Лесли сама не заметила, как задремала. Ее разбудил резкий звук. Будильник? Вряд ли. Ей стоило некоторого труда сообразить, что звук исходит из домофона, соединенного с вестибюлем престижного многоквартирного здания. Лесли вспомнила, как поступал в этом случае Эрик, и нажала черную кнопку.
— Кто там? — спросила она.
— К вам миссис Лансдейл, — послышался голос охранника. — Она говорит, что мистер Лансдейл ее ожидает.
— Да-да, конечно. Попросите ее подняться наверх. Мать Эрика должна была приехать через месяц. Почему она перенесла визит? Судя по рассказам Эрика, Флоренс Лансдейл не принадлежала к числу людей, склонных устраивать подобные сюрпризы.
Немного волнуясь, Лесли включила свет. Просторная гостиная, как обычно, выглядела довольно безлико. Лесли мельком взглянула на каминные часы. Пять сорок пять.
«Надеюсь, я сумею ее развлечь в течение часа с четвертью, — подумала девушка. — Если, конечно, она заранее не настроена против меня».
Раздался звонок. Лесли открыла дверь. На пороге стояла довольно молодая рыжеволосая женщина с проницательным взглядом.
— Здравствуйте. — Она протянула холеную, без колец, руку. — Меня зовут Виктория Лансдейл. А вы, должно быть, Лесли.
— Да, — кивнула девушка. «Кто это такая и откуда она меня знает?» — Входите.
— Эрик ждет меня только завтра. Но я решила приехать пораньше, пока дорогу не размыло дождями. Кстати, где он?
— На пути из Нью-Йорка. Должен быть в семь.
— Понятно. Значит, нам все же довелось познакомиться. Эрик говорил, что завтра вечером вы будете заняты на дежурстве.
— Верно. — «Ей и это известно?» — Позвольте взять ваше пальто. Хотите выпить?
— Спасибо, с удовольствием. А что у вас есть?
— Горячий шоколад.
— Отлично! Хотя я бы предпочла что-нибудь покрепче. Для встречи с Эриком мне надо быть в форме.
Лесли удивленно подняла брови.
— Дело в том, что мы не виделись почти одиннадцать лет, — пояснила гостья.
— Понимаю, — с расстановкой промолвила Лесли, хотя на самом деле не понимала ровным счетом ничего.
— Ну да, одиннадцать, — продолжала Виктория уже не таким бодрым тоном. — С тех пор как Бобби...
Она вдруг умолкла и прикрыла рот рукой. Ее глаза сузились.
— О Боже, — прошептала она. — Вы ведь даже не представляете, кто я такая!
Лесли виновато покачала головой и протянула Виктории шоколад.
— Боюсь, что нет.
Спокойное дружелюбие гостьи как рукой сняло. Она порывисто вскочила с дивана, чуть не опрокинув чашку, и бросилась к шкафу, где висело ее пальто.
— Я лучше уйду.
— Погодите, Виктория! Я действительно ничего не понимаю.
— Ну разумеется. Он же вам ни черта не рассказал!
— А почему бы вам этого не сделать? — несмело предложила Лесли. От нее явно что-то скрыли, но что?
Насколько это важно и не пожалеет ли она, если проникнет в тайну?
— Ну нет. Раз Эрик предпочел молчать, у него наверняка есть на это причины. Не хочу, чтобы он на меня разозлился. Вы же знаете, какой у него бешеный характер.
«Бешеный? У Эрика? Это для меня новость. Такая же, как вы и этот, как его?.. Бобби».
— Прошу вас, останьтесь. Эрик знает, что вы должны приехать.
— Он специально назначил встречу на завтра, когда вы будете отсутствовать.
— Кто такой Бобби? Ответьте же. — В голосе Лесли появились несвойственные ей требовательные нотки.
Глаза Виктории затуманились при воспоминании о безвременно умершем сыне. Возможно, у Эрика есть резонные основания не посвящать новую знакомую в подробности своей прошлой жизни, но отрицать существование Бобби он не имеет права. Напротив, она, его мать, имеет право рассказать Лесли все, что сочтет нужным.
Миссис Лансдейл неторопливо вернулась в гостиную. Устроившись на обитой кремовой кожей кушетке, она обвила пальцами еще теплую чашку и прерывисто вздохнула, собираясь с мыслями.
