- Сейчас, - недовольно произнес охранник, доставая рацию. Он попросил принести воды, и рация с шипением ответила, что через пять минут все будет.
Пока шли эти пять минут, никто в комнате больше не подал голос. Я вернулся к своей папке, одновременно быстро записывая в блокноте вопросы, которые хотел бы задать Терренсу, но боялся, что забуду. При этом я просто чувствовал на себе его обжигающий взгляд. Я бы мог сказать, что он смотрит на меня, как на добычу, но это было не так. Он смотрел на меня, как на нечто безумно интересное. Как на экспонат в музее древностей. Словно я был тем, чего в наше время больше не существует.
Ожила рация охранника. Я оглянулся на треск и смог увидеть, как дверь отъезжает в сторону.
- Держи, - произносит тот охранник, что находится снаружи комнаты.
- Спасибо, - благодарит охранник в комнате.
Надо было все-таки прочитать его имя на бейджике, но я был так возбужден предстоящей встречей с Терренсом, что совсем не подумал об этом. Пока я ругал себя, охранник сделал шаг из комнаты, чтобы забрать бутылку. Как только он оказался по ту сторону двери, свет в комнате и коридоре вдруг замерцал, после чего на секунду погас. Раздался знакомый скрежет закрывающейся двери и треск. Лампочка над столом тускло загорелась, освещая комнату. Раздались глухие удары в дверь и еле разборчивые крики.
- Скачок напряжения, - спокойно произнес Терренс. Я оборачиваюсь к нему. – Обычное дело, ведь эта тюрьма такая старая. Удивляюсь, как она еще стоит.
- А с дверью что? – я указал рукой на дверь позади себя. На лице Терренса появился хищный оскал.
- В целях безопасности она самоблокируется, вот только после блокировки замок стало заедать…
- И что это значит?
- Это значит, что мы с вами закрыты здесь на неопределенный срок. Боитесь? – Терренс, секунду назад расслабленно сидевший на стуле, вдруг резко подался вперед, оказавшись на ногах и упираясь руками в центр стола. Я посмотрел на него снизу вверх и пожал плечами. И почему у меня все спрашивают, боюсь ли я, страшно ли мне?... Почему я должен бояться того, что приносит мне удовольствие? Люди такие странные…
- Нет, - я сказал это с такой интонацией, будто извинялся перед парнем, что навис надо мной. Терренс еще несколько секунд выжидающе посмотрел на меня, а затем сел обратно на стул.
- Знаете, док, а Вы мне нравитесь. Вы не похожи на других своих коллег. Они бы уже тут кругами носились, зовя на помощь и барабаня в дверь, - я покосился на дверь, крики за которой еще не затихли. – Но Вы продолжаете сидеть так, словно ничего не произошло, словно это не Вы остались один на один с жестоким убийцей.
- Вообще-то я с самого начала думал, что мы будем один на один, - огорошил я Терренса. – Но меня жестоко обломали, когда заявили, что при нашем разговоре будет присутствовать кто-то из охраны.
Терренс неожиданно рассмеялся.
- И это Вы еще хотите мою голову проверить? Вам бы самому не помешала помощь!
- Просто я знаю такие вещи, которые ты бы, может, не хотел, чтобы услышали посторонние. Например, то, что тебя насиловал собственный отец…
Смех Терренса резко прекратился. Он, не моргая, уставился на меня. Из-за тусклого света лампы казалось, что в его глазах пылает огонь. Угол его губ дернулся, выказывая презрение, то ли по отношению ко мне, то ли по отношению к отцу.
-… Так же, как и твою сестру, и как он заставлял тебя делать то же самое с ней.
- Откуда ты все это знаешь? – Терренс шипел, как змея, и, кажется, готов был броситься на меня. И вот тут я бы должен был испугаться, но вместо этого произнес:
- Я знаю о тебе все. Почти все, - моментально поправил себя я. – То, что я не знаю, я пришел узнать.
2
Маленькое примечание. Свои воспоминания Терренс не рассказывает Ноа, он просто вспоминает.
- …То, что я не знаю, я пришел узнать.
- Узнать? – неожиданно спокойно повторяет Терренс. – Хотите узнать, док, является ли причиной того, что я стал убийцей, мое детство?
