Они с Марком часто занимались любовью — как минимум раза три-четыре в неделю. Как-то на уроке стенографии Дженет подсчитала, что до свадьбы они спали восемьсот раз. Они не экспериментировали — все происходило традиционно, одинаково, спокойно. Они никогда не обсуждали то, что делали. Да и что обсуждать, если обоих это устраивало?
Через две недели после окончания Марк и Дженет поженились. Свадьбу устроили родители жениха, потому что она непременно должна была состояться в Ривервудском загородном клубе и на ней непременно должны были присутствовать четыреста гостей. Родители Дженет не принадлежали к Ривервудскому клубу и не могли бы оплатить торжество такого размаха.
Дженет попыталась вмешаться.
— И что потребуют твои родители взамен? — поинтересовалась она, вспомнив, что в свое время Марк отказался от предложения отца заплатить за обучение сына в университете. Старший Тейлор настаивал, чтобы его единственный отпрыск поступил в Гарвард, однако Марк выбрал университет в Омахе, где, как уроженец штата Небраска, имел скидку.
— Конечно, мы все равно окажемся у него в долгу, но я поработаю летом и расплачусь, — подвел итог Марк, обрисовав Дженет ситуацию.
— Да и я могла найти работу. Ничего, выкрутимся. Только мне все равно не нравится, что ты берешь деньги у отца.
Теперь же, когда она задала вопрос о расходах на свадьбу, Марк ответил:
— Это мы делаем им одолжение. Для них это грандиозное событие, а мы — только одни из участников. Надеюсь, что ты и твои родители не будете слишком против.
— На мой взгляд, это бесполезная трата денег, но если я откажусь, это еще больше восстановит их против меня. Хотя вряд ли такое возможно... Я хочу только одного — чтобы мы поскорее поженились и уехали из Линкольна.
Несколько недель до свадьбы Дженет была непривычно тиха и покорна в присутствии матери Марка. Но как она ни старалась избегать размолвок, в одном случае ей все же пришлось настоять на своем. Речь зашла о кольцах.
— Мне бы хотелось простые ободки из золота в восемнадцать каратов, — объявила она будущей свекрови.
— Но оно такое мягкое!
— Я знаю. Поэтому оно мне и нравится. Оно стареет вместе с браком.
Такие кольца носили родители Дженет. С годами тонкие ободки покрылись царапинами, потускнели, но остались золотыми, как и их союз, выдержавший двадцатипятилетнее испытание горестями и радостями. Девушка надеялась, что их с Марком брак окажется таким же прочным, и хотела такие же кольца — на счастье.
Эту битву она выиграла и, чтобы закрепить успех, тут же заказала кольца, на которых выгравировали инициалы молодоженов, дату венчания и слово «Навсегда».
Однако миссис Тейлор не собиралась так просто сдаваться. С мягким золотом она могла примириться лишь при условии, что в него вставят подходящий бриллиант.
— Вы с Марком уже выбрали камень? Он должен весить по меньшей мере карат.
— Но бриллианты так дороги! — воскликнула Дженет, а про себя добавила: «И так бесполезны. Зачем ради них влезать в долги?» Но дело было не только в деньгах.
— Мы сами его купим или одолжим деньга Марку. Или... — миссис Тейлор на мгновение замялась, — ты могла бы взять бриллиант моей матери. Уверена, она была бы счастлива видеть его на жене Марка. Бесподобный камень! Два карата, чистой воды, изумрудная насечка...
— Спасибо, но мне не надо никаких бриллиантов. Я для этого не подхожу.
«Что правда, то правда, — с горечью подумала миссис Тейлор. — Ни Марку, ни нам ты совершенно не подходишь. А главное — не позволишь себя переделать».
В ход пошел последний аргумент.
— С простыми кольцами это будет выглядеть так, как будто вы должны пожениться, — многозначительно произнесла мать Марка.
— А мы и должны, миссис Тейлор. — Серые ясные глаза Дженет встретились с непонимающим взглядом свекрови. — Мы должны пожениться, потому что любим друг друга.
Глава 5
В первые два года учебы Марка в университете Дженет днем работала секретаршей в нейрохирургическом отделении, а вечером, приготовив обед, ждала мужа. Потом Марк отправлялся в библиотеку или в анатомичку, а Дженет шла на репетицию. Домой оба приходили около полуночи, занимались любовью и засыпали.