Вскоре Лесли знала все, начиная с романа Чарли и Эрика. Виктория вскользь упомянула о том, что в их отношениях бывали сложные моменты, и без тени смущения призналась, что в один из таких моментов, когда Эрик искал утешения на стороне, она забеременела. Со слезами на глазах несчастная мать поведала своей слушательнице, каким замечательным ребенком был их сын и как они оба горевали, потеряв его.
Лесли слушала, раздираемая противоречивыми эмоциями: сочувствием, болью, гневом. Слова гостьи эхом отдавались у нее в ушах, лишая способности соображать.
Чарли была его невестой. Чарли любила его, а он — ее. Что, если это чувство до сих пор не угасло?
Бобби погиб от синдрома Рейе. Теперь понятно, почему Эрик с такой неохотой обратился к врачу, когда поранил руку, почему отказался от анестезии, почему упорно не желал вникать в подробности ее работы, особенно когда речь шла о больных детях. Вид любого ребенка — Лесли вспомнила о малыше Майкле — доставлял ему невыносимые страдания.
Чарли. Виктория. Бобби. Люди, которых Эрик любил, которые составляли — и составляют — часть его жизни, а значит, неотделимы от его отношений с Лесли.
Теперь многое стало понятно. Но почему он молчал?..
— Иногда я думаю — а мог бы Эрик быть счастлив с Чарли? — негромко, словно рассуждая сама с собой, произнесла миссис Лансдейл. — Конечно, если учесть...
— Виктория!
При звуке знакомого голоса она в испуге обернулась. На пороге стоял ее бывший муж. Интересно, давно ли он здесь? Наверняка давно, так что слышал достаточно.
Лесли тоже подняла голову. Гнев, даже ярость, написанные на лице Эрика, изумили ее. Очевидно, это проявление того самого бешеного характера, о котором толковала Виктория.
Бросив уничтожающий взгляд на бывшую жену, Лансдейл перевел глаза на Лесли. В то же мгновение выражение его лица изменилось — гнев уступил место беспокойству.
— Лесли... — несмело начал он, пытаясь понять, насколько глубока нанесенная ей рана, и тут же осекся под взглядом сапфировых глаз, превратившихся в холодные льдинки. Такой он ее никогда не видел.
— Я пойду, — отрывисто проговорила девушка, чуть не бегом устремляясь из гостиной. Ей вдруг показалось, что она задыхается. «Поскорей бы выбраться отсюда! На меня столько всего обрушилось... Я должна подумать, спокойно разобраться в том, что только что услышала».
— Я тебе все объясню. Эрик бросился за ней следом.
— Не стоит. Виктория уже все объяснила, и я ей чрезвычайно благодарна. Мне давно следовало бы узнать об этом, — безжизненным тоном промолвила она.
— Но нам надо поговорить.
— Я не могу. — Она запнулась. Глаза смотрели с немым укором. «Я люблю тебя. И ненавижу. Зачем ты это сделал? Почему не доверился мне?»
— Я приду к тебе позже, — предложил он.
— Не надо. Мне необходимо побыть одной. Пожалуйста! Как только за ней захлопнулась дверь, Эрик вернулся в гостиную и тяжело опустился на кушетку, уронив голову на руки. Он настолько погрузился в свои мысли, что совсем забыл о бывшей жене. Она сама вывела его из задумчивости, демонстративно встав рядом. Она приготовилась к буре, но, когда Эрик поднял голову, в его глазах читалась мука, а не гнев.
— Только не вздумай обвинять во всем меня, — начала Виктория. Как она ни крепилась, ее голос все же дрогнул. — Я много размышляла над тем, что с нами произошло, и пришла к выводу, что неповинна в смерти Бобби, хотя ты всегда считал иначе. Вначале я была виновата в том, что он родился, потом — в том, что умер. Ты и меня пытался в этом убедить, и я поверила, потому что привыкла тебе верить. — Голос Виктории немного окреп и теперь звучал почти спокойно. — Но ты ошибся. Этой страшной вины на мне нет. Мой — наш — сын умер, но я, слава Богу, к этому непричастна.