- Да, - правдиво отвечаю я, и, кажется, Терренс ценит это, потому что он никак не отреагировал на мои слова, лишь продолжал внимательно смотреть. – Вещи, выпущенные с конвейера, иногда ломаются от неправильного использования, но иногда они получаются уже неправильными, бракованными. Вот я и хочу понять, был ли ты бракованным с самого начала или неисправности появились со временем.
- Я не вещь.
- Если хочешь, могу сравнить тебя с Ламборгини или Бугатти. Как тебе такая мысль?
У Терренса вырывается смешок, гремят наручники, когда он поднимает руки и двумя пальцами чешет бровь, при этом на его лице улыбка.
- Боже, док, ты такой странный! Тебе определенно надо к врачу.
- Уговорил, - улыбаюсь я в ответ, складывая руки на столе и пододвигаясь вперед. – Обязательно схожу к нему, как только поговорю с тобой, и нас откроют.
Брови Терренса удивленно ползут на лоб. На какую-то долю секунды он прищуривается, а затем садится точно так же, как и я. Расстояние между нашими лицами не больше полуметра.
- Ты меня что, совсем не боишься? – быстро облизнув губы, спросил он.
- А ты хочешь меня убить?
Терренс приоткрывает губы, и я вижу, как он играется своим языком, то сворачивая его трубочкой, то прикусывая зубами. Его глаза блуждают по моему лицу, пытаясь что-то найти там или понять.
- Незачем, - вдруг звучит ответ. – Еще неизвестно, на сколько мы здесь застряли. Не хочу провести несколько часов в компании трупа. Живой ты мне больше нравишься.
Я начинаю тихо смеяться.
- Сочту это за комплимент.
Терренс кивает, словно разрешает мне это делать.
В комнате становится тихо, и от этого особенно отчетливо слышны голоса за дверью и приказы как можно скорей ее открыть, и кто-то угрожает Терренсу, говоря, что если он со мной что-то сделает, то так просто от этого не отделается. Слышно, как над столом тихо трещит старая лампа. Она иногда начинает мигать на какие-то секунды, освещая комнату полностью, но затем вновь тускнеет, погружая ее в полумрак. Я понимаю, что время знакомства закончено. Пора прекращать вести светскую беседу и переходить к делу.
- Расскажи мне о ней, - прошу я, вытаскивая из кучи бумаг, которую приготовил в самом начале, фотографию девушки. Хотя это тогда, семь лет назад, она была девушкой, сейчас же она женщина, что недавно справила свое тридцатидвухлетие. – О Руни Стрик.
На лице Терренса отражается просто гамма эмоций, которых я вовсе не ожидал увидеть, когда он смотрит на фотографию. Это были нежность, отчаяние, тоска, злость, боль. Цепи наручников ударяются о поверхность стола, когда он кончиками пальцев прикасается к краю снимка. На фотографии молодая девушка двадцати двух – двадцати пяти лет с густыми черными волосами, что блестят на солнце. Она стоит на зеленой траве под ветками старого дуба и с нежной улыбкой смотрит в объектив, чуть склонив голову к правому плечу.
- Как она тебя называла? – спрашиваю я. – Терренс? Тер?
- Терри, - почти неслышно отвечает Терренс.
- Терри? Это она придумала? - вместо ответа медленное покачивание головы. – Ты сам просил? – все такой же неспешный кивок.
Я удивленно хмыкаю. Мягкое обращение совсем не вяжется с характером Леонетти. В то время, когда он встречался с девушкой на снимке - с Руни, он уже убил двух подростков.
Убийство – это не просто отнятие чьей-то жизни. Это насильственное отнятие. Высшая точка доминирования. Человек, который способен на убийство, хочет, чтобы другие ему подчинялись, он хочет властвовать, командовать, хочет признания для себя как человека более высшего, чем остальные. И такой человек не потерпел бы, если к нему обращались ласково, как к ребенку.
Очередная нестыковка в характере Терренса.
Восхитительно!
- Расскажи, почему ты ее не убил тогда, во время своего первого побега?
Терренс поднимает на меня свои карие глаза.
- Потому что я ее любил…
Руни была намного старше меня, но ни ее, ни меня разница в возрасте не смущала. Мы только познакомились, но уже почувствовали, что являемся родственными душами. Мы могли болтать полночи напролет о какой-нибудь чепухе и чувствовать себя при этом совершенно счастливыми. Я еще ни с кем такого не испытывал.