На третий год расписание Марка стало не таким четким — он то дежурил, то ходил по вызовам, то заполнял медицинские карточки. В те дни, когда Дженет бывала занята по вечерам, они вообще толком не виделись. Тогда она решила бросить хоровой кружок. Решение далось легко — главное, что теперь она могла быть с Марком столько, сколько ей хотелось. И все же она скучала по пению.
Пятнадцатого марта — шел четвертый год его учебы — Марк узнал, что его отобрали в интернатуру Калифорнийского университета в Сан-Франциско. А еще через два месяца он получил диплом с наивысшими оценками.
За две недели до этого события то качество Марка, которое впоследствии стало причиной его разрыва с Дженет, впервые вышло наружу.
Первые симптомы проявились еще в школе. После очередной беседы с отцом, когда Тейлор-старший, по обыкновению, разглагольствовал о том, как они будут вместе практиковать, Марк признался Дженет, что больше всего на свете любит английскую литературу.
Подобные срывы случались и позже, но Дженет всегда удавалось развеять его грусть. Стоило Марку подойти к ней, поцеловать и заняться любовью, как он сразу чувствовал себя лучше.
На этот раз тоска, охватившая его, оказалась сильнее, чем любовь жены. Меньше чем за год — с момента окончания университета и до того дня, когда Дженет заявила, что им надо расстаться, — эта тоска заполнила собою все. К тому же ее усугубляли постоянная усталость и одержимое стремление Марка всегда быть первым.
Он с головой ушел в медицину. По мнению жены, наблюдавшей его мучения, Марк ненавидел свою профессию, хотя весьма в ней преуспел. Когда она попыталась деликатно намекнуть, что ему не нравится то, что он делает, Марк буквально взорвался. Он любит медицину, с металлом в голосе отрезал он, и Дженет это известно.
Она была убеждена как раз в обратном и потому невзлюбила медицину не из солидарности с Марком, а вместо него. Ей опротивело все: больные с их бесконечными жалобами, дежурства, выпадавшие на неудобное время, честолюбивые друзья (его друзья). А поскольку Марк тоже принадлежал к миру медицины, она постепенно начала ненавидеть и его. Гуманная профессия, которую ненавидели оба, хотя Марк не желал в этом признаться, в конце концов развела их в разные стороны.
В воскресенье пятого октября Марк вернулся домой непривычно рано — в четыре часа. Дженет решила воспользоваться этим, чтобы поговорить.
— Привет, — бросил он и с отсутствующим видом поплелся мимо нее в кабинет.
— Марк...
— Что? — Он резко обернулся.
— Нам надо поговорить.
— О чем? — подозрительно спросил он: полгода назад на разговоры о медицине был наложен мораторий.
— О нашем браке.
Это было что-то новое. Они никогда не обсуждали эту тему.
— Ладно, — нехотя буркнул он.
— С нами что-то происходит, — осторожно начала Дженет и тут же поймала себя на мысли, что ждет, когда Марк начнет разуверять ее. Если ему действительно не все равно. Если он все еще ее любит...
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду то, что мы стали тяготиться друг другом.
— Да что ты! Когда я не в больнице, мы все время вместе.
— Под одной крышей, но не вместе.
— Это смешно. Я даже не понимаю, о чем ты толкуешь. И вообще я устал... — Он сделал попытку пройти в кабинет.
— Черт тебя побери! — не выдержала Дженет. — Выслушай же меня наконец! Я ненавижу нашу жизнь. Ненавижу твоих друзей и твою медицину. По-моему, ты тоже. — Марк попытался возразить, но она жестом его остановила. — Ты просто не хочешь в этом признаться. Я так больше не могу.
— Чего ты не можешь?
— Не могу жить с человеком, которого ненавижу. Не могу смотреть, как ты шарахаешься, когда я тебя обнимаю. Я даже не могу с тобой разговаривать! Вот и сейчас ты, кажется, не понимаешь, о чем идет речь.
— Честно говоря, не понимаю. И не могу поверить, что ты меня ненавидишь. Я ведь люблю тебя, Дженет, — устало, почти механически произнес Марк.
— Правда? А ты помнишь, когда мы в последний раз были близки? Четыре месяца назад. Было время, когда мы занимались любовью почти каждый день. Теперь ты даже этого не хочешь. А может, не можешь? Ну конечно, все твое время отныне принадлежит медицине!