Она остановилась, чтобы перевести дух. Сердце ее стучало как молот. Для чего она явилась сюда после стольких лет — чтобы доказать бывшему мужу, как он был несправедлив, или оправдаться в собственных глазах? Теперь это было уже не важно. Ее гнев улетучился. Она видела, что Эрик тоже страдает, пусть по-другому, но не менее сильно, чем она.
— Я никогда так и не думал, — негромко промолвил он, вспоминая жестокие слова, которые бросал в ту пору ей в лицо. Просто так было легче — найти виноватого. Представляй он, насколько тяжело переживает случившееся жена, он бы ни за что себе этого не позволил. — Извини. Я тогда плохо соображал, что говорю.
Виктория удивленно подняла брови. Она ожидала совсем другого — ссоры, бурного объяснения. Эрик явно изменился. В его глазах появилось новое выражение — печаль, мудрость. И любовь. Кто сделал его таким — Чарли? Или, может быть, Лесли?
Скорее Лесли, подумала сна, вспоминая миловидную синеглазую девушку, с которой познакомилась час назад.
— И за сегодняшнее я тебя не виню, — со вздохом продолжал Эрик, словно угадав направление ее мыслей. — Я сам во всем виноват.
Только тут он заметил две полупустые чашки, стоявшие на кофейном столике. Как это похоже на Лесли! Он бы отдал все, лишь бы сидеть сейчас рядом с ней, попивая горячий шоколад, и рассказывать о том, как он скучал по ней. И как сильно он ее любит.
Он что, оглох? Обычно Марк подходил к телефону даже из кабинета. Кэтлин подождала несколько минут, затем, приблизившись к двери, постучала. Никакого ответа. Она повернула ручку и несмело заглянула внутрь.
Марк резко обернулся.
— Это ты? Я не слышал, как ты вошла.
— Как всегда, весь в работе, — нежно пожурила она. Почему он так испугался? И что это за бумага у него на столе? Ей кажется или он действительно пытается скрыть, чем занимался? — Похоже, ты и телефона не слышал. А звонят, между прочим, тебе. Из клиники.
— Попроси, чтобы подождали. Я возьму трубку в спальне.
— Хорошо. — Он явно не хочет говорить при ней. Почему? Десять минут спустя Марк появился в гостиной.
— Сложный случай. Я вернусь часа через четыре. — Он небрежно клюнул ее в щеку.
— Только поезжай осторожно. На улице такая метель! Проводив мужа, Кэтлин присела у окна. Крупные хлопья снега падали грациозно, бесшумно, ярко вспыхивая при свете уличных фонарей, прежде чем бесследно растаять во мраке. Мимолетный блеск — и затем темнота. Смерть.
«Надо что-то делать», — подумала она в очередной раз. С этой мыслью Кэтлин вставала и ложилась, но никак не могла придумать, как именно ей действовать, поскольку не представляла, чего хочет добиться.
Она надеялась, что каким-то чудом все снова станет хорошо. Ведь однажды так уже случилось в октябре, после их поездки в Атертон. Это было неожиданно и потому тем более желанно. Несколько беззаботных недель счастья, как в пору начала их любви.
В один из таких дней ей позвонил Росс.
— Ну как ты, Кэти? — Судя по голосу, его явно беспокоило состояние приятельницы.
— Все отлично! — бодро отозвалась она. — Не знаю, что это на меня нашло. Я вела себя как глупая гусыня.
— Гусыня? Типично британское выражение! Это Бостон на тебя так влияет? Не забывай, что Массачусетс давно не английская колония, — пошутил он, обрадованный ее веселым тоном. — Что с Марком?
— Все прекрасно. Его будто подменили буквально сразу после нашего разговора. — «И после того, как он повидался с Лесли», — мысленно добавила она, стараясь убедить себя, что это случайное совпадение. — Так что извини за истерику.
Росс с сомнением покачал головой. Ему ли не знать, что Кэтлин никогда не была истеричкой! Конечно, приятно сознавать, что буря улеглась, но все же стоит довести до ее сведения мнение Дженет.
— Марк не любит медицину? — Нелепость подобного предположения явно позабавила Кэтлин. — Я уверена, что Дженет ошибается. Марк обожает свою профессию. В ней вся его жизнь.
— Но ведь этим можно было бы объяснить его дурное настроение, не так ли? — продолжал настаивать Росс. Ему самому доводы жены казались более чем убедительными.