Но все это исчезло в тот день, когда мое лицо впервые показали по телевизору, когда полицейские наконец-то вычислили убийцу, и когда Руни позвонила им и сообщила, где меня можно найти…
Она сдала меня… Предала… Я бы должен был ее ненавидеть, но не мог. Особенно после того, как она пришла навестить меня в тюрьме. Я был счастлив, потому что девушка, которой было бы наплевать на меня, ни за что бы не пришла ко мне и не стала бы в приступе ярости проклинать меня, и тем более плакать. Нет, я был небезразличен ей, и это дало мне стимул к тому, чтобы выбраться из заточения, выбраться на волю, где мы с ней могли начать все с начала.
На побег ушло больше времени, чем я рассчитывал, но я все же это сделал. Правда, мне почти сразу пришлось столкнуться с препятствием на моем пути. Руни переехала, и куда, я не знал. Пришлось поухаживать за молоденькой девчонкой из почтового отделения, чтобы она смогла сказать новый адрес. Она была очень доброй и красивой, пускай и немного глуповатой. Но мне все равно было жаль убивать ее, но я ничего не мог поделать, в тот момент, когда адрес оказался у меня в руках, по гребанному телевизору, что висел в самом дальнем углу, шли новости и мою фотографию показали на весь экран. Глупенькая Нэнси взглянула на него и моментально узнала меня. До сих пор помню, как неверие в ее глазах смешалось с ужасом…
Именно такой же взгляд был у Руни, когда она открыла мне дверь, и я пересек порог ее нового дома. Она хотела сбежать от меня, она хотела позвонить в полицию, она хотела застрелить меня при помощи пистолета, что хранила в комоде, но я простил ей все это. Так же как и простил предательство. Правда, на ночь мне все же приходилось ее связывать, но это только для того, чтобы она вновь привыкла ко мне. Может, у нас все бы и получилось, если бы не чертовы соседи, которые постоянно звонили в дверь, и то, что Руни надо было выходить на работу. Пришлось в срочном порядке уезжать оттуда и искать новое место обитания.
Одинокий, полуразвалившийся домик в лесу, как ничто другое подходил для этого. Непривычная, тяжелая среда обитания отлично сплачивает людей, а именно сплоченности не хватало моим отношениям с девушкой. Но ее почему-то не устраивал наш новый дом! Она стала плакать. Я с самого детства был слаб перед женскими слезами. Я терялся, пугался, совсем не представлял, что делать, и мне моментально хотелось защитить плачущую от всего мира, именно поэтому все подростки, которых я убил, были исключительно парнями. Тогда я тоже не смог себя сдержать и моментально обнял дрожащую девушку, крепко прижимая к себе и целуя ее волосы.
- Ну-ну, успокойся, моя Руру. Не волнуйся, все будет хорошо. Я знаю, сделал тебе больно и разочаровал тебя, но и ты причинила мне ужасную боль, но я не в обиде на тебя, слышишь? Я все тебе прощаю, и ты мне прости мои грехи. Я люблю тебя. Очень сильно. Я хочу быть только с тобой. Я понимаю, что тебе надо время подумать, но со временем же ты ведь снова сможешь меня полюбить. Хотя бы чуть-чуть.
- Не смогу, - раздается сквозь рыдания. – Не смогу… Не смогу! – Руни начинает вырываться из моих рук…
Я сидел на улице, на здоровом пне и точил топор, когда из погреба, вход в который был с улицы, стал доноситься испуганный голос Руни.
- Прости меня, Терри! Я смогу тебя полюбить! Смогу! Только выпусти меня отсюда! Пожалуйста! И мы снова заживем как раньше! Прошу тебя, Терри, выпусти меня! Я обещаю, что буду любить тебя!...
Топор наполовину входит в ствол ближайшего дерева, когда я с силой швыряю его. Но в тот момент мне кажется, что он вошел не в дерево, а мне в сердце…
Я пристально смотрю на Терренса, пытаясь переварить его слова, но тут же одергиваю себя. Он такой же человек, как и я и другие, конечно, он мог кого-то любить. У всех есть чувства и эмоции. Одновременно с этим в мой мозг заползает догадка…
- Быть не может… - тихо шепчу я. Терренс фокусирует на мне свой взгляд, который до этого, казалось, смотрел куда-то сквозь меня. – Это ты!.. Ты позвонил в полицию и сообщил, где находится девушка!