— Дженет! — попытался урезонить жену Марк. — Мы оба знали, на что идем, знали, что эти несколько лет окажутся самыми трудными в нашей жизни. Что я буду уставать и не смогу любить тебя каждую ночь...
— Четыре месяца, Марк.
— Но в остальном все осталось как прежде.
— Наоборот — все изменилось, Я не чувствую, что нужна тебе, что я — часть твоей жизни.
— Так оно и есть.
— Было когда-то, а сейчас нет. Ты отшвырнул меня, как ненужную тряпку. Когда тебе плохо, ты не делишься со мной своими горестями.
— Ошибаешься.
— Ты сам этого не замечаешь.
— Просто я устаю. У меня тяжелая работа.
— Да не в этом дело...
— Именно в этом. — Марк вздохнул. — Послушай, Дженет, браки врачей часто распадаются. Я не хочу, чтобы это произошло с нами.
— Я жалуюсь не на то, что ты дежуришь на Рождество, пропадаешь в больнице в воскресенье, засыпаешь над тарелкой. Речь идет о другом.
— Как раз жалуешься!
— Я просто обращаю на это внимание как на досадные мелочи, но из-за них люди не разводятся. Я не верю, что ты меня любишь.
— Люблю.
Теперь вздохнула Дженет. Марк ненавидит медицину, но утверждает, что любит. Значит, его слова о любви надо понимать в обратном смысле?
— Я не чувствую себя любимой.
— Это твоя проблема, — холодно парировал он.
— Возможно. Но, не чувствуя твоей любви, я начинаю себя ненавидеть. Взгляни на меня, Марк, — за полгода я поправилась на двадцать фунтов.
Дженет всегда держала форму. На ее теле не нашлось бы и унции лишнего жира. Набрав вес, она не стала выглядеть хуже, но зато стала чувствовать себя отвратительно. Эти двадцать фунтов облекли ее, словно чужая тяжелая оболочка, постоянно напоминавшая о том, как ей худо.
— Ты прекрасно выглядишь. — Голос Марка звучал раздраженно. Он уже устал от этого разговора. У него полно своих проблем, а тут еще жена...
— Марк, — наконец сказала Дженет, принимая воинственную позу. — Выслушай же меня наконец! Я ухожу. Я не могу больше жить с тобой, чувствуя, что ненавижу тебя и себя.
— Я тебе не верю.
— Придется поверить.
Она ушла в спальню и почти сразу вернулась с двумя упакованными чемоданами.
— Дженет...
— Я должна уйти. Здесь я задыхаюсь.
— Куда ты пойдешь?
— Пока и мотель — я уже заказала номер, а завтра найду квартиру рядом с офисом или с автобусной остановкой. Машину я оставляю тебе.
— Дженет, не уходи. Неужели мы не можем поговорить спокойно?
— Мы разговариваем уже час. Это бесполезно. Мы не понимаем друг друга. Мы даже по-разному смотрим на то, что с нами случилось.
— Но с нами ничего не случилось! — в отчаянии вскричал Марк.
— Ничего, кроме того, что я возненавидела тебя и себя и поэтому ухожу.
Несколько минут они молча смотрели друг на друга, потом Марк предложил:
— Лучше уйду я.
— Но почему?
— Потому что это твой дом. Все здесь сделано твоими руками. Без тебя я не смогу в нем остаться. И потом, я не хочу, чтобы меня обвиняли в том, будто я выжил тебя из дому, — язвительно добавил он.
— Это наш дом.
— Уже нет. Станет ли он когда-нибудь снова нашим, Дженет? Он бросил ей ключи. Стукнувшись об ее руку, они упали на пол.
— Дай мне время на сборы. Через час меня здесь не будет.
Вечером Дженет позвонила Лесли.
— Он ушел, Лес, — сообщила Дженет сквозь слезы.
— Как ушел?
— Уйти хотела я, но он настоял.
— О, Дженет, мне очень жаль!
— Я знала, я боялась, что так случится!..
— Понимаю. И все же... — Лесли помолчала. — Хочешь, я к тебе приеду?
— Если ты не очень устала.