— Наверное. Только дурного настроения больше нет и в помине! И медицину он любит! — торжествующе воскликнула Кэтлин. И вдруг вспомнила, каким счастьем засветились глаза Марка, когда она, рассказав о своем богатстве, в шутку предложила ему отныне не прикасаться к стетоскопу.
— Тебе видней. Я только передаю слова Дженет. Кстати, Лесли с ней согласна.
Лесли... Лесли явно что-то знает. Только с ней одной Марк чувствует себя нормально.
К исходу четвертой недели волшебная сказка кончилась. Каждый вечер Марк скрывался в кабинете, сидел там до глубокой ночи и возвращался в спальню, когда Кэтлин уже давно спала. Спала, обессилев от слез.
Иногда случались передышки. Марк выходил из состояния сосредоточенности и с удивлением обнаруживал, что у него, оказывается, есть жена. В такие дни его страсть заставляла Кэтлин замирать от восторга. Ей очень хотелось поговорить с ним, но в те минуты, когда это было возможно, когда они сжимали друг друга в объятиях на любовном ложе, тщательно подготовленные слова казались глупостью — ведь тогда все было хорошо.
А потом наступал очередной плохой период — с каждой неделей их становилось все больше, — и разговор опять терял смысл, потому что Марк все равно не услышал бы ее.
«Надо что-то делать», — снова подумала она, глядя, как за окном тают сверкающие снежинки. В эту холодную январскую ночь Кэтлин наконец приняла решение.
Она сознавала, что поступает дурно, что вторгается в личную жизнь мужа, но чувствовала, что не может иначе. Ей надо получить ответ на этот мучительный вопрос. Боясь, что если замешкается, ей не хватит мужества совершить задуманное, Кэтлин чуть не бегом направилась к кабинету.
Когда она открыла дверь, ее взору предстал девственно-чистый стол — очевидно, Марк убрал все бумаги, прежде чем уехать в больницу. Не просто убрал, а спрятал, чтобы она их не нашла.
«Я должна это сделать», — мысленно приказала себе Кэтлин, терзаясь сознанием собственной вины. Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Что же лежало на столе, когда она звала мужа к телефону? Книга. Толстая книга в синем переплете. Кэтлин скользнула взглядом по полкам и увидела ее на самой нижней. Это оказался учебник по кардиологии. Трясущимися пальцами она принялась перелистывать страницы, испещренные разноцветными диаграммами. «Марк наверняка спрятал это здесь», — подбадривала она себя.
Примерно в середине Кэтлин обнаружила около двадцати разграфленных листков, исписанных аккуратным, совсем не врачебным почерком Марка. Верхний представлял собой список, озаглавленный: «Текущие дела». Почти все пункты, в основном касавшиеся работы, были вычеркнуты. Прочтя последний, Кэтлин затаила дыхание. На листке стояло: «Лесли».
Она отшвырнула бумагу и стала перебирать остальные страницы. Это был рассказ. Чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, опустилась в кресло и начала читать.
Лесли сразу решила, что домой не поедет. Без Эрика это не дом, а место для ночлега, а спать ей не хотелось, хотя она чувствовала себя вконец измотанной. Вместо этого она направилась на запад, к океану, с трудом различая путь сквозь слепящий дождь и собственные слезы. Эту дорогу она знала наизусть, поскольку та вела от дома Эрика к месту ее работы. Миновав шоссе и бульвар, Лесли в конце концов очутилась на берегу.
Припарковав машину, она, увязая в мокром песке, подошла к кромке воды. Гонимые резким ветром, огромные валы разбивались у ее ног, обдавая солеными брызгами. Колючие ледяные капли вонзались в кожу, словно иголки. И вдруг Лесли почувствовала на щеках теплую влагу. Слезы, догадалась она. Ее собственные горячие слезы.
В других обстоятельствах она не задумываясь вошла бы в воду и плыла бы до изнеможения, надеясь, что бурлящие волны, омывающие ее тело, унесут прочь тревогу, снедающую ее душу и сердце. Но нынешний день мало подходил для плавания — слишком неспокойным, холодным и неприветливым выглядел океан. Да и от проблем, терзающих ее, не избавиться, даже если плыть целые сутки. «Почему он ничего мне не сказал? — в сотый раз спрашивала себя Лесли. — Почему скрыл это от меня? Почему? Почему?»