечер, когда у нас нет спектакля.
— К сожалению, вечером я занят. Как насчет завтрака или ленча?
— Пусть будет ленч. У меня в коттедже. Правда, путь до него неблизкий.
— Договорились. Что с тобой? — поинтересовался он, поскольку Дженет вдруг захихикала.
— Я совсем забыла — у меня ведь нет никакой еды! Завтра утром магазины будут закрыты, а сегодня я уже ничего не успею...
— И она еще приглашает гостей! — подтрунил Росс.
— Тогда мне казалось, что это хорошая идея. Может, в другой раз?
— Нет, — решительно возразил он. — Дай мне список продуктов. Пока ты гримируешься, я съезжу по магазинам, а после спектакля мы загрузим покупки в твою машину.
Они направились к его кабинету. Дженет почувствовала, что к ней возвращается прежняя эйфория.
— Значит, так: яйца, молоко, сыр, масло...
— Прелестный завтрак для годовалого ребенка! — снова не удержался Макмиллан.
— Извини. Ты, наверное, предпочел бы что-нибудь посущественней? Тогда купи бифштексы. Да! Не забудь шоколадный торт.
— С чего вдруг такая роскошь?
— Завтра мой день рождения.
— В таком случае, — торжественно объявил он, — надо не забыть не только торт, но и шампанское.