Молодые женщины познакомились в июле на вечеринке в яхт-клубе. К тому времени Лесли уже три недели проработала стажером рядом с Марком. Они вместе работали, разговаривали, смеялись, и кончилось тем, что Лесли в него влюбилась.
Ей было любопытно взглянуть на женщину, которую Марк выбрал себе в жены, на женщину, которую он любил. Лесли была уверена, что та ей не понравится. Но в тот вечер они с Дженет проговорили несколько часов, потом часто встречались, когда Марк дежурил, и в конце концов подружились. Несмотря на то что жена Марка стала ее подругой, чувства Лесли к Марку не изменились. Только теперь они были спрятаны глубоко внутри и о них не знала ни одна живая душа.
— Как мне нравится у вас! — воскликнула Лесли, впервые переступив порог дома на Твин-пикс.
Снаружи небольшой коттедж ничем не отличался от соседних — аккуратный, свежевыбеленный, — но внутри был очень уютным. Таким его сделала Дженет, развесив повсюду прелестные деревенские пейзажи и коврики, которые сама вышила.
— Он такой домашний, — искренне сказала Лесли. «Наверное, Марк с удовольствием возвращается сюда по вечерам», — мысленно добавила она. Пройдя по всем пяти комнатам, Лесли задержалась в кабинете. На стенах висели дипломы Марка, университетский вымпел, свадебное фото и еще несколько фотографий, снятых в разное время.
— «Марк Дэвид Тейлор, доктор медицины», — прочла Лесли на дипломе. — М.Д.Т., Д.М. Изящно! Марк никогда не использует свое второе имя.
— Наверное, оно напоминает ему об отце, — холодно обронила Дженет. — Уверена, что старший Тейлор мечтал о том, что его сын станет врачом, еще когда Марк лежал в пеленках. Он вообще не слишком приятный человек, — добавила она, думая о том, какую роль сыграл свекор в том, что их с Марком брак оказался неудачным.
Когда Марк дежурил, а Лесли бывала свободна, они с Дженет исследовали Сан-Франциско. В остальное время Лесли была рядом с Марком. И восхищалась им...
Как-то, затаив дыхание, она пролепетала:
— Ты так много знаешь. Это замечательно!
С тем же успехом она могла назвать замечательным его самого.
Марк рассмеялся:
— Лесли Адамс, у вас явный синдром стажера — вы обожаете своего ординатора.
Лесли вспыхнула, потом побледнела. «Что, если он догадывается о моих чувствах?»
— Я польщен, — поспешно продолжил Марк, чувствуя ее смущение и не понимая причины. — Приятно, когда тобой восхищаются. Но это пройдет. На следующей неделе ты начнешь работать с Адамом Расселом, увлечешься им, а обо мне забудешь.
Ему вдруг захотелось взъерошить ее каштановые кудряшки, прогнать тревогу из серьезных сапфировых глаз. Но вместо итого он просто улыбнулся. Лесли робко улыбнулась в ответ.
«Эх Марк, — подумала она, — если бы ты знал, что не твоими знаниями я увлечена, а тобой! И это не просто увлечение...»
Лесли страдала молча. Она хотела Марка, мечтала о нем, зная, что он счастливо женат на женщине, которая стала ее лучшей подругой. Иногда Лесли чувствовала искушение обо всем рассказать Дженет. Они бы вместе посмеялись, а потом Дженет ответила бы, что, хоть Лесли ей и дорога, Марка она не получит — он уже занят.
Но Лесли молчала. Она была не готова смеяться над своей любовью.
Да и Дженет вряд ли стала бы смеяться. Она тоже страдала, видя, как их брак, разрушавшийся в течение года, бьется в предсмертных судорогах.
В середине сентября туман над Сан-Франциско рассеялся, небо прояснилось, а вместе с ним прояснились и мысли Лесли. Она заставила себя понять, что невозможно, глупо мечтать о Марке. Он прекрасный человек и женат на прекрасной женщине, которую любит. Вот так. Никакого тумана. Теперь можно обо всем рассказать Дженет. И они вместе посмеются.
Двенадцатого сентября — в тот день Лесли исполнилось двадцать шесть лет — Дженет испекла для нее пирог. Глядя, как подруга хлопочет над шедевром, который выглядел бы уместнее на кулинарной выставке, чем на столе, Лесли открыла было рот, но Дженет заговорила первая. По ее словам, их браку пришел конец.